Жизнь за Ареной

POV Хеймитч По прилету в Тринадцатый Дистрикт меня ожидает еще одна неприятная новость: оказывается здесь принят сухой закон. Китнисс помещают в госпиталь и пытаются привести в чувство, однако она не реагирует ни на какие уговоры. Мне даже кажется, что она не разбирает слов. Ее оцепенение не в силах пробить никто. На второй день пребывания в подземном городе я тоже оказываюсь в лазарете. Местные врачи заметили, что у меня началось похмелье и решили помочь, заперев в изоляторе – небольшом помещении с одной только кроватью, стоящей посреди выложенного белой плиткой пола и маленькой ванной комнаты с унитазом и душем. Несколько раз в день ко мне приходят люди в белых халатах, молча вкалывают какие-то препараты, которые, наверное, должны помогать, но вот только совсем не облегчают мое состояние, и уходят. Все остальное время я сижу в углу комнаты, обливаясь потом и наблюдая как вся комната словно танцует перед моими глазами, или почти ползком добравшись до унитаза, избавляюсь от содержимого своего желудка, которого с каждым разом становится все меньше, а потом остаюсь сидеть на полу в ванной, не в силах вернуться в комнату. Когда сердцебиение немного утихает, ведь о том, чтобы оно вернулось в норму не может быть и речи, предпринимаю попытки встать, удерживаясь дрожащими руками за стены, но ноги настолько слабы, что пройдя пару шагов, я снова скатываюсь по белой стене на пол. К вечеру следующего дня из моего желудка вырываются только фонтаны слегка мутноватой воды. Ну еще бы. Я ведь ничего не ем, только литрами пью воду, стараясь заглушить невыносимую жажду. К постоянной тошноте и рвоте присоединяются болезненные спазмы в животе, заставляющие сворачиваться в немыслимых позах, в поисках облегчения. Когда ко мне в очередной раз приходит человек в белом халате, я чуть ли не набрасываюсь на него с кулаками. Естественно, сил у меня не хватает даже на то, чтобы подняться на ноги, но злость, которую я испытываю к этому человеку и ко всему миру, затмевает даже противное чувство тошноты, не покидающее меня последние несколько дней. Мужчина снова вкалывает мне какой-то препарат и уходит, надежно заперев за собой дверь. Все вдруг начинает плыть перед глазами, но не так как раньше. Сейчас это другое ощущение… я словно засыпаю. Запоздало осознаю, что за последние два дня я ни на минуту не заснул. Ну или мне это только показалось. Враз потяжелевшие веки закрываются, и я проваливаюсь в мир снов. Точнее в мир кошмаров, из которых не могу вынырнуть из-за снотворного, которое мне вкололи. Лучше уж совсем не спать, чем видеть нескончаемый кошмар, от которого даже не можешь избавиться. Кошмарные сновидения, мои вечные спутники, преследующие меня уже двадцать с лишним лет. Вот только теперь эти сны изменились. Почти в каждом сне я вижу смерть Эффи. То она гибнет от стайки маленьких птичек, пронзающих ее шею острыми клювами, точно так, как это было с моей напарницей в Голодных Играх, то ее загрызает стая переродков, как Катона, то жалят осы-убийцы и она умирает в страшных муках, то ее поглощает ядовитый туман и растерзывает куча обезьян и всюду я пытаюсь спасти любимую и опаздываю всего на несколько минут. Я стою и растерянно смотрю на растерзанный окровавленный труп, не в силах что-либо изменить. Чувствую, как по телу пробегает жар, и кожа покрывается холодным липким потом. Всего на мгновение понимаю, что все это сон, но тут же снова погружаюсь в мир грез, где вижу очередную ужасную гибель Эффи от моих собственных рук, или от рук Капитолия. Никак не могу разобраться. Я словно смотрю на все снизу вверх. Снова моя Квартальная Бойня. Я подползаю к обрыву и падаю, но не отключаюсь, а продолжаю смотреть на приближающегося врага. Трибутка из Одиннадцатого Дистрикта успела бросить в меня топор до того, как я повалился на землю. Но теперь ее оружие за краем Арены. Я знаю то, чего не знает она. Топор вернется через несколько секунд. Вот только за эти несколько секунд все кардинально меняется: девушка их Одиннадцатого исчезает и на ее месте оказывается Эффи, которая испуганно смотрит на меня. Топор вонзается прямо ей в