Жизнь за Ареной

POV Хеймитч После отправки нашего особого отряда в столицу, я все время трачу на то, чтобы следить за новостями, приходящими из Капитолия и приглядываю за Питом. Он все еще зол на меня. Я понимаю его. У меня была возможность спасти обоих трибутов, но я ее упустил. Тогда бы Пит не подвергся жестоким пыткам, и мы бы его не потеряли. Парень все больше тренируется, оттачивает военные навыки и, когда из Капитолия приходит известие о том, что один из солдат погиб, Койн решает отправить в столицу Пита. Ни мои доводы, ни вялые попытки Плутарха отговорить ее, не помогли. Естественно, нам не удается переубедить президента, и Пит вылетает на планолете в столицу. У меня появляется смутное подозрение, относительно намерений президента Тринадцатого. Не может быть, чтобы она не понимала, что отправляя Пита в отряд к Китнисс, она подвергает жизнь девушки опасности. Пит и здесь, в незнакомом спокойном месте, под действием успокоительных и под постоянным присмотром врачей постоянно срывался, а там, в Капитолии, который напоминает ему об Играх и о пытках, которым его подвергли, я даже представить боюсь, что будет с парнем. Нет, Койн все прекрасно понимает. И именно на это она и рассчитывает: на то, что Китнисс погибнет. И не просто так, а от рук любимого и некогда любившего ее парня, которого подчинил Капитолий. Президент хочет убить одним выстрелом двух зайцев: вызвать новую, самую главную волну недовольства повстанцев, показав им трагическую смерть их символа революции, знаменитой Огненной Китнисс, благодаря чему, люди, по ее мнению должны объединиться для решающего боя. И, что имеет не меньшую важность: Койн хочет избавиться от Китнисс, ведь девушка обладает слишком большой властью над людьми и президенту Тринадцатого это не нравится. Так же как когда-то Сноу увидел в Китнисс угрозу для своей власти, так же и Койн сейчас видит в девушке угрозу для себя. Ведь если Сойка не поддержит власть Койн, а я почти на сто процентов уверен, что не поддержит, это создаст угрозу для всего режима президента. А теперь, когда подвернулся удобный случай, Койн не упустит возможности избавиться от Китнисс. Плутарх сообщает мне, что Пит благополучно добрался до лагеря отряда и Боггс уже звонил Койн по поводу парня. Догадываюсь, о чем шел разговор. Боггс, хоть и правая рука Койн, но он не такой, как она или Плутарх. Я заметил, как он привязался к Китнисс. Думаю, он пытался образумить президента, но у него ничего не вышло. Зная Китнисс, я догадываюсь, что она ведет себя не так, как следовало бы, поэтому решаю позвонить и поговорить с ней. - Ну здравствуй, солнышко, - без особой радости произношу я. - Перестань, Хеймитч. Ты же понимаешь, что происходит? – сходу набрасывается она. - Понимаю. Ты теперь вынуждена жить чуть ли не под одной крышей с тем, кто в любой момент может сорваться и убить тебя. - Хеймитч, я серьезно. Я… я не позволю ему мучать меня. Я буду относиться к нему так же как и все. Боггс установил дежурство, чтобы наблюдать за Питом по очереди, и я попросила, чтобы меня включили в график. - Чего ты добиваешься? Хочешь его спровоцировать? – интересуюсь я, пытаясь понять, чего хочет эта девчонка. Да, Китнисс не умеет сочувствовать. Она не может вести себя так, как вел бы себя на ее месте Пит. Она держит свои истинные чувства в душе, показывая окружающим лишь холодное отчуждение или озлобленность, но все же, она могла бы хотя бы попытаться понять парня. - Чепуха. Я хочу только, чтобы он оставил меня в покое, - отвечает Китнисс раздраженно. - Он не может оставить тебя в покое! После того, что с ним сделали в Капитолии, - говорю я, - Возможно, Койн послала его к вам, чтобы он тебя убил, но Пит этого не знает. Он не осознает, что с ним произошло. Ты не можешь винить его… - Я и не виню! – отвечает Китнисс. - Нет, ты винишь! Ты снова и снова наказываешь его за то, что ему неподвластно. Да, ты должна быть с ним настороже. День и ночь не выпускать из рук оружия. Но попробуй представить себя на его месте. Что, если бы Капитолий взял тебя в плен, охморил, а потом прислал убить Пита? Думаешь, он вел бы себя так же, как ты сейчас? – настойчиво спрашиваю я. Мои слова заставили Китнисс задуматься. Она прекрасно знает, что он никогда бы не позволил себе так отчужденно вести себя с Китнисс. Он бы никогда не оставил ее один на один с ее бедой, пытался бы помочь, вернуть ее прежнюю. В этом и разница. Китнисс молчит. - Ты и я, мы обещали друг другу спасти его. Помнишь? – спрашиваю я. Девушка не отвечает. - Вспоминай и спасай, - говорю я и отключаюсь. Через пару дней, Койн и Плутарх, недовольные качеством агит-роликов, которые нам присылают из столицы, предлагают ребятам снять что-то стоящее. Для этого они даже выделяют целый квартал, чтобы показать, как работают повстанцы. В отведенном месте всего две ловушки, которые и должны обезвредить наши «звездные ребята». Мы следим за передвижениями отряда с помощью радиодатчиков до тех пор, пока они внезапно не отключаются. Не знаю, что сейчас происходит в Капитолии, но мне это не нравится. В течение нескольких часов, наши техники безуспешно пытаются связаться с Боггсом. Сигнал до него не доходит. Бити предполагает, что в Капитолии могли применить какой-нибудь электромагнитный щит, чтобы нарушить связь повстанцев с Центром. Это обнадеживает. Ведь, если это просто потеря связи, то они вполне справятся самостоятельно. Боггс очень хороший командир. Вот только через несколько часов, мы понимаем, что это была не просто потеря связи. Телевизор в кабинете Койн постоянно включен в ожидании новостей из столицы. Плутарх, Бити и я находимся здесь же, на случай, если будет что-то важное. Звук приглушен, так как всем надоело слушать постоянные взрывы, сопровождающие повторы бомбежек. Я замечаю, что картинка на экране сменилась. На экране появились наши