Жизнь за Ареной

POV Эффи Домой нас развозят на таких же бронированных автомобилях, но уже поодиночке. В итоге, когда я оказываюсь в своей квартире, за окном начинает светать. Сразу же иду в душ, надеясь смыть вместе с косметикой воспоминания о событиях этой ночи. Как же хочется, чтобы все это оказалось сном. Теплые струи стекают по лицу, смывая слезы, которым я наконец, дала волю. Не меньше получаса просто стою под душем, не желая вообще ничего делать, затем, надев мягкий длинный халат, иду в гостиную. Мне нужно убедиться, что у Капитолия нет никаких новостей о сбежавших. Для меня это и будет самой лучшей новостью. Как и ожидалось, после очередного освещения событий последней ночи, включается экстренный выпуск новостей. Я ожидаю, что диктор сейчас начнет говорить о сбежавших и мероприятиях, надеюсь, безуспешно предпринимаемых для их поимки, но вместо этого на экранах появляется видео, вероятнее всего сделанное с камер планолета. Пожар… невероятно сильный пожар. Камера показывает территорию, которую охватил огонь, и мое сердце словно опускается куда-то вниз. Я узнаю Дом правосудия и сцену, к которой огонь только подбирается. Это же Двенадцатый Дистрикт. Изображение с еще одной камеры демонстрирует, как с одного из планолетов сбрасывают что-то похожее на горящий шар, который достигнув земли, рассыпается на сотни искр, одна из которых, попав в стоящий неподалеку дом, порождает новый столб огня. Кругом бегают люди, стараясь спастись самим, спасти своих детей. Но у них нет шансов. Одни падают замертво, навсегда покидая этот мир, они уже не видят того, что твориться вокруг, другие валятся в изнеможении и с какой-то горькой обреченностью смотрят на подступающие языки пламени. Кто-то спотыкается о лежащего на земле человека. Уже не понятно мертв он или жив, но и это уже не важно. Люди в панике бросаются в самый центр огненного ада, навстречу смерти. Единственный путь к лесу уже отрезан стеной огня. Сквозь шум двигателя и гул огня доносятся крики, плач, ругательства. Я смотрю на все происходящее как в кошмарном сне. Это уже не игра. Это война. Настоящая, жестокая. Слышится голос диктора, сообщающего о том, что к жителям Двенадцатого Дистрикта была применена карательная операция с целью наказать их за неповиновение закону. Не понимаю и никогда не пойму… какое неповиновение? Многие из этих людей, возможно, знают Китнисс только потому, что она победитель Голодных Игр. Они, может даже ни разу не разговаривали с ней, но их наказывают за ее побег. Женщины, дети, старики… все они обречены на смерть. Далее сообщается, что беглецы до сих пор не найдены и обещают продолжить в течение следующего часа следить за тем, что происходит в Двенадцатом. А что там происходит? Умирают ни в чем неповинные люди. На что там можно смотреть? Как бьются в агонии и кричат от боли беззащитные люди? Я отключаю телевизор и сажусь, прижав колени к груди и обхватив их руками. По щекам текут слезы. Я и раньше не была сильной, но в последние дни, кажется, я плачу все время, когда остаюсь одна. Хеймитч, как же мне тебя не хватает. Как мне страшно и одиноко. Хочется, чтобы ты оказался рядом, прижал к себе, сказал, что все будет хорошо, что мы со всем справимся. Не помню, когда я заснула. Наверное, сказались сутки без сна и прошлая ночь, заполненная кошмарами, но спала я как убитая. Проснулась от навязчивого телефонного звонка. Вскочила, озираясь по сторонам. Оказывается, я заснула прямо на диване. - Да, - подавая приступ зевоты, произнесла я в трубку. - Мисс Бряк, Вас беспокоят из Управления по борьбе с преступностью. Вы должны явиться на беседу со следователем. Сегодня в три часа дня, - сообщил приятный женский голос на том конце провода. - Но я уже была у Вас сегодняшней ночью. - Да, мы в курсе. Вы не волнуйтесь, это просто формальности. Чтобы Вы не испытывали никаких неудобств, за Вами заедут наши работники. Просто будьте готовы проехать с ними. - Хорошо, - вздохнула я. Положив трубку, взглянула на часы. Половина первого. Нужно поторопиться, если хочу успеть. На время проведения Игр я отпустила свою домработницу на отдых. Я ведь планировала все это время пробыть в Тренировочном Центре, поэтому еды в холодильнике почти нет. Единственное, что удается найти это несколько булочек и сливки. Что ж, сварю кофе. Хоть что-то. Пока аппарат готовит кофе, я успеваю принять душ. На ходу впихнув в себя одну булочку и выпив чашку кофе, принимаюсь за макияж. Когда раздается громкий стук в дверь, оповещающий о том, что за мной приехали, я готова. «Беседа» проходит так же, как и ночью. Огромное количество вопросов, многие из которых следователь задает так, словно ждет, что я на чем-то проколюсь. К концу этой навязанной встречи, я выжата, как лимон и возвращаюсь