Последняя стрела

— Их всего шесть. Теперь у Таноса есть Камень Силы и Тессаракт — Камень пространства. Где Эфир — Камень реальности — он тоже знает. Возможно, он уже его забрал. Асгардец все еще слаб. Бледный, с этими жуткими синяками под глазами, Локи полулежит, опираясь на подушки. Глаза у него лихорадочно блестят, но под этим блеском — жесткий и спокойный расчет стратега. — Какой тогда остается? — спрашивает Стрэндж. — Камень Души. Он пока не знает, где его искать. Этот камень… самый загадочный из всех. Я мало о нем знаю. Локи морщится: ему все еще не хватает воздуха на длинные фразы. Берет с больничной тумбочки стакан воды, с отвращением пьет. — Он ключ… Самый сильный. Бесконечный источник энергии. Камень души… повелевает остальными. — И где нам его искать? — Ты мудрый. Где ты нашел свои знания? — В книгах — Там и поищем. …Россыпь образов — игральными картами на звездном сукне вселенной. Золотые круги-порталы, куда Стрэндж ныряет вместе с Локи. Библиотеки других миров. Книги, некоторые из которых и на книги-то не похожи. Поющие кристаллы памяти и живые чернила Ксандра. Древние фолианты и магические рукописи. Книги, которые читаешь ты, и которые читают тебя самого… ***  — "Камень Бессмертной души", — читает Локи, осторожно касаясь кончиками пальцев небольшой книги в черном переплете с цепочкой и крохотным замком. Вязь незнакомого письма похожа на клубок змей. Рябит в глазах, меняется каждую секунду. «Сопротивляется, — объясняет Локи. — Магическое письмо ррах не любит, когда его читают без спроса». «Ты знаешь этот язык?», — спрашивает Стрэндж. «Я знаю все языки Вселенной», — скучно говорит Локи. — Слушай. «Он есть Ключ ко всем остальным, Начало и конец. Он закаляется в горниле любви и боли, и потому повелевает Бесконечностью. У Камня - характер той души, которая его получила. Попадая в чужие руки, он подчиняется лишь тому, кому сам хочет, а может и вовсе не явить себя», - так, вот это не совсем понятно. Дальше много поэзии, это пропустим.... Вот оно! Он торжествующе тыкает пальцем в страницу, как будто хочет прижать клубок змей, чтобы не расползлись. «На Вормире есть высочайшая вершина. С нее заглянешь ты в ад. Если любишь кого-то всем сердцем и принесешь его в жертву своей рукой — только так обратишь свою душу в Камень, что все начинает и все заканчивает». Тишина. Темнота. *** — Нет. — Ты всего лишь противишься осознанию неизбежного, — говорит Локи. — Нам, магам, приходится брать такие решения на свои плечи. Ты ведь не сможешь переложить это на других, верно? Пойми, это и значит быть магом. Делать то, что другие не могут. Доктор Стрэндж шагает к нему и вцепляется в ремни доспеха на груди. Алый плащ шипит от злости, не желая даже прикасаться к изумрудному. — Тогда почему же ты не пойдешь туда с Тором. Вы же братья! Почему ты не убьешь его своей рукой? Не наденешь Перчатку сам?! — Потому что, — в глазах у Локи ледяная сталь, — единственная причина, по которой я на вашей стороне, — это жизнь Тора. Ты умеешь видеть будущее, маг. Я тоже. Там, где Танос жив, — Тор мертв. И никаких других вариантов. Все, что я делаю, я делаю, чтобы спасти его. — А ты думал, — смеется Локи, — я здесь, потому что люблю человечество?! Нет, это по силу только моему брату с его огромным глупым сердцем. Я… ненавижу… и люблю его! Больше, чем ненавижу и люблю себя. Вот моя цена. Тор должен жить. — Тогда умри сам! Пусть он принесет тебя в жертву! Локи вдруг опускает взгляд и лицо у бога лжи делается… почти растерянным. — Я бы пошел туда с ним, но Тор… Сердцем он всегда был глупый ребенок. Если он убьет меня — ему потом не хватит мужества драться не на жизнь, а насмерть. Он проиграет. Темнота. *** Доктор Стрэндж читал когда-то о языческих богах, которые взвешивали сердца людей на весах и выносили приговор. Теперь ему кажется, что в руках у него — страшные черные весы. Взвешивают, чье сердце достойно того, чтобы его вырвать заживо. Ему все еще дико, что они с Локи… говорят об этом так спокойно. Рационально, что