ребята, стоящие посреди улицы и пытающиеся перегруппироваться. Боггс лежит на земле в луже крови. - Добавь звук, - кричу я Бити. Койн и Плутарх, беседовавшие о чем-то своем, замолкают и смотрят на экран, где транслируется запись с камер наблюдения. Воцаряется хаос, среди которого мелькают знакомые лица. Пит набрасывается на Китнисс. Один из солдат бросается на парня и валит на землю, но тот отбрасывает его к дальней стене, и солдат оказывается в ловушке. Несколько повстанцев стреляют перед собой, пытаясь, видимо активировать ловушки, чтобы уйти. Китнисс возится с окровавленным Боггсом. На ребят с начала квартала надвигается какая-то черная субстанция. Они скрываются в ближайшем доме. Гейл безуспешно пытается сбить ловушку, в которую угодил один из солдат. Далее мы видим, как поясняет Плутарх, внутренний двор. Миротворцы выстраиваются вдоль квартиры, в которой укрылся наш отряд, и производят ряд выстрелов по стенам дома, вызывая взрывы, за которыми следует пожар. Включается прямой эфир и репортер сообщает, что весь отряд повстанцев, включая Китнисс и Пита погиб. За его спиной горит та самая квартира, в которой прятались наши солдаты. Мы не сводим взглядов с экрана, на котором повторяют предыдущие кадры. - Не может быть! Это все? – шепчет Бити. - Как такое возможно? Там не должно было быть этих ловушек, - восклицает Плутарх. - Очевидно, твои сведения устарели. В кварталах установлены новые мины, на которые и напоролись наши ребята, - мрачно отзываюсь я. - Но это же не возможно! Они что, действительно погибли? – снова подает голос Плутарх. - А ты не видишь? – зло выкрикиваю я. - Спокойно! Мы уже ничего не можем сделать. Все члены отряда погибли. Их больше нет, но мы-то еще живы и должны продолжать борьбу, - спокойно отвечает Койн. Ее безразличие мне понятно. Для нее все погибшие не больше, чем орудие достижения собственной цели – власти. В то время как для меня и Бити – они, прежде всего наши друзья. Бити сообщает, что ему срочно нужно в отдел технического оснащения и уходит. Я покидаю кабинет, ничего не объяснив. Койн и сама прекрасно все понимает. И ей все равно. Так же как и мне сейчас все равно, что будет с этим чертовым восстанием. Я в очередной раз оплошал. Я не смог уберечь Китнисс и Пита от ужасной смерти. Можно сколько угодно утешать себя мыслями о том, что Китнисс поехала в Капитолий по собственной воле, а Пита Койн отправила туда, не смотря на все мои попытки, отговорить ее, но одного мне не изменить: с самого начала я позволил Плутарху и Койн сделать из своих подопечных марионеток, когда не рассказал трибутам о готовящемся побеге с Арены. Теперь уже поздно что-то менять. Слишком поздно. Проходя мимо отсека, где жил Финник с Энни, слышу громкий плачь, сопровождающийся дикими криками девушки. Она тоже видела новости из Капитолия и теперь знает, что ее муж умер. Хочу зайти, чтобы хоть чем-то помочь, но слышу, что Энни в комнате не одна. Судя по разговору, ее пытаются успокоить врачи. Наверняка, вкололи успокоительное и ждут, пока оно подействует. Прохожу дальше. Ноги сами несут меня к отсеку семьи Эвердин. Двери приоткрыты. Вхожу внутрь. На кровати сидят, обнявшись Прим и миссис Эвердин. Обе плачут. Я не умею говорить слова утешения. Я вообще не умею выражать сочувствие. - Простите, - говорю я, когда они обращают на меня внимание. Они ничего не говорят, но в их заплаканных глазах я вижу немой укор. Я просто молча ухожу, прикрыв за собой дверь. Добравшись до своей комнаты, без сил рухнув на кровать, просто смотрю в потолок, потому, что как только закрываю глаза, перед глазами встает сегодняшняя сцена из новостей. Через несколько часов мне сообщают, что ожидается обращение Сноу, в середине которого Бити планирует пустить в эфир обращение Койн. Сноу объявляет о гибели Сойки-Пересмешницы – символа восстания, призывает миротворцев взять себя в руки, пытается ободрить жителей Капитолия и уверить их в нерушимости своей власти. Бити прерывает его речь выступлением Койн, с наигранным прискорбием сообщающей о гибели Сойки-пересмешницы, до последнего вздоха сражавшейся за нашу свободу. Президент Тринадцатого призывает повстанцев собраться для последнего рывка, не допустить, чтобы жертва Сойки оказалась напрасной. После окончания ролика, Бити возвращает эфир капитолийским техникам. Вот и все. Все закончилось. Китнисс и Пита больше нет. Хотя нет, восстание еще не окончено и неизвестно, сколько еще людей погибнет, прежде чем падет режим Сноу. Вот только знать бы, что все эти жертвы не напрасны. Что-то мне подсказывает, что Койн ничем не лучше Сноу. Она пытается дорваться до власти. Вот только, мне кажется, ничего не изменится. Может только первое время всем нам покажется, что революция принесла какие-то плоды, но со временем мы все поймем, что в сущности, ничего не изменилось. Изменится только лицо власти. Сами же методы останутся прежними. С Койн нас в конечном итоге ждет такая же участь, как и со Сноу. Я снова пытаюсь сосредоточиться на работе, стараясь не думать о гибели моих подопечных и о том, что Эффи сейчас где-то там, в самом центре Капитолия. Всех жителей окраин города эвакуировали в центр, для того, чтобы обеспечить защиту столицы от вторжения повстанцев. Эффи, насколько мне известно, жила где-то недалеко от Тренировочного Центра, по крайней мере, до эвакуированных районов и путей, по которым продвигаются повстанцы, от ее дома далеко. Пытаюсь сосредоточиться на словах Плутарха, который хочет использовать кадры последних минут жизни нашего отряда для того, чтобы смонтировать еще один ролик с Сойкой, когда на экране включенного телевизора появляется тот же самый диктор, который сообщал о гибели повстанцев. Бити тут же прибавляет громкость. В экстренном выпуске новостей из Капитолия говорится, что в сгоревшей квартире были найдены останки лишь одного