***
— Шо? — ахнул Олег Учиха, глядя, как из сельсовета под руку вышли его сокомандники. Рита в пышном свадебном платье и фате из гардины и нарядный Евкакий встали пред первой леди Малого Коноховска, спиной к гостям, кустам и обалдевшего от двойного предательства Олегу. Сектантка Клавдия раскрыла амбарную книгу регистрации браков, а гости затаили дыхание. — Не понял, — прошептал Олег. — Кинули они тебя, племяш, как собаку, — торжествовал Мордатый. — Этим людям нет веры, гниды они, а не люди… Никто из гостей не слышал старого интригана, ибо не до того было. Чозанах Акимичи наяривал на баяне единственную песню, которую знал. Джеки Чан держал в руках поросенка, перевязанного розовой лентой с бантом. Шикарный Нара сидел на корточках и плевал тыквенные семечки в подол платья невесты. Главврачиха Надька стояла рядом с Гаврилой, прижимая к груди трехлитровую банку с мутной склизкой жижей. Гаврила, так и не сменивший в честь праздника зеленые лосины на брюки, зачем-то держал за рога белую козу. Клан Учиха толпился у клумбы, перешептываясь и украдкой потягивая самогон. Маленький наследник Иван сидел на корточках и выкладывал из набросанных гостями окурков слово «помогите». За гостями стояли почетные свидетели молодоженов: развеселый Игорь Ирука и председательская дочка, облаченная в короткое леопардовое платье. А сами молодожены, на которых Олег Учиха едва ли не ринулся с костылем, замерли пред Клавдией — Рита улыбалась и кивала каждому слову, Евкакий смотрел в небо и украдкой щупал стоящую рядом свидетельницу за ягодицу. — Да шо ж вы за люди, — прошептал Олег, глядя, как Рита пытается нацепить Евкакию на палец кольцо. — Это был заговор, — заверил Мордатый и, прижав к себе племянника, злорадно зашептал. — Это Евкакий подпилил под тобой березу, чтоб жениться на Рите, глянь, какой он счастливый, все было запланировано. — Евкакий не мог, он же мой брат названный. Он же мой сослуживец, я тебе не рассказывал, как ему глаз арматурой выбили, это такая была история… Э, куда! Но этот душераздирающий вопль из кустов никто не услышал. — Горько! Горько! Евкакий, схватив Риту за плечи, отодвинул от себя и лихорадочно замотал головой. — Сенсей, — беспомощно прошептал разведчик. — Ситуация хелп, ситуация сос… — Все правильно, давай уже сос ее и пойдем в столовую, там столы уже накрыты, — отозвался Михаил. — Что он там говорит? — нахмурился Олег, наблюдая издалека за тем, как ломается его сослуживец. — Говорит, что не хочет ее целовать, что он ее на сеновале в первую брачную ночь отжучит, это я по губам прочитал, — закивал Мордатый. Багровеющий от ярости Олег уже вовсю махал костылем, но его никто не видел — не до того было, чтоб по сторонам смотреть. — Рита, ты совесть-то имей, это фиктивный брак, — увернувшись от поцелуя, напомнил Евкакий. — Об Олеге вспомни, сослуживце моем, которого прижало березой. Нас тогда еще в отряде было… — Сюда подошел, — строго сказала Рита. — Да, подошел сюда, — поддержал председатель. — То есть туда. То есть к жене своей законной. — Не жена она мне! — Жена! — гаркнула Рита. — А ну сюда иди. — Не буду я невесту сослуживца моего, березой убиенного, целовать. Это не по-понятиям. — Ну, за понятия, — объявил Джеки Чан. Стаканы и рюмки звякнули, а Рита перешла к более активным действиям. Но притянуть к себе законного супруга за ворот водолазки не получилось: свидетельница, задвинув вопящего ругательства разведчика за спину, с локтя треснула невесте промеж глаз. — Первая свадебная драка! Мордатый Учиха, прижимая к себе рыдающего одноглазого племянника, с наслаждением наблюдал за молниеносно разгоревшейся вакханалией. Игорь Ирука кинулся разнимать сцепившихся девок, но получил с ноги по челюсти и отлетев в сторону, врезался