ли. Что они могут обсуждать это, понизив голос, прямо в башне Мстителей. Локи сказал, что его магия защищает от чужих ушей. — У меня… нет близких. И тем более никакой «большой любви». Девушка, которую любил Капитан Роджерс, умерла от старости. Тони… — он сглотнул — Пеппер на шестом месяце. Это слишком. Нет. — Они. — Что? Локи еле заметно кивает в сторону пары, сидящей за столиком у огромного окна во всю стену. Картинка на секунду замирает. В светловолосом, взъерошенном парне Стив узнает того лучника со стены Мстителей. Но не сразу. Там он был серьезный, а тут — улыбается. И эта улыбка — теплая, озорная, вдруг делает его лицо намного моложе. Клинт Бартон. У женщины медно-рыжие волосы и зеленые глаза. Она хохочет, запрокидывая голову, и потому тоже кажется моложе своей копии на Стене. Наташа Романов. Из дальнего угла на них сумрачно смотрит Брюс Беннер, но они не замечают. Картинка снова начинает двигаться. В ловких пальцах Клинта мелькают игральные карты. Он показывает карточные фокусы. И это… Стив никогда не представлял Мстителей — такими. Клинт то выхватывает из воздуха пикового туза, то достает шестерку червей у Наташи из-за уха, из-за тяжелого рыжего локона. Его пальцы задевают нежную, словно светящуюся кожу. Наташа на секунду прикрывает глаза, и, еле заметно качнувшись, касается щекой его ладони. Беннер в своем углу с усилием отводит глаза. Как будто увидел что-то запретное, такое, на что нельзя смотреть. — Нет, это же не… Все же знают, что они просто напарники. Парочка смертоносных убийц-суперагентов… Я видел, как они молотят друг друга в тренировочном зале. Она же в прошлый раз его чуть не убила, сбросила со стены… Локи бледно и криво улыбается. — Когда-то он служил мне — пусть недолго и не по своей воле. Я был в его голове. Даже из асгардцев мне мало кто может сопротивляться, маг. Но я точно знаю — когда я послал его убить ее — он оставил на моей магии прореху. Незаживающий ожог. Вырвал из меня кусок. — Смотри, — шепчет Локи. …Калейдоскоп картинок, прошедших через несколько чужих сознаний, размыт и туманен, как сон. Картинки путаются, перемешиваются, сливаются одна с другой. Стив вдруг видит далекий город с белыми замками и мостами через большую реку. Человек лежит на крыше. Человек смотрит в прицел. Он видит там несчастную и злую, загнанную рыжую девочку с хрупкими ключицами под золотистой кожей… …Смертельно опасную советскую шпионку — Черную Вдову. Девочку, которую предали. Человек рассматривает, как у нее чуть выше ключицы бьется тонкая голубая жилка, и отводит прицел. *** Двое в бегах. Она меняет парики и паспорта, он — прицелы и водительские права. Дешевые гостиницы где-то на задворках Европы. Погони по крышам. Она не сразу начинает ему доверять. Но усталость берет свое, и она засыпает, свернувшись клубком в старом продавленном кресле. Он бережно берет ее на руки и переносит на кровать. Долго сидит рядом, вглядываясь в ее лицо. Пальцы в черных крупинках пороха и с оружейными мозолями непривычно нежно касаются щеки. … Высокий темнокожий мужчина в кожаном плаще, с черной повязкой на глазу. Он явно колеблется, что-то прикидывает. «Дадим им шанс», — говорит второй — в хорошо сидящем, но невыразительном костюме. *** Двое прорастают друг в друга — всей кожей, всей кровью, каждым капилляром. Вплавляются. Переплетаются, как два дерева из одного корня. Кровь, грязь, погони, тропические болота. Золотой рассвет над затерянным плато в Африке. Огромный солнечный диск встает из-за края гор. Двое целуются — медленно, как будто у них впереди есть целая вечность. Вечность рядом. Она в каждой секунде. Как в зерне кроются сотни будущих колосьев. Картинки сменяются все быстрее. Время ускоряет свой бег. Дорогие машины, большие города. Наташа тащит на себе раненного в грудь Клинта — кровь почти не видна на черной форме. Взрывы, все полыхает, Клинт выносит Наташу на руках… *** Картинка снова замедляется. Двое сидят плечом к плечу, мокрые от пота после тренировки. — Я все чаще