человека и, судя по тому, что у него были оторваны конечности, это Боггс. Смысл его слов доходит до меня мгновенно. - Они живы, - бормочу я, улыбаясь. - Невероятно! Они все еще живы! – восклицает Плутарх. - Ребята молодцы! Наших «звезд» не так-то просто победить, - ликует Бити. Кажется, только Койн недовольна таким исходом. Хотя, она, скорее всего, больше недовольна тем, что жива Китнисс. - Это самая лучшая новость за последние дни, - возбужденно прохаживаясь по кабинету, бормочет Плутарх, - теперь мы можем снять ролик о том, что Китнисс и большая часть отряда живы и продолжают бороться с миротворцами, несмотря на то, что связь с ними потеряна. Съемки, видео, агитация… Плутарх только и думает о том, как бы использовать последние новости для создания своего очередного шедевра. Он безумно счастлив, что теперь весь Панем говорит о повстанцах и это все благодаря тому, что Китнисс со своим отрядом стали главной новостью столицы. Ему все равно, что на них охотится половина огромного города и любой житель, даже не являясь миротворцем, сочтет своим гражданским долгом сообщить о повстанцах. Самое главное для него то, что все идет по его мнению «идеально». Я вдруг понимаю, что он все еще Главный распорядитель Квартальной Бойни, плавно перетекшей с Арены на всю страну. Плутарх единственный распорядитель, который может похвастаться такой большой игрушкой – Ареной размером с целую страну. А в его Играх не 24 и даже не 48 трибутов. Нет, их гораздо больше… десятки, сотни тысяч. Но даже его возня не злит меня, как обычно. Китнисс и Пит живы. Весь отряд, за исключением тех, о смерти которых стало достоверно известно еще в первом сообщении из Капитолия, жив. Видимо обстрел квартиры, в которой скрывался наш отряд, был произведен через какое-то время, после активации ловушек, и они успели покинуть свое убежище. Они справятся. Они ведь победители Голодных Игр. Они обязательно вернутся. Ближе к вечеру из Капитолия транслируется очередная попытка миротворцев обезвредить наш отряд, который, как оказалось, продвигался по подземным канализационным коммуникациям. В итоге, в живых остались всего пятеро: Китнисс, Пит, Гейл, Кресида и безгласый солдат, имя которого так и вертится у меня в голове, но которое я никак не могу толком вспомнить. Судя по тому, что их след обрывается в жилой квартире, где миротворцы нашли труп женщины, убитой стрелой Китнисс, им удалось уйти и спрятаться. На следующее утро из одного из штабов приходит новость о том, что кто-то придумал использовать машины жителей Капитолия, чтобы деактивировать ловушки на пустынных улицах города. Весь процесс Бити, каким-то образом транслирует сразу же на экраны, минуя стадию редактирования и монтажа. В итоге, когда отряд из двадцати повстанцев подрывается на минах, которые, очевидно, активировали вручную уже после того, как разведчики проверили территорию, эта сцена транслируется на весь Панем. После Бити уступает эфир Капитолию, и диктор мрачно сообщает последние новости об эвакуации людей. Плутарх рвет и мечет. Весь следующий день новости от повстанцев, продвигающихся вглубь Капитолия, чередуются с сообщениями дикторов телевидения столицы, оповещающих жителей о том, какие кварталы эвакуируются. Миротворцы выступают с указаниями о том, чтобы жители центра Капитолия пускали в свои дома беженцев с окраин, хотя, это вряд ли сработает. Жители столицы, в большинстве своем, слишком бессердечны, чтобы проявлять милосердие и гостеприимство даже к своим соотечественникам. Койн решает выслать в Капитолий несколько планолетов с медикаментами и врачами, среди которых оказывается Прим – сестренка Китнисс. Не знаю, зачем отправлять в столицу ее. Она, конечно очень талантлива и многое повидала за эти месяцы, но все же, в Тринадцатом есть более опытные и взрослые врачи. Плутарх обещает, что девочка будет в безопасности и ее миссия только в том, чтобы если понадобится, помочь Китнисс, когда ее найдут. Он верит, что Сойка охотнее доверится родному человеку, ведь неизвестно еще в каком она физическом и психическом состоянии. Повстанцы быстро продвигаются к центру столицы и уже к обеду следующего дня добираются до центральной площади перед резиденцией Сноу. Камеры, к которым подключился Бити, транслируют то, что происходит. Огромное количество детей расположились перед Дворцом президента под охраной миротворцев. Что-то в этом меня настораживает, и в следующий момент я понимаю. Эти дети обречены на гибель. Их не защищают. Они на открытом пространстве. Когда придут повстанцы, у них не будет шансов выжить под обстрелом. Если только… если только повстанцы не остановятся. Да, очевидно именно на это и был расчет: на то, что повстанцы, годами видевшие, как на Арене гибнут невинные люди, не причинят вреда детям, пусть даже это будут дети Капитолия. Сноу надеется остановить повстанцев, привести в замешательство и начать контратаку. Повстанцы прорываются к площади, но не успевают еще осознать, что путь к их цели прегражден живым щитом, как над площадью появляется планолет с эмблемой Капитолия, из которого выпадают парашюты. Капитолийцы слишком часто видели эти серебристые матерчатые купола на Играх, и знают, что таким образом трибутам доставляют то, что им нужно: еду, лекарства. Дети тянутся к спускающимся парашютам, хватают их, пытаются открыть и тут, по меньшей мере, два десятка парашютов одновременно взрываются. Воцаряется хаос: кровь на белом снегу, оторванные крохотные конечности, покалеченные тела, оставшиеся в живых дети, в отчаянии бродящие возле трупов. Все это не поддается никакому логическому объяснению. Зачем Сноу было собирать возле своего Дворца детей, чтобы потом убить их, развязав тем самым руки повстанцам? Или расчет был на то, что повстанцы бросятся помогать? Миротворцы, окружавшие детей, бросаются к ним. Создается впечатление, что