голову. По ее лицу стекают багровые струи, заливая все еще раскрытые в ужасе глаза, и девушка падает на землю. Я просыпаюсь с громким криком и, вскочив, пытаюсь понять, где нахожусь. Сообразив, что я все еще в изоляторе, а это был лишь сон, немного успокаиваюсь. Через некоторое время отмечаю, что меня больше не мучает тошнота, и боли в животе почти прошли. Слабость и дрожь в руках еще сохраняются, так же как ощущение невыносимой жажды и сильная потливость. Но это уже что-то. Видимо, заметив улучшение в моем состоянии, мне принесли какую-то похлебку. Жидкую пищу мой желудок принимает нормально, не смотря на то, что последний раз я ел пару дней назад, а может и больше. Постепенно я прихожу в себя. На то, чтобы избавиться от симптомов похмелья ушло больше недели. Вот только вылечили меня лишь от физических проявлений болезни, а душа так и осталась искалеченной и больной. Теперь даже бессонницей не спасешься. Сон пришел в норму и, даже если я намеренно не сплю около суток, рано или поздно, меня смаривает. Во сне ко мне опять приходят кошмары. Единственное, что радует – это то, что Эффи в них больше нет. Наверное, это потому, что я немного успокоился, узнав, что со всеми кураторами Игр все в порядке и единственное неудобство, которое им приходится терпеть – это бюрократические проволочки, связанные с частыми допросами и подписанием всевозможных протоколов. Когда меня, наконец, выпустили из изолятора, я узнал, мой родной дистрикт подвергся бомбежке почти сразу после того, как мы бежали из столицы. Из сожженного Двенадцатого Дистрикта удалось спастись нескольким сотням людей. И в их числе семья Китнисс и ее мнимый кузен – Гейл. Парнишка очень хотел поговорить с Китнисс, но ему не позволили. В итоге, мне удалось убедить Плутарха и Койн в том, что парень будет полезен. Я оказался прав, ему удалось растормошить Китнисс. Она даже согласилась принять участие в планах Койн, но потребовала, чтобы ее доставили в Двенадцатый Дистрикт. Девушка своими глазами хочет увидеть то, что осталось от родного дистрикта. Не самая лучшая идея, но ей это нужно. С ней вместе оправляется Гейл и еще несколько планолетов обеспечивают прикрытие. По возвращении из родного дистрикта душевное равновесие Китнисс восстанавливается быстрее. А после того, как по Капитолийскому телевидению показывают живого и здорового Пита, она окончательно соглашается участвовать в планах Койн, правда Китнисс не была бы собой, если бы не установила ряд условий, с которыми президенту Тринадцатого приходится согласиться. С того самого дня, как мы с Китнисс поцапались на планолете, я ее не видел и, даже выйдя из изолятора старался не пересекаться с девушкой. Ей нужно время, чтобы понять, что у меня не было другого выхода, а мне нужно время, чтобы смириться с тем, что я не смог выполнить обещание и позволил Питу угодить в лапы Капитолия. Благо, он хотя бы жив. Значит, еще есть надежда, хоть и маленькая, на его спасение. Но, наступает такой день, когда нам с ней нужно посмотреть в глаза друг другу и вместе понять, что мы оба виноваты в том, что не спасли парня. У нас ведь был договор, и в том, что нам не удалось воплотить в жизнь наш собственный план, в равной степени виноваты мы оба. Плутарх собирается лепить из Китнисс Сойку – символ сопротивления. Я наблюдаю за процессом съемок из диспетчерской. Сразу бросается в глаза тот факт, что все это – дело рук типичного капитолийца. Ладно наряд, к нему у меня претензий нет, Цинна свое дело знал, но все остальное… просто ужасно. Макияж, в котором в пору отправляться на костюмированный балл в Капитолии, но никак не на поле боя, эта глупая фраза, которую Китнисс никак не может произнести как нужно. Когда съемка заканчивается, я не могу сдержать смех. Все это ерунда, глупость. Никто в здравом уме не сочтет вялую игру на камеру призывом к решительным действиям. - И вот так, друзья мои, умирает революция, - заключаю я, успокоившись. Девушка, естественно, не желает выслушивать мои претензии. Ну ничего, для этого у нас еще будет время. Сейчас мне нужно объяснить этим идиотам, играющим в великих режиссеров, что все, что они делают – пустая трата времени. Китнисс не способна играть на камеры. Ей и на Арене это с трудом удавалось, и то она держалась только благодаря Питу. В конечном итоге, я предлагаю устроить собрание, на котором обещаю все разъяснить. После того, как я прокручиваю запись отснятую Плутархом и его командой, кажется, даже у самого Хевенсби не остается сомнений в том, что это просто глупо. Это не то, что сможет поднять дух повстанцев. Им нужна та Сойка, которую они увидели сами, без помощи глупых наигранных речей и кривляний перед камерой. Им нужна настоящая Китнисс Эвердин. Немного подумав, почти каждый присутствующий вспоминает какой-то момент, когда действия или слова Китнисс затронули их душу. Это и тот момент, когда она выступила добровольцем вместо своей сестренки, и когда взяла в союзники маленькую Руту, а потом пела ей колыбельную, когда та умирала на ее руках, и то, как она усыпила Пита, чтобы отправиться за лекарством для умирающего парня, когда она пыталась спасти Мэгз, протянула руку Рубаке. Примеров находится много. И единственное, что их объединяет – это то, что девушка действовала так, как считала нужным, была самой собой. Ей никто не подсказывал, как поступить, она делала все сама. Именно это и нужно повстанцам. Мое предложение закинуть Китнисс в гущу сражений вызывает неоднозначную реакцию, но, в конце концов, Китнисс поддерживает мою идею. Она и сама прекрасно понимает, что никогда не сможет сыграть то, что совершенно спонтанно получается у нее в реальных условиях. Койн решает отправить Китнисс в Восьмой Дистрикт. Далтон, из Десятого Дистрикта подает еще одну здравую мысль: смыть с Китнисс весь этот слой грима. По окончании собрания, я прошу позволить мне поговорить с Китнисс. Гейл не решается оставить ее со мной. Хм, странное поведение. Не я же ей лицо расцарапал. Китнисс успокаивает парня, и тот уходит, оставляя нас наедине. Я сажусь напротив девушки. Нам нужно разобраться во всем сейчас, иначе мы не сможем нормально работать. - Нам снова придется работать вместе. Поэтому давай. Просто скажи это, - предлагаю я. - Поверить не могу, что ты не спас Пита, - заявляет Китнисс - Я знаю. А что я еще могу ответить? Попросить прощения? Разве пустые слова что-то изменят? Мы оба знаем, что нет. - Теперь ты, - говорит она. - Поверить не могу, что ты выпустила его из виду в ту ночь. Если бы Пит не оказался так далеко от Китнисс, мы бы вытащили и его. У нас бы хватило времени забрать его, если бы мы точно знали, где он. Девушка согласно кивает. - Я прокручиваю это в голове снова и снова. Что я могла сделать, чтобы остаться с ним, не нарушая союза. Ничего не приходит на ум. - У тебя не было выбора. И даже если бы я смог уговорить Плутарха остаться и спасти его той ночью, планолет просто бы рухнул. Мы и так едва улетели. Он еще не умер, Китнисс. - Мы все еще в игре, - срывающимся голосом шепчет Китнисс. Она права, игра еще не окончена и исход ее непредсказуем. - Все еще. И я по-прежнему твой ментор. Когда будешь на земле, помни, я в воздухе. У меня обзор лучше, поэтому делай то, что я тебе говорю, - наказываю девушке. - Посмотрим, - отвечает она. Другого я и не ждал. Она и раньше поступала так, как считала нужным, а теперь, когда она не доверяет мне еще больше чем прежде… Другого ответа ждать не приходится. В итоге, мы в сопровождении Плутарха Хевенсби, Гейла, команды телевизионщиков и кучи солдат для прикрытия, отправляемся в Восьмой Дистрикт, недавно подвергшийся нападению капитолийских планолетов. В дороге Плутарх вкратце рассказывает Китнисс о наших планах и о том, что после победы планируется создать республику вместо той системы правления, которую мы имеем. Честно сказать, мне эта идея кажется не очень разумной, учитывая тот факт, что республиканские формы правления существовали задолго до появления Панема и, если эта система такая хорошая, то почему мы докатились до того, что имеем сейчас? Возможно, это было неизбежно. Также, как неизбежен будет крах такой системы в будущем, но может к тому времени человечество придумает что-то более совершенное? Поживем, увидим. А может и не увидим. Все зависит от