домой без сил. Еще по дороге, из разговора двух миротворцев, сопровождающих меня до дома, я узнаю, что Капитолийским военным не удалось поймать сбежавших с Тренировочного Центра и с Арены. Один из них сетует, что теперь их точно не достанешь. С моих губ срывается вздох облегчения, как раз в тот момент, когда машина останавливается у моего дома. На удивленные взгляды миротворцев, я говорю, что рада, наконец, оказаться дома и отдохнуть. Они понимающе улыбаются и даже извиняются за доставленное беспокойство. Вечером в новостях сообщают, что беглецы скрылись в Тринадцатом Дистрикте, который вся страна считала разрушенным, но который, как оказалось, все это время продолжал существовать. Правда, все его жители вынуждены скрываться под землей. Теперь же, как нам сообщили, по неофициальной версии, там находится штаб повстанцев, из которого координируется ход восстания, охватившего половину Панема. Диктор предупреждает, что все это неблагоприятно скажется на жизни в столице, ведь именно дистрикты снабжают Капитолий всем необходимым для комфортного и сытого существования. Далее в программе запланирован повтор бомбежки Двенадцатого Дистрикта. Я не хочу смотреть на это и отключаю телевизор. За окном уже темно, а на часах почти одиннадцать. Я отодвигаю легкую почти невесомую штору и смотрю на небо… на луну. Последующие несколько недель проходят в напряженном ожидании. Я все надеюсь услышать хоть какие-то новости о Пите, которого держат где-то в тюрьме Капитолия, о Китнисс и Хеймитче, сбежавшим отсюда. Кроме того, нас всех периодически вызывают на допросы, но, кажется, постепенно про нас забывают. По крайней мере, за всю вторую неделю меня вызывали к следователю всего один раз, тогда как в первую неделю после побега Китнисс с Арены, миротворцы появлялись у моего дома почти каждый день. Мне очень страшно. Особенно было страшно в первые дни. Я ужасно боялась каждого посещения этого мрачного места, которое зовется Управлением по борьбе с преступностью. Раньше мне никогда не приходилось даже мимо проходить, а теперь я вынуждена была проводить там по несколько часов почти ежедневно. И, хотя в Двенадцатом Дистрикте в домах людей бывало хуже, все же, там чувствовалось присутствие человека. От этих маленьких, почерневших от времени и угольной пыли домиков веяло какой-то теплотой, уютом. Здесь же, просторные, ярко освещенные кабинеты, в которых сидят миротворцы и следователи нагоняют лишь безотчетный страх. Кошмары не мучают меня только тогда, когда я отключаюсь после суток полного отсутствия сна. Все остальное время, стоит мне только закрыть глаза, как перед глазами возникают жуткие картины. То, что мне уже доводилось видеть на Играх и то, что создало мое собственное воображение. Все это сливается в один сплошной кошмар, в которых часто присутствуют Китнисс и Пит, и всегда – Хеймитч. То я с криком просыпаюсь от того, что всех их убивают в кровавой битве у Рога изобилия, то вижу, как Пита, прикованного тяжелыми кандалами к каменной стене, избивают до крови, добиваясь от парня, чтобы тот признался в том, что это он организовал побег. А в одну из ночей меня словно что-то удерживало в царстве кошмаров, я никак не могла проснуться и все смотрела, как на Арене огромный, под три метра ростом переродок разрывает на куски Хеймитча. Проснувшись с диким криком, вся в слезах, всю оставшуюся ночь пыталась успокоиться и забыть жуткий сон, но эта картина никак не выходила из моей памяти. Напоминая себе, что это всего лишь сон, с трудом успокоила колотящееся сердце. Вернувшись с очередной «беседы» со следователем, по привычке включаю телевизор. Появляется Цезарь Фликермен и просит не уходить от экранов, потому, что у него сегодня особенный гость. Странно, с той самой ночи, когда произошел побег, на экранах сменяя друг друга, крутились только повторы бомбежки Двенадцатого, обращения президента, кадры войны, пропаганда боевых действий на стороне Капитолия. Решили отвлечь народ чем-то повеселее? Вряд ли удастся. Больше недели во всем Капитолии только и разговоры, что о войне и о дефиците многих товаров, список которых постоянно пополняется. Однако я все же не отключаю телевизор. И я рада, что не сделала этого. Впервые после той ночи на сцене появляется Пит. Он зол, взвинчен, сообщает, что ничего не знал о готовящемся побеге, защищает Китнисс. Конечно, он ведь и на Арену ради нее вернулся. Что бы там ни было, он жив и по виду здоров. Интервью длится недолго, но этого мне хватает, чтобы в моей душе появилась хоть какая-то надежда. Все эти дни я постоянно думала о его судьбе. Китнисс, Хеймитч и остальные трибуты, бежавшие с Арены в порядке. До них не добрались. Ведь если бы их нашли, населению бы тут же сообщили эту шокирующую новость. А