они ничего не знали. Судя по их растерянным лицам и неуклюжим попыткам предпринять хоть какие-то действия, я понимаю, что они действительно ничего не знали. Изображение с одной камеры пропадает и Бити переключается на другую. Оказывается, все камеры возле Дворца президента связаны с системой охраны Резиденции и именно благодаря этому, Бити сумел настроиться на их сигнал, и транслировать то, что сейчас кроме нас видят в администрации президента и сам Сноу. Картина в голове никак не хочет складываться как нужно. Миротворцы не знали о готовящемся взрыве. Сноу сообщил только тем, кто был ответственным за взрыв или?.. Сноу тоже ничего не знал… У него не было причин убивать этих детей. Зато, я знаю, у кого они были. Мельком взглянув на Койн, замечаю, что она с бесстрастным выражением лица наблюдает за происходящим на экране. Вот у кого была очень веская причина, совершить этот невероятно жестокий поступок. Койн думает также, как Сноу. Она боялась, что повстанцы остановятся, увидев детей. Может всего на несколько минут, но этого хватит, чтобы миротворцы начали оттеснять наших солдат. Естественно, Койн не могла этого допустить. Но тогда напрашивается другой вопрос: откуда Койн узнала о том, что готовит Сноу? Ведь все эти бомбы и планолет с эмблемой Капитолия… все это должно было быть заготовлено заранее. Есть всего два варианта: либо Койн действительно думает как действующий президент Панема, и догадывалась, что он будет использовать живой щит, либо эти бомбы предназначались для чего-то или кого-то другого. Может даже для беженцев, как последний шаг, чтобы окончательно восстановить измученных людей против Сноу, показав им, что президент может убить невинных жителей столицы, лишь бы выиграть войну, может для чего-то еще, но все было продумано заранее. В любом случае, это подтверждает мои подозрения относительно Койн. Одна из камер захватывает разукрашенное лицо капитолийки, которая что-то кричит и прорывается сквозь толпу. С нее спадает шарф и парик, едва державшийся на боку и я понимаю, что это Китнисс. - Куда она? Бити, можешь показать? – бросаю я. Инженер переключает изображение, показывая то, что происходит у самого края баррикад. Я замечаю ту, к которой пытается прорваться Китнисс… Прим. - Что она там делает? Ты же сказал, что она будет в безопасности, ждать, когда найдут Китнисс? – налетаю я на Плутарха. - Я… я не знаю, кто отдал приказ, - ошарашенно бормочет Плутарх, - но, что может случиться? Там же полно повстанцев. В следующий момент, словно опровергая слова распорядителя, взрываются остальные парашюты и сестренка Китнисс словно превращается в живой факел. Девочка сгорает за несколько минут, никто не успевает прийти ей на помощь. А вот сбить пламя с Китнисс, которую тоже достал один из снарядов, успевают. Ожоги на теле Китнисс выглядят ужасающе. Под обуглившейся одеждой видна обгоревшая плоть. Врачи из Тринадцатого, которым удалось избежать воспламенения, грузят Китнисс и своих выживших коллег на носилки и уносят с площади под прикрытие повстанцев. С этого момента, мы не можем видеть Китнисс. Нашему вниманию предстает только прямая трансляция нападения повстанцев на президентский дворец. - Я лечу в Капитолий, - заявляю я. - Мы все летим, - спокойно отзывается Койн, но в ее голосе я слышу нотки радостного предвкушения победы. Прибыв в столицу, мы узнаем, что Китнисс и Пит, который каким-то образом оказался на центральной площади и получил серьезные ожоги, находятся в госпитале. Врачи прилагают все усилия на то, чтобы спасти их жизни. Повстанцы захватили резиденцию Сноу и взяли президента в плен. На восстановление Китнисс уходит очень много времени. Когда врачи добиваются того, что пересаженная кожа достаточно хорошо приживется, ее выписывают из больницы и поселяют вместе с нами в президентском дворце. Обязанности по уходу за девушкой ложатся на мои плечи, так как ее мать, пытаясь справиться со свалившимся на нее горем, полностью погрузилась в работу, которой в Капитолии хоть отбавляй. Я слежу за питанием Китнисс и регулярным приемом лекарств. Девушка периодически покидает свою комнату, бродит по коридорам, забираясь в такие места, о которых даже не подумаешь. Она пытается спрятаться от всего и всех и в первую очередь от самой себя и от своей боли. Кроме ухода за Китнисс, которая теперь не может говорить, как говорит врач, из-за сильного эмоционального потрясения, и участия в обсуждении очередных планов Койн и Плутарха, я пытаюсь узнать хоть что-то о судьбе Эффи. В полнейшем хаосе, воцарившемся в Капитолии после того, как места миротворцев заняли повстанцы, не имеющие ни малейшего понятия, как сделать хоть какие-то списки беженцев, чтобы знать, где и кто находится, это кажется почти нереальным. Задача осложняется тем, что покидать дворец надолго я не могу, чтобы не оставить без присмотра Китнисс, но мне все же удается выбраться, предварительно узнав старый адрес Эффи. Вряд ли она еще в своем старом доме. Хотя, из их района не должна была быть проведена эвакуация. Это один из немногих кварталов Капитолия, который повстанцы не захватывали на пути к дворцу Сноу. Добравшись до нужного мне дома, вижу оцепление, выставленное вокруг всего многоэтажного здания, одна половина которого полуразрушена, очевидно, попавшим снарядом. - Туда нельзя, - останавливает меня один из повстанцев, охраняющий проход к зданию. Сердце начинает неистово колотиться. - Жертвы есть? – спрашиваю я, все еще разглядывая полуразрушенное здание. - Только в тех квартирах, которые разрушены, - отвечает второй повстанец, подошедший к нам. - А восемнадцатая? – севшим от напряжения голосом интересуюсь я. - Послушайте! Нам приказано следить за тем, чтобы никто не входил в аварийное здание до того, как его снесут. Все остальное не в нашей компетенции, - раздраженно отвечает солдат. - Мне