стечения обстоятельств, многие из которых неподвластны никому. Как только мы добираемся до Восьмого Дистрикта, Китнисс в сопровождении Гейла, Боггса, который является чуть ли не правой рукой Койн, еще пары солдат и съемочной команды, высаживаются на дороге и направляются к большому ангару, который, судя по красному кресту, нарисованному над входом, служит временным пристанищем для раненых. Команда врачей, прилетевшая вместе с нами, высаживается вслед за первой группой и выгружает привезенные с собой медикаменты. Мы с Плутархом остаемся наверху, следить за ситуацией. Пилот включает какое-то оборудование, благодаря которому наш планолет остается невидимым. Вся компания во главе с Пэйн, о которой мне рассказал Плутарх, скрывается внутри обшарпанного здания госпиталя. Какое-то время нам остается только наблюдать за тем, чтобы не пропустить опасность, но потом я замечаю Китнисс, вышедшую на улицу. Девушка переводит дух и беседует с Боггсом, когда мы получаем информацию о приближающихся планолетах Капитолия. В следующую секукнду начинается атака. - Китнисс! - обращаюсь я к девушке. - Что? Да, что? Я здесь! – взволнованно отвечает она. - Слушай меня. Пока они бомбят, мы приземлиться не можем. Главное, чтобы они не вычислили тебя. - А они что, не знают, что я тут? Обычно, наказывают за мое присутствие, - удивленно интересуется Китнисс. - Разведчики считают, что нет. Что это нападение было спланировано заранее, - объясняю я. Плутарх, подключившись сразу ко всем наушникам, приказывает команде переждать атаку в бункере, расположенном неподалеку. Мы наблюдаем с воздуха, как Китнисс под прикрытием солдат, продвигается к зданию, в котором расположен бункер. До цели остается совсем немного, когда начинается новая волна взрывов. Китнисс инстинктивно падает на землю, и Гейл прикрывает ее от осколков. Пока все нормально, сейчас бомбежка закончится, и вся команда сможет укрыться в убежище. Однако нашим планам не суждено сбыться. Китнисс и Гейл догадываются, что является целью бомбежки. Раненые. Планолеты бомбят госпиталь. Зная, чего ожидать от моей подопечной, я пытаюсь ее предупредить о том, чтобы она не совалась в это дело, но, как только я начинаю, девушка еще реагирует на мои слова, а потом, видимо избавляется от наушника, потому что, несмотря на то, что я почти кричу, она забирается на крышу, с которой ведется автоматная очередь по атакующим планолетам. Гейл следует за ней. Он такой же ненормальный, как и Китнисс. Понимаю теперь как ему удалось растормошить девушку. Я снова чувствую себя ментором на играх, способным только наблюдать и надеяться, что моя подопечная не погибнет до того момента, как я смогу что-то для нее сделать. Я могу только наблюдать, как Китнисс и Гейл пытаются сбивать планолеты. У них неплохо получается, но это слишком опасно. К тому же, спасти госпиталь им не удалось, бомбы все же достигли цели. Как только бомбежка заканчивается, мы направляем небольшой планолет, чтобы забрать всю команду. Наш комфортабельный планолет не в состоянии приземлиться на разрушенную полосу, из-за слишком большого размера. Поэтому в Тринадцатый мы с Плутархом возвращаемся вдвоем, периодически проверяя связь с планолетом, следующим за нами. Китнисс отключается еще по пути в Тринадцатый, так что, как только планолет приземляется, девушку сразу же отправляют в госпиталь, где ей оказывают помощь. Для того чтобы вытащить осколок, попавший в ногу Китнисс, ее погружают в наркотический сон. Пока девушка отсыпается, работа над видеороликом идет полным ходом. Кресида, ответственная за съемки вместе со своими помощниками справляется на удивление быстро и уже вечером того же дня, при поддержке Бити, которому удалось пробиться в эфир всего Панема, кроме столицы, мы транслируем ролик во всех Дистриктах. Китнисс просыпается только утром. Койн собирает совещание, на котором демонстрирует видеоролик, который, кажется, даже на Китнисс произвел впечатление. Конечно, мы утаили от Койн то, что Китнисс бросилась в самое пекло, наплевав на наш приказ. У каждого из нас был свой мотив. Плутарх, вероятно, побоялся, что будет подорван его авторитет, ведь