в Федора Учиху. Федор, решив, что опять до него почем зря докапываются, такого не простил. — Шаринган! — рявкнул глава клана красноглазых мажоров и впечатал кулак в щеку председателя. Джеки Чан, перехватив поросенка покрепче, разбил о голову Федора бутылку портвейна, за что получил в пах от какой-то борзой бабки. — Ты глянь, что творят, — прошептал Мордатый. Громко блеяла коза. Чозанах огрел баяном главу клана Хьюга. Рита душила фатой участкового, Надька пинала ногами Шикарного Нару. Клан Учиха кинулся с кулаками на председателя Михаила, за которого неожиданно вступился генерал Данила. Пожилой предшественник четвертого председателя, он же отец участкового Алексея, махал граблями и сбил с головы невесты фату. Бабы орали, мужики ругались, Джеки Чан, сжимая одной рукой визжащего поросенка, а другой плачущего Ивана Учиху, бегал вокруг сельсовета. — Дитё! Дитё заберите! Да шо ж вы делаете! Федор! Федор! Федора как раз Евкакий пытался топить в колодце, не ожидая, что за его спиной мамка Ивана замахивается табуреткой. Председатель Михаил вскарабкался на дерево, пиная сверху односельчан. Гаврила пугал всех своим тайдзюцу, но, подскользнувшись на валявшейся фате, вывихнул ногу и начал громко голосить. Надька швырнула в почетную свидетельницу дырявое ведро, но промахнулась, и ведро улетело в кусты, треснув Мордатого по лбу. Мордатый, взревев, начал орать нехорошие маты, а Олег, воспользовавшись тем, что дядька занят воплями, нахлобучил ведро на голову и отправился мстить. В руках Джеки Чана перекрикивали друг друга маленький Ваня и поросенок, председатель Михаил спрыгнул с дерева на генерала Данилу, участковый выплюнул зуб в Игоря Ируку. — Что, не дождалась меня, Рита?! — прогремел незнакомец с ведром за головой. Мордатый аж встрепенулся и завертел головой. — Ёпрст… — Ах ты сука ебаная, — раздался голос из-под ведра, и тут же Евкакий Хатаке получил по роже мощным кулаком. — ПАМАГИТЕ! — орала Рита. Оттолкнув Гаврилу, мститель с ведром на голове нашарил рукой табуретку, вырвал ее из рук своей же невестки и замахнулся. Когда неподалеку раздался залп выстрелов в воздух, каратисты замерли. Случилось сразу несколько вещей: избитый табуреткой жених распластался на земле, Джеки Чан, носившийся с дитём и поросенком, встал, как вкопанный, Мордатый Учиха затащил насилу племянника в кусты, воспользовавшись тем, что взгляды каратистов были устремлены в сторону ворот. Кортеж из трех побитых «Жигулей» возглавлял мопед, на котором, попутно стреляя в воздух, в село въехал глава села-побратима. — Ашот, — прошептал председатель Михаил. — Ашот Пустынный приехал! Модный каратист в дубленке и темных очках снова выстрелил в воздух. Одного имени председателя Песчаного Сунагакурска хватило, чтоб свадебный мордобой стих. Федор Учиха тут же приобнял Михаила и генерала Данилу. Чозанах заулыбался, участковый замахал рукой. Невеста, свидетельница и главврачиха побросали камни и ножи. Всем в селе было известен горячий нрав Ашота Пустынного — увидит драку, захочет поучаствовать. Войдет в кураж и развяжет с Малым Коноховском очередную Войну Каратистов. — Ашот! — обрадовался Михаил. — Миша! Расцеловав Михаила в обе щеки, пока Надька тыкала под нос побитому жениху нашатырный спирт, гость из Сунагакурска вытащил из багажника одной из машин свадебный подарок в пакете. — Ну, пройдем в школьную столовку, там горячее стынет! — объявила Клавдия, чтоб замять паузу. — У вас что здесь, разборки? — Нет! — Нет, Ашот! — Нет, это просто жениху поплохело. Нервы. Джеки Чан, сжимая ребенка и поросенка, ломанулся в столовую первым. За ним, утопая в размокшей после дождя земле, поспешили гости и коза. Олег Учиха, стянув с головы ведро, горько всхлипнул. — Дядя Мордатый. Я на все согласный. Шо там у тебя за план?* * *