нужно внутрь, - заявляю я. - Я не могу Вас пропустить, - отрезает солдат и поудобнее перехватывает автомат, как-бы показывая, что может им воспользоваться. Я резко отталкиваю мужчину с автоматом и, быстро преодолев ограждение в виде ленты, размотанной по периметру дома, не обращая внимания на крики повстанцев, скрываюсь в первом же подъезде, над дверью которого прикреплена металлическая табличка с нумерацией квартир от 1 до 21. Лифт в аварийном доме естественно не работает, поэтому я поднимаюсь на четвертый этаж по лестнице. Преодолев последнюю ступеньку, оказываюсь прямо напротив заветной двери. Тяжело дыша от подъема по лестнице и от напряжения, охватившего меня, нажимаю на ручку двери. Дверь оказывается не заперта, и я оказываюсь внутри. Первая мысль: покидая дом, Эффи в спешке забыла запереть квартиру. Однако, пройдя внутрь, я понимаю, что не все так просто. В доме кто-то побывал: все вещи разбросаны на полу, мебель сдвинута со своих мест. Создается впечатление, что кто-то что-то упорно искал, и, судя по тому, что на глаза мне попадается шкатулка с украшениями, среди которых есть несколько золотых вещиц, это были не воры. Значит… миротворцы. Вот только вопрос в том, были ли они здесь после того, как Эффи покинула квартиру или когда она еще была здесь? Пытаюсь отыскать следы того, что Эффи арестовали. А что я хочу найти? Я и сам не знаю. Следы крови? Нет, вряд ли они стали бы применять силу к слабой женщине, не оказывающей сопротивления. Миротворцы никогда не применяют силу против мирных жителей Капитолия. Это прерогатива других служб. И все же мои глаза неустанно ищут хоть что-то, что может натолкнуть меня на мысль о местоположении Эффи. Естественно, ничего важного я не нахожу, поэтому я решаю уйти. Проходя мимо журнального столика в гостиной, останавливаюсь, заметив перевернутую фоторамку. В рамке оказывается фото Эффи. Девушка кажется такой забавной в розовом парике, розовом платье, розовых туфлях и накрашенная во все оттенки розового. Создается впечатление, что она маленькая девочка, добравшаяся до маминого гардероба и подобравшая все под один цвет. Я невольно улыбаюсь. Нет, ты где-то рядом. Мне только нужно найти тебя. Вынув фото из рамки, заталкиваю его во внутренний карман пиджака и, застегнув пальто, выхожу, прикрывая за собой дверь. На улице меня уже ждут разъяренные повстанцы, орущие на меня в два голоса. Вероятно, они не воспользовались оружием только потому, что слишком хорошо знают меня. Что ж, мне это на руку. Я не отвечаю на их выпады и лишь, молча пройдя мимо них, покидаю переулок и направляюсь в резиденцию президента. Я ушел достаточно давно. Китнисс, наверняка уже проснулась. Придя в отведенное для нашей команды крыло, узнаю, что Китнисс снова бродит где-то в поисках укромного местечка. Что ж, не буду ей мешать. Пусть побудет одна. Найти ее я всегда успею. А сейчас мне нужно поговорить с Плутархом. По дороге к бывшему распорядителю встречаю помощника Пэйлор, которая тоже участвует в восстановлении всех систем Капитолия и всего Панему. Мужчина сообщает, что Пэйлор прислала какие-то документы на подпись Плутарху и, он не уверен, но возможно, я тоже должен с ними ознакомиться. Я забираю из его рук папку и направляюсь в кабинет Плутарха, который был организован в одном из залов заседания Сноу. Плутарха нет на месте, и я решаю подождать в коридоре. К тому же мне нужно не только отдать ему бумаги, но и попросить его о помощи. Мне нужно найти Эффи, а без помощи военных тут не обойтись. Ожидание затягивается. Открываю папку. Это список погибших при взрыве, произошедшем пару недель назад в торговом центре, использовавшемся в качестве временного убежища для тех, кто лишился своего дома. В глаза бросается имя из списка: Каретта Твиттер. Какие же все-таки странные имена у жителей столицы. Знаю, эти люди погибли и мне стоило бы думать о другом, но за все это время, пока я был рядом с Плутархом и Койн, которые направо и налево не задумываясь готовы были сеять бомбами, лишь бы выиграть, я, наверное, перестал так остро чувствовать чужую боль. Я отмечаю лишь, какие странные у них имена: Корона, Орион, Нота, Принц, Дидима, Денизия. Пробегаю по огромному списку, перелистывая страницы, то и дело, выхватывая из общей массы имен что-то экзотическое и странное, пока не останавливаю взгляд, наткнувшись на знакомое сочетание букв: Эффи Бряк. Сердце пропускает удар. Еще раз пробегаю глазами по знакомым буквам, просматриваю остальные графы таблицы, в которую занесены погибшие. Кроме фамилии и имени, у тех, чьи документы были в большей сохранности, в списке отмечены возраст, место работы и домашний адрес. Глаза сразу находят нужную графу: должность – сопровождающая Дистрикта-12. Безуспешно пытаюсь собраться с мыслями. В голове полнейший хаос. Что я чувствую в этот момент? Горе? Боль? Нет… это чувство невозможно описать словами… когда ты узнаешь что тот, кто был тебе дороже всех на этом свете, больше никогда не будет рядом, что его вообще нигде не будет, что такие родные и любимые глаза больше никогда не посмотрят на этот мир, то в первые секунды не знаешь, как реагировать. Когда мозг еще перебирает в памяти всевозможные варианты эмоций, пытаясь подобрать нужную, а сердце уже реагирует. Оно словно разбивается на тысячи осколков. По телу прокатывается волна жара. Ноги становятся ватными. Я чувствую, как сползаю вниз по стене. Сижу в каком-то оцепенении, не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить хоть слово. В голове вертится одна единственная мысль: я не уберег ее. Ее больше нет. Сколько времени я провел сидя у стены, не знаю. - Привет, Хеймитч! У тебя какое-то дело? – весело спрашивает Плутарх, подходя ко мне. - Держи, тебе передали, - бесцветным голосом отвечаю я, поднимаясь. Думаю, все же я довольно долго просидел тут, потому что подниматься