вся команда наплевала на его приказы, также он, наверняка понимает, что в случае, если выяснится, что он не в состоянии контролировать двух подростков, ему больше не позволят устраивать подобные вылазки. Боггс, вероятно тоже не решился признаться, что не удержал двоих детей. А я… что я… Президент Тринадцатого Дистрикта с ее маниакальной приверженностью дисциплине сочла бы поступок Китнисс своеобразным нарушением соглашения и тогда выполнение требований, которые девушка предъявила Койн оказалось бы под вопросом. К счастью, вся команда согласилась поддержать нашу идею. Однако, я все же зол на Китнисс, за то, что подвергла себя опасности, наплевав на мои предостережения. Я уже оплошал один раз, когда не смог спасти Пита, теперь это не должно повториться. Да, Китнисс – Сойка, символ восстания, но для меня она прежде всего моя подопечная, которую я должен защитить. И я еще устрою ей разнос за то, что прервала связь со мной, а пока я добр и даже ласков с ней. Уж кто-то, а Китнисс поймет мои истинные намерения. После собрания, Гейл уводит Китнисс в госпиталь, а я отправляюсь в комнату технического оснащения. Мне нужно достать новый наушник для нашей Сойки и кое-что еще. Заполучив все необходимое, отправляюсь в госпиталь, чтобы как можно скорее объяснить Китнисс свою позицию. Она должна, наконец, понять, что мы тут не шутки шутим. Девушка крепко спит. Я решаю подождать ее пробуждения, но на это уходит почти два часа. Устав ждать, решаю подкрепиться обедом Китнисс. Она все равно его проспала, а когда проснется, будет уже ужин. Проходит немало времени, прежде чем Китнисс просыпается. При виде меня девушка вздрагивает. Я наклоняюсь к ней и, показывая наушник, сообщаю, что это ее последний шанс обойтись одним лишь наушником, иначе я пущу в ход альтернативные средства связи, в том числе, могу прибегнуть к крайним мерам, а именно, внедрению специального чипа в ухо девушки. Кажется, объясняю я вполне доходчиво, потому что девушка соглашается носить наушник и не избавляться от него по своему желанию. Девушка оставляет себе наушник, а некую конструкцию, крепящуюся на голову, которую мне дали техники бросает в меня. Ты предсказуема, солнышко! Я ловлю сложную конструкцию и собираюсь уходить, но Китнисс спрашивает, есть ли что-то еще, что я хочу сказать и я отвечаю, что съел ее обед. Девушка обещает пожаловаться. Я то знаю, что она никогда этого не сделает. И не из любви или жалости ко мне, просто она никогда не опустится до того, чтобы жаловаться на все и всех. Вечером этого же дня, мы запускаем в эфир очередной агит-ролик, смонтированный нашими талантливыми операторами. Однако после самого ролика включается эфир из Капитолия, интервью с Питом. Изменения, произошедшие в его облике за последние несколько дней, поражают всех, кто наблюдает за попытками парня образумить Китнисс. Объяснение есть лишь одно, то интервью, что мы видели в прошлый раз, было снято задолго до того, как нам его показали. После того, как Капитолий снял то, что хотел, они принялись за парня всерьез. Убить они его не могут, все еще надеясь использовать против Китнисс, а вот издеваться и пытать – вполне. После того, как интервью заканчивается, Плутарх вместе со своей помощницей отправляются к Китнисс, чтобы убедить ее в том, что все, что Пит говорил о повстанцах – ложь, на которую парня вынуждает Капитолий. На следующий день Плутарх планирует отправиться к Двенадцатому Дистрикту. Точнее к тому, что от него осталось. Я отказываюсь участвовать в этом. Может, я и не выгляжу сентиментальным патриотом своей родины, но я любил свой родной дистрикт, в котором я родился и прожил полжизни. Мой дом. Двенадцатый Дистрикт… город, где все улицы и старые обветшалые дома насквозь пропитаны угольной пылью. Город, окруженный великолепным лесом, куда я часто ходил в юности. Нет, я не охотился, как Китнисс или Гейл. Я просто уходил подальше от ограждения и наслаждался свободой, любовался величественными деревьями и далекими, яркими звездами… звезды… в памяти всплывает крыша Тренировочного Центра. Один из вечеров, который я провел с Эффи. Она тогда сказала, что