Жизнь за Ареной

POV Эффи Я проснулась с ужасной головной болью. Каждый раз одно и то же. Всякий раз перед Жатвой меня мучают кошмары. И зачем я только пошла работать куратором? Ах да! У меня же не было выбора. С самого детства отец, работавший в свое время куратором Четвертого Дистрикта, готовил маленькую Эффи к этой же роли: роли черного вестника, в какой-то мере палача, ведь это я вытягиваю бумажки с именами тех, кому не суждено уже вернуться к родным. Каждый раз мне приходится видеть лица детей, в чьих глазах можно прочитать страх, боль, отчаяние, ненависть к Капитолию и ко мне. А потом эти дети умирают. У них нет ни малейшего шанса на победу. Еще ментор Двенадцатого Дистрикта, в котором я работаю сопроводителем – Хеймитч Эбернети вечно пьян и даже не пытается помочь своим трибутам. Хотя я прекрасно знаю, что Хеймитч не в силах что-то изменить. Да и пьет он не от хорошей жизни. Я помню, каким он был много лет назад: дерзкий, остроумный, хитрый, красивый парень, победивший во второй Квартальной Бойне. Я тогда была еще совсем девчонкой и влюбилась в него, как последняя дурочка. Потом я внимательно следила за ним на всех играх, ведь он теперь был ментором Двенадцатого Дистрикта. Я видела как он из активного и целеустремленного парня, стремящегося помочь своим соотечественникам, постепенно превращался в того, с кем мне приходится работать сейчас: беспробудного пьяницу, ничем, кроме спиртного, не интересующимся. Я с детства не любила смотреть игры, которые так обожали большинство взрослых и даже детей. Я тогда не понимала, зачем дети убивают друг друга и часто спрашивала у родителей, за что и получала наказание. Это теперь я знаю, что у них нет другого выбора, что за них все уже решили. Может именно поэтому меня так привлек на Квартальной Битве трибут из Дистрикта номер 12. Я сразу почувствовала, что он не готов мириться с правилами арены. И хотя ему пришлось заплатить высокую цену за свое непокорство, он навсегда остался моим героем. Время шло, я повзрослела и поняла, что для того, чтобы выжить в Капитолии, нужно быть такой же, как все, пусть хотя бы внешне. Я научилась прятать за причудливой одеждой и толстым слоем макияжа не только свое лицо, но и свою душу. Я годами тренировалась скрывать боль в глазах глуповатой улыбкой, горькую правду, грозившую сорваться с языка - глупыми шуточками. Днем все видят недалекую, веселую болтушку Эффи Бряк, но никто не знает, что по ночам эта самая болтушка видит в своих снах вовсе не цветных бабочек и новые коллекции модной одежды. Нет, она видит глаза погибших трибутов, в которых горит ненависть к ней. Два часа перед зеркалом и я готова. Я не блещу умом, к тому же я ужасная трусиха. Я боюсь всего нового. Ведь, даже тратя на макияж ежедневно по паре часов, я не решаюсь на кардинальную смену внешности, как, например, тотальное перекрашивание кожи в салатовый или волос в фиолетовый цвета, или еще что-то в этом роде. А может, я просто хочу иметь возможность хотя бы в одиночестве быть такой, какой никогда не решусь предстать перед кем-нибудь еще… такой как мои трибуты, как Хеймитч… естественной, не такой, какой меня хочет видеть Капитолий. Меня пугают изменения. Может поэтому я не стала искать собственной дороги в жизни, а пошла по проторенному пути. Теперь расплачиваюсь за свою слабость и трусость, вынужденная не только видеть бессмысленную гибель детей, но и быть причастной к этому. Ведь это моя рука вытаскивает злосчастные бумажки с именами очередных трибутов. В такие минуты я чувствую себя палачом, убийцей. Но я слишком слаба, чтобы что-то изменить. Когда я прибываю к Дому Правосудия, все уже в сборе. Не хватает только Эбернети. А вот и он, как всегда выглядит так, словно только что вылез из пещеры, да и несет от него так же. Такое ощущение, что он принял с утра душ из спиртного. Он занимает свое место рядом со мной, и я морщусь от резкого запаха, ударившего в нос. Что он! Да что он себе позволяет?! Уворачиваюсь от его наглых рук, которыми он бессовестно лапает меня. Ужасно хочется влепить ему пощечину, но вряд ли такое поведение капитолийки приемлемо. Тем более меня сейчас видит весь Панем. Вместо того, чтобы как минимум оставить отпечаток своей ладони на щеке этого нахала, я спешу к шару, чтобы объявить участников. Произношу заученные фразы, достаю бумажку, читаю имя. Глаза шарят по толпе в поисках несчастной девушки. И… вот она… такая маленькая и хрупкая… как маленький мышонок. Сердце в очередной раз сжимается. Так всегда происходит, когда на сцену выходит обреченный на смерть ребенок. Вдруг слышится крик девушки. Она вызвалась добровольцем. Я аж вздрагиваю. Все происходит так быстро, и вот я уже спрашиваю имя девушки, осмелившейся заменить ту, которую выбрал случай, или, точнее моя рука. Китнисс Эвердин. Сестра той самой девочки, имя которой я вытянула из шара. Мое сердце переполняется всевозможными чувствами: восхищение, уважение, радость, страх, желание спасти девочку, сделать так, чтобы она жила. Вместо всех этих чувств на моем лице отражается лишь глуповатая улыбочка. В тот момент, когда эта смелая девушка поднялась на сцену, произошло нечто совершенно невообразимое. Один за другим жители Двенадцатого Дистрикта стали подносить три средних пальца левой руки к губам и протягивать их в сторону Китнисс. Я никогда не видела ничего подобного и не знаю, что означает этот жест, но судя по лицам присутствующих и выражению лица самой Китнисс, это что-то важное и не каждый удостаивается такой чести. В этот момент Хеймитч приближается к Китнисс, бормочет что-то, тыча пальцем перед собой. Выглядит это так, словно он обращается к жителям дистрикта, но на самом деле, его слова адресованы вовсе не тем, кто стоит на площади. Подойдя к краю сцены, ментор не удерживает равновесие и делает кульбит со сцены, прихватывая с собой парочку наших камер. С губ чуть не сорвался вскрик, но мне удалось удержать его в себе. Когда Хеймитч с глухим стуком встречается с землей, мне становится не по себе. Какая-то я странная капитолийка. Все остальные наверняка умирают со смеху, снова и снова прокручивая в голове его падение. Чтобы не думать о повреждениях, которые мог получить ментор, я приступаю к выбору мальчика-трибута. Краем глаза замечаю, что миротворцы уносят Хеймитча с площади. - Пит Мелларк! Выходит парень примерно одного возраста с Китнисс. Хотя бы не ребенок. Заканчивая церемонию заученными до автоматизма словами, я удаляюсь к себе. Жаль, что нельзя смыть с себя всю тонну косметики, а заодно и ненависть всех этих людей, которая словно обволакивает меня со всех сторон.