не так-то легко. Кажется, что затекшие ноги гудят, как телеграфные столбы. - Хеймитч? Что-то случилось? – скорее из вежливости интересуется он. Не хочу рассказывать ему. Не хочу, чтобы он знал, что твориться у меня в душе. Не хочу, чтобы кто-то пытался делать вид, что сочувствует моему горю, высказывая дежурные соболезнования. Никто никогда не сможет так сочувствовать, как умела она, когда в трудные моменты просто молча обнимала и сидела так долго, что я забывал обо всем на свете. Ее больше нет. Она никогда больше не улыбнется, не посмотрит на меня теплым взглядом, не обнимет робко за шею, не поцелует нежно в губы. Ее смех никогда больше не раздастся в тишине просторной комнаты. Больше никогда ее звонкий голос не известит о том, что пора вставать, потому что «нас ждет важный-преважный день». Теперь я уже никогда не услышу тихое «люблю» и не увижу, как загорается безумный огонек страсти в ее глазах в тот момент, когда мои руки ласкают ее тело. И в этом виноват я. Я не должен был оставлять ее одну в Капитолии. Мне не следовало надеяться, что тут она будет в безопасности только потому, что она капитолийка. Теперь это уже не важно. Все эти оправдания не имеют смысла. Ничто не имеет смысла. - Хеймитч? Ты пьян? – смеясь, спрашивает Плутарх. Его смех возвращает меня к реальности. Хочется высказать ему все, что думаю о нем и обо всех ему подобных, но он ведь не поймет в чем причина. А объяснять я не хочу. Не хочу, чтобы то, что осталось у меня от Эффи, стало чьим-то еще. Эти воспоминания… они только мои и ничьи больше. - Эти люди… погибшие… где тела и когда похороны? – с трудом выговаривая каждое слово, спрашиваю я. - А, так это список погибших в торговом центре! О чем ты, Хеймитч, какие тела? Какие похороны? Взрыв был такой силы, что выбил все стекла в высотных домах в округе. А пожар, возникший вслед за взрывом, тушили больше суток. Там пепелище. Ничего нет. Хорошо еще, что документы в Капитолии делаются из особого огнеустойчивого материала, и они хоть частично сохранились. - Хорошо, что сохранились документы? – удивленно спрашиваю я. - Ну да, иначе как бы мы составляли списки тех, кто там был, - спокойно отвечает мужчина. Он рад, что сохранились документы, потому что иначе пострадала бы статистика. Конечно, какое ему дело до того, что там погибли люди… что там погибла Эффи? Чувствую, что сорвусь, если сейчас же не уйду. Молча разворачиваюсь и иду прочь. Плутарх еще пару раз окликает меня по имени, а потом слышится стук двери. Он вошел в свой кабинет. Иду прочь от этого места. Хочется забыть все. Забыть и не вспоминать этот ненавистный город, который всю жизнь отнимает у меня самое дорогое, этот мир, где нет ни капли справедливости, Голодные Игры, которые, даже закончившись раз и навсегда, не отпускают меня. Перед мысленным взором возникает прекрасное лицо, обрамленное мягкими волнами каштановых волос. Кажется, мое сознание решило воскресить в памяти все то, что я так люблю… то есть любил в ней. Из-под густых ресниц на меня смотрят золотисто-карие глаза, в которых светится нежность. На щеках легкий румянец, который появлялся на ее лице всегда, когда она смущалась. И такая искренняя и светлая улыбка. Эффи тихо шепчет мое имя. Сердце сжалось от тоски. Где-то в груди появилась дикая боль. Я знаю эту боль, она приходит тогда, когда ты, наконец, осознаешь, что потерял самого дорогого человека в жизни и понимаешь, что ничего уже не изменить. Эта боль… она приходит однажды и сопровождает тебя всю жизнь. Со временем она притупляется, становиться не такой острой и разрывающей, как сейчас, но она никогда не исчезает. Хочется выть от безысходности. Бездумно бреду по узким коридорам, пока не дохожу до столовой. Мне даже не нужно задумываться, привычка, выработанная годами и которую я с трудом подавил во время пребывания в Тринадцатом Дистрикте, дает о себе знать. Нахожу бутылку какого-то спиртного и напиваюсь до невменяемого состояния, до полного отключения от реальности. Я знаю, это все временно. Хмель пройдет, а боль никуда не денется, но я должен хоть на несколько часов отключиться от жестокой реальности, так беспощадно отнявшей у меня все самое дорогое. Следующие несколько дней, только проснувшись, я напиваюсь до чертиков, стараясь унять дикую боль в душе и отключаюсь. Теперь я снова засыпаю с ножом в руках. Только теперь в своих снах я чаще пытаюсь не сам спастись, а безуспешно защитить Эффи. В пьяном сне есть одно неоспоримое преимущество даже по сравнению с наркотиками: когда я напиваюсь, я, словно проваливаюсь в темноту, в которой нет ни образов, ни звуков, ни мыслей, ничего. Только темнота. В отличие от снотворных, которые мне кололи в Тринадцатом, когда я был в госпитале. Тогда я всю ночь мучился, один за другим просматривая кошмарные сны, не в силах прервать этот жуткий «ролик» пробуждением. Сейчас же, как только я просыпаюсь, и мое сознание достаточно освобождается от хмеля, чтобы вернулись боль и воспоминания, я снова напиваюсь и погружаюсь в пустоту. В один из дней меня будит Китнисс. Если я правильно понял, она окатила меня водой. Пытаюсь прийти в себя и понять, что нужно, наконец, заговорившей девушке. Говорю какую-то глупость по поводу ее взаимоотношений с Питом и Гейлом, с опозданием понимая, что задел Китнисс за живое. Пытаюсь успокоить ее, остановить, но куда мне? Пока я поднимаюсь с пола, на котором оказался, рывком поднявшись с кровати, и запутавшись в простынях, и дохожу до двери, девушка уже скрывается в глубине коридоров. Зову ее по имени, ищу, но в моем состоянии найти ее почти нереально. Надеясь на то, что она сама вернется или ее найдет кто-нибудь другой, ухожу к себе. Спасительный сон рассеялся «благодаря» моей подопечной и теперь меня с новой силой захлестнули боль и тоска. Сейчас бы напиться и снова заснуть, но мне нужно поговорить с