любит смотреть на звездное небо, а я сказал, что в Двенадцатом Дистрикте звезд больше и видно их лучше. Эффи… как она сейчас? Все ли в порядке? Я надеюсь лишь на то, что ее не заподозрили в связи с мятежниками, ведь основное внимание Сноу было направлено на Китнисс. Вряд ли он ожидал подвоха от пьяницы-ментора и типичной капитолийки, которой не посчастливилось стать куратором Двенадцатого Дистрикта. Не думал, что мне будет так не хватать ее общества, что буду так тосковать по ее нежным прикосновениям и тихому голосу, шепчущему в ночи мое имя. Я ведь сам пошел на это. И уверен, что поступил правильно. Неизвестно еще, чем все закончится, а Эффи при любом раскладе остается в выигрыше. Она ведь просто обычная жительница Капитолия, и ей и останется, если восстание потерпит поражение. А если повстанцы выиграют, она хоть и с трудом, но все же сможет приспособиться к новым условиям жизни, даже если рядом не будет меня. До самого вечера я слоняюсь без дела. Отсутствие выпивки и хоть какого-нибудь занятия, повергает меня в панику, вызывая в памяти различные события, которые происходили в последнее время в моей жизни. Днем мне удалось вздремнуть пару часов, но чувство усталости, преследующее меня с того самого дня, как мне перестали колоть снотворное и я снова вернулся к просмотру своих обычных ночных кошмаров, навалилось с новой силой, как только я проснулся от очередного кошмара. После возвращения Китнисс из Двенадцатого, команды принимается монтировать новое видео, а Бити сообщает, что нашел способ вклиниться в эфир Капитолия. Очень удачно, ведь сегодня в Капитолии запланировано выступление Сноу. Вечером мы все собираемся для просмотра видеообращения Сноу и, если повезет, плодов труда наших операторов. Как я и думал, на сцене снова Пит. Сноу все еще пытается использовать его для воздействия на Китнисс. Пит выглядит еще хуже, чем в прошлом интервью с Цезарем. В середине ролика, Бити удается вклиниться в эфир и показать короткий эпизод с Китнисс, в котором она стоит на пепелище родного Дистрикта. Плутарх ликует. Ему удалось добиться того, чтобы агит-ролики увидели все жители Панема, включая Капитолий. На короткое время в эфир возвращается Сноу, но Бити тут же прерывает его речь показом следующего ролика. Плутарх Хевенсби чуть не прыгает от восторга. Я оборачиваюсь к Китнисс и, поймав ее взгляд, вижу то же, что чувствую сам: страх, от осознания того, что теперь у нас остается все меньше шансов спасти Пита. - Китнисс… подумай, к чему это приведет? Что останется в конце? Никто не может быть в безопасности. Ни в Капитолии. Ни в Дистриктах. А вы… в Тринадцатом… - в глазах парня, почти кричащего в камеру мелькает безумная искра, - не доживете до завтрашнего утра! – завершает он. Сноу требует завершить эфир. Бити все еще пытается пробиться, запуская кадры с Китнисс, в перерывах между которыми мы видим то, что происходит в студии Капитолия. Камера сбита и направлена на пол. Слышен голос Пита, чьи-то шаги, звуки ударов и на белый кафель падают алые брызги крови, заставляя меня инстинктивно отшатнуться назад. Экран заполняется помехами. Вокруг стоит невыносимый гул. А у меня в голове зреет осознание того, что парень снова готов жертвовать своей жизнью, чтобы спасти Китнисс. - Заткнитесь все! – громко и четко произношу я, привлекая всеобщее внимание. - Что тут непонятного! Мальчик предупредил о нападении. На нас. На Тринадцатый. Со всех сторон доносятся глупые вопросы о том, как такая информация попала к парню. - Пока мы тут болтаем, его избивают. Какие еще доказательства вам нужны? Китнисс, скажи ты им! – раздраженно кричу я, стараясь донести до всех простую истину: парень только что поставил на кон свою жизнь, чтобы спасти жизнь любимой, а заодно и нам, раз уж мы ее соседи. - Хеймитч прав. Не знаю, откуда Пит получил эту информацию и правдива ли она. Но он в нее верит. И его… - подтверждает Китнисс, придя в себя после того, что видела на экране. - Вы его не знаете. В отличие от нас. Созывайте своих людей, - предлагаю я. Койн между тем сохраняет беспристрастное выражение лица, в котором можно уловить лишь нотки озабоченности. Она