думаю — ведь все рано или поздно кончится. Учитывая нашу работу — скорее рано. И что тогда? — Ничего, — дергает плечом Наташа. Черная лямка майки сползает. — Я не верю в жизнь после смерти. Клинт целует ее в мокрое плечо. — Я в смысле — что останется после нас? Кто будет помнить, что мы были? — Да у тебя кризис среднего возраста, — криво улыбается она. И прикусывает губу. Смена картинки. Рыжая женщина больше не улыбается. Она смертельно серьезна. Клинт смотрит на нее так, как будто разучился верить своим глазам и ушам. — Что? — Нам нужно расстаться, Клинт. — Почему? — Потому что я люблю тебя. На самом деле. Больше чем кого бы то ни было. — Интересная логика… — Послушай, ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь на семьи с детьми? Думаешь, я не знаю, почему на последней миссии ты ломанулся под пули, чтобы спасти мальчика-заложника? — Я не… Это не обязательно, Наташа. Я проживу и без… — А я — нет. Ты для меня — все. Я так хотела бы… дать тебе продолжение. Родить тебе… мальчика, похожего на тебя… Или девочку. Но я не могу, понимаешь? Это из-за того, что со мной сделали в Красной Комнате. По ее лицу бегут слезы, а она даже не пытается их вытереть. — Я — не женщина. Неполноценная. Я не могу дать тебе самого важного. — Наташа… — У тебя должна быть нормальная семья. Двое детей, а лучше трое… Твое продолжение. Она отважно улыбается сквозь слезы и вскидывает голову. — Когда женишься — позовешь на крестины. Я ухожу, Клинт. Это последнее слово. Не советую пытаться меня вернуть. У меня будет много любовников — не собираюсь себе ни в чем отказывать. Кстати, ты давно нравишься Лоре из отдела снабжения. Когда успокоишься — подкати к ней. Она мне нравится. Может, когда-нибудь устроим тройничок. — Черт бы тебя побрал! Ты все решила за меня, да?! Чашка с кофе летит в стену и разбивается, расплываясь темным пятном. Стив будто проваливается в это пятно. Голос Стрэнджа. — И он… — Он всю жизнь ее любил. Темные пятна плывут и складываются в еще одно старое воспоминание. Рыжеволосая женщина холодно смотрит на Локи через стеклянную стенку. — Это любовь, агент Романов? — В любовь играют только дети. Она не лжет. То, что между ней и Клинтом Бартоном, — больше и страшнее любви. *** — Нет, — шепчет Стрэндж. — Ты заглянул в будущее, маг? Холодный голос Локи сейчас звучит почти сочувственно. — Да. — Ты видел там то же, что и я? — Да. … Миллиарды людей рассыпаются в пепел, и его уносит холодный ветер. Хаос, огонь. Над городами зависают корабли Крии. Развалины зарастают травой. Трава прорастает сквозь кости людей. А над ними парят в чужом небе, которое больше не принадлежит человечеству, инопланетные твари. — Мы должны, понимаешь? *** — Вот как? Рыжая женщина спокойна. Она складывает руки на груди и долго, молча рассматривает двух магов — в алом и в зеленом. — Значит, в чем-то мы сильнее богов Асгарда? — холодно спрашивает она. — Доктор Стрэндж, вы понимаете, что это… предательство? По отношению к нему. Это жестоко. — Я не знаю, кого еще просить о таком. — В чем-то вы правы, — кивает она. — Мы с ним всегда знали… что этот момент может наступить. Работа такая. У нас, но не у вас. Доктор Стрэндж, мне просто интересно — а вы сможете потом с этим жить? — А это уже неважно, — тихо отвечает маг. *** … Трое ныряют в золотой светящийся круг. На Вершине Вормира холодный ветер швыряет в лицо жесткую ледяную крупу. Нечеловеческие небеса набухают лиловым и багряным. А вдали, там, где их терзают острые, зазубренные пики гор, они сочатся гнойно-алым. На Вормире закат. За каменным столбами, которые обнимают маленькую площадку, будто сжимающиеся пальцы, встает бритвенно-острый, злой, огромный, на полнеба серп местной луны. Призрак в лохмотьях — Страж Вершины — с любопытством смотрит на человека, который пытается осознать услышанное. Из его лица стремительно уходит жизнь. Было живое, а стало — будто вырубленное из камня. В вертикальной складке на переносице, в жестких складках у рта залегли глубокие тени. Закат