Китнисс. Койн решила, что убить Сноу должна непременно Сойка. И вот этот момент наступил. Через некоторое время тишина комнаты начинает действовать раздражающе, и я отправляюсь в столовую, чтобы принести еды для Китнисс. Пока я дожидаюсь девушку в ее комнате, приготовив еду и таблетки, входит команды подготовки в лице Октавии, Вении и Флавия. Они сообщают, что Плутарх поручил им подготовить Сойку для торжественной церемонии. Октавия сверяется с каким-то списком и, поручив Вении наполнить ванную, тащит Флавия из комнаты, сообщая, что если они не поторопятся, то могут опоздать. Я молча наблюдаю за их действиями. Это первый раз, когда никто не суетится рядом и не сверяет поминутно расписание, сетуя на то, что времени в обрез, а «сделать нужно еще так много». Эффи… как же больно осознавать, что тебя больше нет… с силой ударяю по столу кулаком, заставляя вышедшую из ванной Вению подпрыгнуть. - Я приготовила ванную. Налила горячую воду, на случай, если Китнисс задержится, - робко произносит женщина, испуганно глядя на меня. Я молча киваю. Через несколько минут после ухода Вении, повстанцы приводят Китнисс. Она подсаживается за стол. Аппетита ни у кого из нас нет, поэтому Китнисс выпивает таблетки и молча сидит, разглядывая содержимое тарелок. Я пытаюсь хоть как-то завести разговор, но у меня не получается. Наконец, решаю бросить эту бесполезную затею и отправляю Китнисс в ванную. Сам я отправляюсь к себе, но по дороге меня перехватывают помощники Плутарха и сообщают, что он просил меня зайти в его кабинет. Меняю направление и иду туда, куда было велено. Зайдя в кабинет, вижу Пита, Джоанну, Бити, Энни и Энобарию. - Что за собрание? – мрачно осведомляюсь я. - Не знаю. Мне просто сказали прийти в кабинет Плутарха, - отзывается Пит. - И нам тоже, - говорит Бити. - Для полного комплекта нам не хватает Сойки, - бормочет Джоанна. - Да, ты права, собрали всех победителей, - соглашаюсь я, присаживаясь на один из свободных стульев. Спустя несколько минут приходит Китнисс, а за ней входит Койн и излагает причину сегодняшнего собрания. Суть в том, что оставшиеся в живых победители должны решить: быть ли последним Голодным Играм с участием детей чиновников или нет. Мне хочется знать, чья это идея: Плутарха или самой Койн? Оказывается, что идею подала президент. Пит, призывает всех одуматься и отказаться от этой идеи. Все же Капитолий не смог убить все то хорошее, что было в этом парне, в отличие от многих других, в том числе и меня, в душах которых живет лишь ненависть и боль. Энни голосует «против», так же как и Пит. Бити также принимает сторону миролюбиво настроенных победителей. Джоанна и Энорабия голосуют «за». Китнисс долго думает над своим ответом, но все же голосует «за». Теперь все зависит от меня. Мое слово решит быть ли еще одним Играм или нет? Умирать ли еще 23 детям или нет? Пусть даже это дети Капитолия, они все же дети. Это сложный выбор. Возможно, если позволить провести Игры однажды, это выльется во что-то более страшное в будущем. Возможно, это жестоко и несправедливо, заставлять детей платить за ошибки своих родителей, но разве не это делал Капитолий с нашими детьми все эти годы? Да, мы боролись за освобождение от гнета того режима, мы хотели свободы и мира. Хотели, чтобы ничто не омрачало наши жизни после революции, чтобы детям больше не пришлось убивать друг друга, чтобы они смотрели в чистое небо и радовались солнечному свету, чтобы они не боялись того, что, каждый новый день может стать для них последним. Именно об этом мы мечтали. А что получили? Разрушенные семьи, искалеченные души, безумную боль… и, возможно, проведение этих Игр может стать отправной точкой, с которой начнется новый кошмар, но сейчас меня это мало интересует. Кто-то должен ответить за все, что произошло. Я сейчас думаю как эгоист, но кто-то должен ответить за смерть Эффи. Я не знаю, чья бомба убила ее: повстанцев или миротворцев, но виновным считаю Капитолий. Хотя, это не совсем верно. Виноват я. Но сейчас речь не об этом. Я должен принять решение, и я голосую «за». Вот и все. Назад дороги нет. Мы расходимся по своим делам. Сегодня казнят Сноу. А после… после начнется подготовка к Голодным Играм. Вот он, момент истины. Сноу стоит окруженный со всех сторон повстанцами, которые не подпускают к нему разъяренную толпу. Китнисс на своем месте, готовая исполнить свое предназначение, но… в самый последний момент она вдруг стреляет поверх Сноу. Не может быть, чтобы она так промахнулась. Я следую взглядом за стрелой и вижу, как с балкона падает Койн. Она мертва. Ее убила Сойка-пересмешница. Китнисс тут же арестовывают и уводят. На площади царит паника. Люди мчатся в разные стороны: кто-то пытается поскорее уйти, кто-то напротив, воспользовавшись замешательством охраны, выкрикивая ругательства, приближается к Сноу. У меня другая забота: Китнисс. Что с ней будет? Она убила почти президента страны. Возле Койн суетятся врачи, пытаясь определить, можно ли ей помочь, но, зная Китнисс, вряд ли президент еще жива. Плутарх направляется во дворец. Я следую за ним. Подчиненным Пэйлор с трудом удалось завести Китнисс в здание, чтобы ее не растерзали солдаты Тринадцатого Дистрикта. Следующие несколько дней становятся сущим кошмаром. И если бы я не напивался по вечерам до чертиков и не отключался от реальности, то, вероятнее всего, уже слетел бы с катушек. После смерти Койн среди высших кругов повстанцев были проведены экстренные выборы и президентом избрали Пэйлор, руководившую восстанием в Восьмом Дистрикте. Она тут же распорядилась провести справедливый суд над Сойкой и отменила решение Койн о проведении последних Голодных Игр. Судебное разбирательство заняло не одну неделю. Все это время, пока мы пытались предоставить доказательство невиновности Китнисс, сама девушка то травила себя морфием, то