надеется на то, что Капитолий не станет бомбить Тринадцатый Дистрикт, опасаясь угрозы ядерной атаки или же просто стараясь сохранить вооружение для себя, в надежде на захват дистрикта. - Вы, правда, так думаете? – с явной иронией в голосе интересуюсь я. Однако, думаю в Тринадцатом Дистрикте не знают, что такое ирония. - Да. В любом случае мы давно не проводили учения Пятого Уровня. Объявляю воздушную тревогу, - все же соглашается Койн. Через несколько секунд барабанные перепонки словно разрывает невыносимо громкий, пронзительный визг сирены. Люди непрерывным потоком устремляются на нижний ярус построек, туда, где оборудовано убежище на случай воздушного нападения. Плутарх зачем-то на время покидает кабинет Койн, но вскоре возвращается и сообщает, что поговорил с Китнисс и попросил ее оставаться спокойной, несмотря на провал Пита. Провал? О чем он вообще? Парнишка только что спас жизни сотням людей, а Хевенсби только и думает о том, как его обращение выглядело перед камерами. Представляю, каких усилий стоило Китнисс не вцепиться ему в лицо ногтями. Мне даже жаль, что она сдержала себя. Мы эвакуируемся с верхнего этажа последними. Наши отсеки расположены отдельно от общего убежища. Как только за нами закрывается тяжелая металлическая дверь, мы ощущаем первый удар, который оказался довольно сильным. Койн просит техников наладить связь и мрачным голосом оповещает население о том, что информация Пита оказалась точной и о том, что мы ему благодарны. Сообщает, что, судя по датчикам, первая ракета не была ядерной, но ожидаются еще удары, которые могут оказать мощнее первого. Президент просит всех оставаться на местах до дальнейших распоряжений и, закончив обращение, устало опускается на узкую полку, вытесанную в стене. Последующие три дня мы проводи в подземных бункерах. Все это время Тринадцатый Дистрикт подвергается периодическим бомбежкам, которые впрочем, не приводят к гибели людей. Разрушения на верхних этажах, безусловно есть, но вот человеческих жертв удалось избежать, так как все заблаговременно укрылись в бункере. Все это время мы периодически устраиваем что-то вроде коротких совещаний. Чаще это происходит после очередного объявления Койн о характере новой бомбежки. Во время этих своеобразных переговоров, на которых присутствуем я, Плутарх, Койн и Боггс, бывший распорядитель Игр пытается продумывать стратегию дальнейших действий, которую планирует начать внедрять сразу по окончании бомбежки. Койн первое время выслушивает его, но потом ей все это надоедает и она переключается на подсчет возможного урона, нанесенного Дистрикту бомбами Капитолия. Я слушаю Плутарха только потому, что у меня нет другого выхода. Мне больше нечем заняться, спать в этом темном подземелье я практически не могу. Кошмары, и так постоянно мучающие меня, здесь становятся еще более устрашающими и реалистичными. А работать мне все равно в его команде. Еще сутки мы остаемся на своих местах, хотя бомбардировки закончились. Когда Койн, наконец, позволяет всем подняться на верхние этажи, оказывается, что те помещения, которые были расположены на самом верху – повреждены. В основном это несколько отсеков с жилыми помещениями и несколько не очень важных объектов. Койн тут же созывает совет. Пока Плутарх попивает горячий кофе, который ему все же позволили заварить, Боггс отправляется за Китнисс, Гейлом и Финником. Как только ребята входят, Койн сообщает нам свой план. Ей нужно, чтобы мы поднялись наверх и оценили ущерб от бомбардировки, попутно сообщив, что дистрикт все еще сохраняет способность вести войну, а также о том, что Сойка-Пересмешница жива. Как только команда подготовки заканчивает с образом Сойки, мы поднимаемся наверх в сопровождении Боггса и съемочной команды. Земля над Дистриктом испещрена глубокими кратерами. Мы обходим их кругами, заглядывая внутрь, представляя мощность ракет, наносивших удары. - Какое преимущество дало вам предупреждение парня? – интересуюсь я. Хочется знать, что его риск был оправдан, что он не зря подставился под «огонь». - Около десяти минут. После, наша собственная система обнаружила бы