бросает на его лицо алый свет, делая его еще меньше похожим на живого человека. На этом лице живут только губы. Шевелятся, не в силах произнести ни слова. — Мы с тобой всегда понимали, что это… может случиться, — говорит рыжая женщина. — Это была наша работа в ЩИТе, а потом во Мстителях. Быть на фронтире. Закрывать собой других. — Собой, — голос Клинта трудно узнать в этом скрежете. — Не другими. — Нас не зря называли «сиамскими близнецами ЩИТа», — устало улыбается она. — Клинт, мы должны. Иначе погибнут все. И твоя семья тоже. И я. Если мы с тобой не сделаем это сейчас — мы просто отсрочим свою смерть — на день, на два ли. Так что давай. — Опять все за меня решила?! — взрывается он. — А может, поменяемся?! Она смеется, неестественно и зло. — А я никогда тебя не любила. И даже Стив понимает — она лжет. Доктор Стрэндж стоит на лестнице, чуть ниже этих двоих, и смотрит, как Наташа медленно пятится к обрыву, а Клинт идет на нее. Она уже стоит на самом краю, когда вдруг говорит: — Вытяни руку. Вот так. Он протягивает руку, и трясущиеся пальцы замирают, не в силах коснуться ее лица. Наташа с тихим вздохом закрывает глаза, берет его ладонь двумя руками, отклоняясь чуть назад над пропастью. Она легко целует кончики его пальцев. — Теперь отпусти. Толчок раскрытой ладонью едва заметен, но этого хватает. Клинт падает на колени на краю и смотрит, как ее тело скрывается за завесой из ледяной крупы. Он вытягивает ладонь вперед — рука больше не дрожит. На его ладони концентрируется свет. Сияет так, что глазам больно. И Стив больше не понимает, у кого текут слезы — у него или у Стрэнджа. Сияние концентрируется в небольшой округлый камень. Золотой, как рассвет над сказочной африканской страной. Как зерно в спелых колосьях. Жесткие черты Клинта будто сминаются и плавятся, когда он смотрит на этот свет. — Наташа, —почти нежно шепчет он камню. Потом встает, вытаскивает из боевого пояса что-то, тускло блестящее металлом. Полый наконечник стрелы с емкостью внутри, — понимает Стив. Клинт прячет в него сияние, защелкивает. Промедлив, кладет в боковой карман. — Идем. *** Это случается, когда они останавливаются у начала бесконечной каменной лестницы, витками спускающейся вниз. Доктор Стрэндж делает круговой жест, пытаясь открыть портал домой, но портал не открывается. Вместо этого воздух вокруг мага вдруг начинает искрить синими нитями. — Назад! — кричит Стрэндж, и на плечи ему падает возникшая из ниоткуда голубая светящаяся сеть. Он делает пассы, пытается разорвать ее, но сеть на глазах прочнеет, нити делаются все толще. Там, где они касаются алого плаща, тот начинает дымиться. Рядом возникает Страж Вершины. Улыбка разламывает его алый нечеловеческий череп, как свежая рана. — А ты думал, уйдешь, как пришел, колдун? — Клинт, не подходи! Не трогай ее! Пока ты не коснулся, она тебя не видит! — кричит Стрэндж. — Это ловушка на магов! Тот, кто ее ставил, не думал, что сюда придет простой смертный! — Как вам помочь?! — Отойди подальше! Я сейчас! Толстые голубые нити вибрируют, гудят, с шипением прожигают одежду и добираются до живой кожи. Стив видит — там, где они касаются рук и лица Стрэнджа, вспухают чудовищные багровые ожоги. Даже сейчас воспоминание об этой боли ужасно. Хотя Стив понимает — Библиотекарь передает ему далеко не все. Голубые нити впиваются под кожу тысячами тонких усиков. Стив понимает (Стрэндж понимает) — они ищут магию. И стремительно выжигают ее дотла. Стрэндж замирает, прекратив сопротивляться. А затем, собрав последние силы, он делает стремительный круговой жест рукой. И все что есть, все, что осталось, досуха, — в одну золотую вспышку. В неровном, дергающемся кольце портала виден дым над улицами Нью-Йорка, обломки и мертвые тела на мостовой. — Прыгай! — истошно кричит Стрэндж. Клинт исчезает в портале. Голубая сеть схлопывается вокруг мага, окутывает его жгучим коконом невыносимой боли, выжигая не то что магию — сами воспоминания о ней. А потом взрывается золотым огнем портала.