отказывалась есть и принимать таблетки, но ломка и сильный голод все же побеждали и Сойка возвращалась к своему обычному режиму. Девушка находилась под охраной, в одной из комнат резиденции, к ней никого не пускали, опасаясь возможной попытки побега. Но, наблюдая за состоянием Китнисс, можно было понять, что ей уже ничего не нужно. Она просто хочет покоя, хотя бы в виде смерти. Решающим в деле Сойки оказался аргумент доктора Аврелия, который представил Китнисс, как психически нездоровую девушку, не способную отвечать за свои поступки. В итоге, суд принял решение отправить Китнисс в родной дистрикт, который начал постепенно восстанавливаться. Девушка должна оставаться там до особого распоряжения. Плутарх предложил мне присматривать за Китнисс хотя бы первое время, а потом милостиво позволил вернуться в Капитолий, на что получил решительный отказ. Я и раньше не горел желанием жить в столице, а теперь тем более. Я ненавижу этот город. Единственное светлое, что было с ним связано, у меня отобрали по моей же вине. После того, как суд вынес решение, ко мне подошла мать Китнисс. - Ты ведь с ней поедешь, - она скорее констатировала факт, чем задавала вопрос. Тем не менее, я ответил: - Да. - Передай ей это, - протягивая мне конверт, попросила она, - я сегодня уезжаю в Четвертый. Буду помогать создавать госпиталь. - Китнисс нужен кто-то родной рядом. - Да, нужен. Но тот, кто не сломается и не будет каждый день своим несчастным видом напоминать обо всем произошедшем. Я не смогу. Я сделаю только хуже. Она всегда была сильной, как и ее отец. Я не такая. Я слишком слабая. Без меня она быстрее все забудет и вернется в норму. К тому же у нее есть ты. Вы с ней похожи. Вы оба сильные. Я знаю, вы справитесь. И Пит… ему, кажется, лучше. Может, когда-нибудь, он тоже вернется. Просто передай ей этот конверт и попроси, чтобы позвонила мне, как доберетесь домой. - Конечно, я все сделаю, - отзываюсь я, убирая письмо во внутренний карман пальто. - Береги ее, Хеймитч, - говорит она напоследок. Я коротко киваю. Женщина удаляется прочь, а я иду к Китнисс. Нам пора. Мы и так слишком долго были здесь. - Суд над тобой закончился. Мы едем домой, - сообщаю я, глядя на Китнисс, свернувшуюся клубком на кровати. Девушка непонимающе смотрит на меня. Я ухожу, зная, что Китнисс приведут в порядок и доставят в планолет. Сразу же собираю вещи, которых у меня не так уж много и занимаю место в планолете. Рядом со мной присаживается Плутарх. Он летит по каким-то делам в Третий Дистрикт. Остается загадкой, почему он не полетел на том планолете, на котором улетела миссис Эвердин, или не воспользовался другим. Однако я все же догадываюсь, что он хочет поделиться радостными новостями с Китнисс. Мои подозрения подтверждаются, когда девушку доставляют на планолет и усаживают на место. Плутарх тут же намекает Китнисс, что жаждет рассказать кое-что важное. Так как девушка не реагирует на его слова, он начинает свой рассказ сам, сообщая обо всех изменениях, произошедших за то время, пока Китнисс была под арестом. Китнисс задает пару вопросов, получает на них ответы и на том успокаивается. Планолет делает остановку в Третьем Дистрикте, чтобы высадить Плутарха. - Так зачем ты возвращаешься в Двенадцатый? – спрашивает Китнисс, когда мы вновь оказываемся в небе. - Кажется, что в Капитолии для меня тоже не нашлось места, - отвечаю я. Но Китнисс слишком хорошо знает всю систему и поэтому догадывается обо всем почти сразу: - Ты должен присматривать за мной, не так ли? Как мой ментор? Я молча пожимаю плечами. - Моя мама не вернётся, – произносит девушка - Нет, - отвечаю я и, достав из кармана конверт, передаю его Китнисс, - Она помогает создать госпиталь в Четвёртом Дистрикте. Она хочет, чтобы ты позвонила ей, как только мы доберемся. Ты знаешь, почему она не может вернуться, - добавляю я, когда девушка ничего не отвечает. Я, наверное, должен рассказать, что Гейл тоже не вернется, но думаю, Китнисс и сама догадывается и не удивится такому его решению. - Хеймитч? - Что? - А… Эффи? Известно, что с ней? – спрашивает Китнисс. - Да, известно… Она… погибла, - отвечаю я, отмечая, как больно произносить эти слова вслух. Китнисс тяжело вздыхает. Через некоторое время я заставляю девушку съесть бутерброд и жду, когда она хотя бы притворится спящей. Обшарив весь планолет, нахожу несколько бутылок ликера и запихиваю к себе в сумку. Оставшийся путь проходит в тишине. В половине домов в Деревне победителей горит свет. В моем доме и доме Китнисс тоже похозяйничали добрые соседи, подготовив жилища к нашему приезду. Теперь Деревня победителей – это не запретное место, где пустуют десяток домов, пока голодные семьи ютятся под протекающими крышами. Теперь здесь живут те, кто первыми вернулись в родной дистрикт. - Ну, до завтра, - говорю я, оставляя Китнисс на кухне ее дома и уходя к себе. Придя домой, где наведен почти идеальный порядок, сбрасываю верхнюю одежду, вспоминаю, что во внутреннем кармане пиджака есть одно единственное напоминание о ней. Достав фото, смотрю на это нежное создание, облаченное во все розовое. Тоска накатывает с новой силой. Бутылка ликера помогает погрузиться в сон, в котором, наконец, нет кошмаров, и я могу отключиться от реальности. С того дня, как мы вернулись в Двенадцатый, я ни разу не видел Китнисс. Я точно знаю, что за ней присматривает Сальная Сэй. Поэтому, оставив свою подопечную в надежных руках, я погружаюсь в свой собственный мир… мир алкоголя и одиночества. Через какое-то время из Капитолия приезжает Пит, и жизнь Китнисс постепенно налаживается. Он словно возвращает ее к жизни… Нет, не так, они возвращают к жизни друг друга. Они как одно целое, не могут существовать по-отдельности. Вместе они учатся жить в новом мире по-новому. Я верю, что у них еще все может получиться. Они еще будут счастливы.