вот парень... К счастью, сейчас я вижу, что он в порядке. Его, кажется, хотят использовать, чтобы убедить Китнисс и повстанцев сдаться. Не думаю, что им это удастся. Если уж они пошли на такой отчаянный шаг, как побег, они не отступят от своих целей. Меня это пугает. К чему все это приведет? Что будет дальше? Ответ приходит через несколько дней, во время второго интервью с Питом. Я не могу узнать в этом измученном, худом, нервном парне того Пита, которого видела всего каких-то четыре или пять дней назад. Он все еще пытается отговорить повстанцев от военных действий, призывает сложить оружие. Интервью длиться еще меньше, чем прошлое. После запускают видео с кадрами войны. Новая воздушная атака, принесшая очередные человеческие жертвы. Сразу же отключаю телевизор и устало откидываюсь на спинку дивана. Слез больше нет. Знаю, такого не бывает, но мне кажется, что я все их уже выплакала. И от этого только больнее. Слезы словно смывали с моей души боль… нет, не так. Не смывали, а притупляли. Как холодная вода притупляет боль от ожога. Сейчас же я все отчетливее чувствую, как мою грудь, будто тисками сдавливает каждый раз, как только мне стоит подумать о Китнисс, об этой войне, о Пите и о… Хеймитче. Тоска будто поглощает меня изнутри, стирая все эмоции, оставляя только неприятное щемящее чувство где-то в области сердца. На сегодня запланирована специальная передача, в которой выступит сам президент Сноу. В свете последних событий, его сообщение будет непременно касаться восстания и его участников. В нужное время включаю телевизор и устраиваюсь на диване, поджав под себя ноги. На экране появляется Пит. Я ужасаюсь. Он выглядит гораздо хуже, чем в прошлый раз. Бедный мальчик, что же они с ним делают? В середине ролика на экране вдруг появляется Китнисс, стоящая на пепелище. Если я правильно поняла, а понять по-другому просто нельзя – это родной дистрикт Китнисс. Пытаюсь понять, откуда взялся этот кадр, когда на экран вновь возвращается Сноу. Он зол и озадачен. Только он начинает произносить речь, как в эфире появляется новый ролик с Китнисс. Это не телевидение Капитолия. Это может значить только одно: все это дело рук повстанцев. На моем лице появляется улыбка, но ненадолго. Как только в эфир возвращается Капитолий, камера направлена на Пита, который обращается к своей возлюбленной: - Китнисс… подумай, к чему это приведет? Что останется в конце? Никто не может быть в безопасности. Ни в Капитолии. Ни в Дистриктах. А вы… в Тринадцатом… не доживете до завтрашнего утра! Сердце пропускает удар. Как это Тринадцатый Дистрикт не доживет до утра? Вспоминаю, что стало с родным городом Китнисс и Пита и понимаю, что все это реально. Тринадцатый действительно может погибнуть, если Капитолий этого захочет. Китнисс… Хеймитч… они могут погибнуть. На экране мелькают кадры с Китнисс прерываемые моментами, которые сбитая со своего места камера транслирует из студии в Капитолии. Слышится какая-то возня, звуки ударов, и на белый кафельный пол летят брызги алой жидкости. Кровь, отмечает сознание. Я все еще неотрывно смотрю на экран, хотя он заполнен одними лишь помехами. Никак не могу стряхнуть с себя нахлынувшее оцепенение. Мозг все еще перерабатывает поступившую информацию, а тело не реагирует ни на какие команды. Я даже не могу смокнуть веки. Глаза начинает щипать от напряжения и отсутствия морганий. Только, когда из пересохших глаз хлынули слезы, я прихожу в себя. Впервые за последние несколько дней плачу. Перед глазами все еще стоит измученный Пит, который говорит, что к утру все, кто сейчас в Тринадцатом – погибнут. А потом кровь на белой плитке, как нарочно подобранная для контраста. В этот самый момент парня жестоко избивают. И он знал, что так будет. Он сознательно пошел на риск, чтобы предупредить свою любимую, чтобы защитить ее. Слезы облегчаю тоску и боль, но не заглушают страх. Я боюсь потерять Хеймитча. Очень боюсь. Последующие три дня на официальном канале Капитолия регулярно появляются сообщения о бомбардировке Тринадцатого Дистрикта. Какой-то генерал рассказывает об особенностях бомб, использующихся для того, чтобы добраться до подземного убежища Тринадцатого. Думаю, он все это говорит только для того, чтобы чем-то занять народ, ведь большая часть населения столицы не понимает ничего, что сложнее, чем программирование нужного режима на кофемашине. Прошло около двух суток после окончания бомбежки, но о судьбе Тринадцатого Дистрикта и повстанцев ничего не известно. Я все больше нервничаю. С другой стороны, тот факт, что Капитолий не транслирует на всю страну развалины дистрикта, усеянные кучами трупов, как это было с Двенадцатым, дает надежду на то, что план миротворцев не удался и повстанцы каким-то образом выжили.