— От всей души и всего народа сунагакурского, дарим молодым незаменимый в быту предмет утвари домашней — мантышницу! — объявил председатель Ашот, опустив на стол перед невестой пакет с подарком. — Ну, за мантышницу! Празднование в столовой шло полным ходом. Заставленные салатами и горячим столы сгрудили вокруг себя каратистов: побитых и не очень, но зато счастливых. Почти всех. Евкакий Хатаке сидел у арки из шариков, гипнотизировал взглядом рюмку чачи и думал о вечном. Пока Михаил накладывал ему голубцов, чтоб хоть жрал, а не пугал гостей своим скорбным взором, череда оригинальных свадебных подарков и тостов продолжалась. — Желаю молодым счастья-здоровья, — встав со стула, сказала Надька. — От всей нашей поликлиники вручаю подарок, с которым необходимо начинать создание семьи, так сказать, ячейки общества. А ну-ка угадайте, что это! — Стиралка! — обрадовалась Рита. — Коляска! — догадался кто-то. Евкакий осушил рюмку чачи и перекрестился. — Шкаф славянский, — предположил Джеки Чан. — А вот и нет, — улыбнулась Надька и поставила на стол банку со склизкой коричневой жижей. — Это чайный гриб. Залог здоровья и долголетия. После того, как выпили за чайный гриб, поднесли горячий борщ. — Так что там с разводом? — Евкакий, сиди тихо, — буркнула Клавдия, плюхнув себе в борщец сметаны. — Да, сиди там тихо, душегуб, — прошипел Федор Учиха. — Сейчас Ваня будет песню петь. Ваня закрыл лицо рукой и нехотя вскарабкался на табуретку. — Давай, Ванюша, как учили. Оглядев гостей ненавидящим взглядом трехлетнего каратиста, Иван Учиха, с совершенно постным выражением лица принялся бормотать: — Я календарь переверну, и снова третье сентября… — Самородок, — всхлипнул Федор Учиха. — Какой у меня ребенок талантливый. — На фото я твое взгляну, и снова третье сентября… Песня каратистам очень понравилась. Особенно Евкакию, который под невнятное бормотание Ванечки увидел флэшбеки с березой и помирающим сослуживцем. — Ванька, давай по новой, — утерев донорский Шаринган от набежавших слез, проговорил разведчик. Иван, взглянув на него исподлобья, нехотя повторил: — Я календарь переверну, и снова третье сентября… И пока для жениха звучал трогательный музыкальный подарок, за столом попутно проходил следующий диалог: — У меня десять соток огорода, две коровы и сорок кролей, — сообщил Христофор Хьюга. — Хозяйство большое, мне бы на лето из академии каратистов десяток ребят пошустрее. — Не вопрос, — кивнул Игорь Ирука. — Построже там с ними. — А то. Сорок кролей это тебе не хухры-мухры, это надо уметь. — Согласен, — кивнул Ашот Пустынный, услышав только последние два слова из диалога. — Это важно. По левую сторону стола свои страсти были. — Миша, я ж беременная, — объявила сектантка Клавдия, хлопнув мужа по плечу. Председатель аж борщ выплюнул, чуть не заляпав невесту. — Та ты шо? — Это надо обмыть, — вклинился Джеки Чан, разлив по рюмкам самогон. — И что, какой месяц? — не верил своему счастью председатель. — Восьмой, Миша. Михаил моргнул. — А ты говорил: «От пива раздуло, от пива раздуло», — шепнул он Джеки Чану укоризненно. И пока председательская чета принимала тосты и поздравления, глава клана Хьюга подсел рядышком и снова завел свою шарманку: — У меня десять соток огорода, две коровы и сорок кролей. Женим детей — все хозяйство им оставлю. Председатель с таким раскладом был согласен. — Если будет дочь, — проговорил Михаил. — Назовем ее Анжелой. А если пацан — Олегом, в честь моего… И, зыркнув на Евкакия, который в одиночестве давился самогоном и ностальгировал под песнопения маленького Вани о былом, резко передумал. — Не, не надо Олегом. Никитой лучше. — Ну, товарищи, за Никиту Михалыча!* * *