ракеты, - говорит Боггс. - Но оно ведь помогло, да? - спрашивает Китнисс. - Безусловно. Эвакуация населения была спокойно завершена. Когда находишься под обстрелом, счет идет на секунды. И десять минут означают спасение жизней. Да, именно такой ответ нужен был Китнисс. Она бы сломалась, если бы жертва Пита оказалась напрасной. Мы двигаемся к бывшему Дому правосудия. В нескольких метрах мы все останавливаемся как вкопанные: прямо перед нами на земле рассыпаны свежие розы. - Не трогайте их! Это для меня! – кричит Китнисс. В памяти всплывает интервью победителей после 74 Игр, тогда зал, где проходила беседа ребят с Цезарем, был уставлен розовыми и красными розами. Такими же, какие сейчас рассыпаны в нескольких шагах от нас. Люди в специальных защитных костюмах собирают розы в тележку и увозят. Я наблюдаю за Китнисс, которая пытается взять себя в руки. Девушка никак не может сосредоточиться на съемке и Кресида предлагает ей отвечать на вопросы, которые сама же и задает. Начало идет нормально, кажется, съемку мы все же закончим, но под конец Китнисс не выдерживает. Она никак не может закончить фразу и срывается. Девушка рыдает, присутствующие дружно принимаются успокаивать ее, обнимать, но Китнисс тянется ко мне, бормоча что-то себе под нос. Кажется, зовет меня по имени. Я подхожу и обнимаю ее, похлопывая по спине. - Ну-ну, не надо. Все уладится, солнышко. Осторожно усаживаю рыдающую девушку на обломок мраморного столба и кладу ей руки на плечи. - Я больше не могу, - сквозь слезы бормочет Китнисс. - Знаю. А что я еще могу сказать. Я понимаю, как ей сейчас тяжело. Мне тоже больно видеть, как из здорового, сильного парня Пит на глазах превращается в измученного, худого и избитого мученика. - Я только и думаю, что он сделает с Питом за то, что я Сойка-пересмешница! - Знаю, знаю, - отвечаю я, сжимая ее плечи. Девушка во всем винит себя, но это не ее вина. Это наша общая оплошность и мы должны ее исправить. У Китнисс начинается истерика и ей тут же вкалывают успокоительное. Следом за Китнисс с катушек слетает Финник. Его отключить труднее, но все же, спустя несколько минут, обоих доставляют в госпиталь. Мне нужно срочно поговорить с Плутархом и Койн. Проследовав за Хевенсби в кабинет Койн, я начинаю разговор: - Нам нужно вытащить парня из Капитолия! - Хеймитч, ты в своем уме? Это невозможно! – рычит Плутарх. - Я-то в своем уме, а вот не свихнется ли к утру наша Сойка, большой вопрос. - Хеймитч, это просто истерика. С ней такое бывало. Отойдет, - не уступает бывший распорядитель Игр. - Ей с каждым днем все хуже. Плутарх, это не моя прихоть, ведь было бы это так, я бы заставил тебя вернуться за парнем в первый же день, - выпаливаю я. Хевенсби с бесстрастным выражением лица стоит напротив меня. - Не думал, что ты так привязан к этим детям. Быть может Сноу с помощью Пита выводит из строя не только Сойку, но и ее ментора. - Поймите вы, Китнисс не сможет работать. Она будет думать только о том, как каждое ее слово и действие отражается на парнишке. Она не будет той Сойкой, которая нам нужна, пока парень находиться у Сноу в руках. - Он прав, Плутарх, - заговорила молчавшая до этого момента Койн, - я ведь говорила, что нужно было вытаскивать с Арены в первую очередь парня. - Нужно было вытаскивать обоих. Пит сломался бы быстрее. Он слишком сильно любит Китнисс и просто не стал бы с нами работать изначально, узнав, что мы не спасли девушку, - отзываюсь я, глядя прямо перед собой. - Хорошо, Плутарх, нужно сегодня же собрать команду и отправить их в Капитолий. У тебя ведь там есть надежные люди, которые помогут? - Да, но это рискованно. - Не больше, чем мы рискуем сейчас потерять нашу Сойку. - Хорошо. Я сейчас же поговорю с Боггсом и мы организуем операцию, - мрачно ответил Плутарх и удалился из кабинета. - Доволен, что добился своего? – усмехается Койн мне в след, когда я собираюсь уходить. - Я делаю то, что считаю нужным для общего дела. Плутарх сам видел, что было с Китнисс. - Надеюсь, после того, как парнишка окажется здесь, твоя подопечная снова сможет быть полезной для нас. - Я в этом уверен, - отвечаю я, покидая кабинет.