Пока гости обмывали будущего наследника председателя и сектантки, попутно толкая свадебные тосты и участвуя в незамысловатых конкурсах, Евкакий Хатаке нашел себе нового товарища. — Иван, давай еще раз про календарь, — разгладив фотографию сослуживца на столе, сказал разведчик. Иван Учиха, исполнявший песню уже в двадцать девятый раз, едва не раздрыдался. — Давай-давай, душевно очень. Весь в дядьку своего, тот когда в руки гитару брал, на ангела похож был. — Почему? — поинтересовался Ваня хриплым голосом. — Потому что все сразу начинали молиться. Хороший дядька твой. Был. Я тебе о нем не рассказывал о нем, его придавило березой… Час спустя — … солдат своего села, патриот и настоящий мужик, а оно вон как случилось. Пред березой все равны — она всем щи без разбору готова расхреначить, — произнес Евкакий скорбно. — Ты молодой еще, но ничего, хапанешь говнища на своем веку, род у вас проклят: дед твой в дурке, хоть я его как политика очень уважал, а дядька под березой героем сгинул… Бедный Иван стоял на табуретке, потупив взгляд. — Дядя Евкакий, — взмолился он, когда Евкакий снова потребовал спеть ему про календарь. — Можно я пойду? Евкакий грустно вздохнул. — Все уходят, и ты уходишь. Прям как дядька твой, Олег, его еще… все, ладно, не реви. Иди, Ванька, только ж под березой не стой, а то… лучше тебе не знать. Иван, спрыгнув с табуретки, на всех парах понесся прочь. — Стоять! — окликнул Евкакий и сам, пошатываясь, встал из-за стола. — Я сейчас пойду на важную миссию на сеновал, если председатель искать будет — скажи, что я курить. И, прихватив бутылку с собой, ушел нетвердой походочкой.* * *
Пока гости смешались в оригинальном свадебном конкурсе «передай бутылку водки товарищу коленями», Мордатый Учиха снова планировал очередную подляну. — Почему мы сидим в кустах? — поинтересовался вызванный из райцентра экзорцист. — Потому что иди нахуй, — пророкотал Мордатый. — Уже скоро. И огляделся. — А где Олег? Где племянник мой любимый?* * *
— Ванька! Родной! Узнал? Иван Учиха, грызший батон хлеба молочными зубами, уже не рад был, что вышел из столовки. Ничего не предвещало беды: смеркалось, у крыльца блеяла коза, за зданием школы каратистов устроили курилку, откуда раздавались смешки и выстрелы. Как вдруг из зарослей смородины на маленького Ваню выползло страшное чудище с ведром на голове. Разглядев мелкого пацана в дырявом ведре, Олег Учиха кинулся обниматься, но перепуганный Иван заголосил так, что по всему селу эхом отозвались собаки. — Ссыкун мелкий, — обиделся Олег и снова спрятался в кустах, пока не рассекретился. — Ваня, ты каратист, — напомнил поддатый Федор Учиха, к которому прибежал жаловаться на чудище сын. — Твой путь каратиста велик и… и надо отвечать за свои страхи. И, протянув сыну нож, ляпнул: — Иди, убей чудище. Ты ж каратист. — И дерябни для храбрости, — посоветовал Джеки Чан, украдкой плеснув в компот Ивана портвейн. — А вам не кажется, что это повлияет на него в будущем? — Нет, Наденька, это ж гений клана, самородок, — похвастался Федор. — Такой умный ребенок, спасу нет… — УКРАЛИ! — вдруг раздался ор сектантки Клавдии на все село. — УКРАЛИ НЕВЕСТУ! — Шо? — обернулся Джеки Чан. — Шо? — крикнул Ашот Пустынный, выстрелив в воздух так, что сбил плафон. — Шо? — перепугался не на шутку загадочный странник с ведром на голове, скрывавшийся на огородах. — Шо? — высунул нос из бани Евкакий. — Шо? — высунулась вслед за разведчиком румяная и лохматая жена Федора Учихи. — Шо? — ахнул председатель Михаил, выронив ящик портвейна. — Му-аха-ха-ха! — дьявольски гоготал безумный дед, запихнув связанную бельевой веревкой невесту в старенький «Запорожец», за рулем которого сидел не менее загадочный каратист с горшком алоэ на голове.