* * *
Днем ранее Где-то близ Батайска — Бедный, бедный мой племянник! — причитал Мордатый Учиха, прижимая перебинтованного Олега к груди. — Шо ж они с тобой, волки, сделали! Ты ж был таким красивым ребенком, а сейчас тебе расквасило хлебало и ты стал похож на говно! Бедный, бедный Олег! Выцепившись из объятий дяди-спасителя, Олег снова захромал к телефону. — Дядь Мордатый, а ты точно отправил в Малый Коноховск телеграмму о том, что я жив? — Ну конечно, — соврал Мордатый. — Первым делом. — Все, тогда сижу и жду, они ведь придут за мной. — Хуй там плавал, племяш. В Малом Коноховске люди алчные и подлые, — заверил дед-психопат. — Поэтому и голосовали за Сергея Хашираму. Эти люди не ценят ни жизни человеческой, ни силы каратистской, настоящей, им бы только с отвертками по огородам, мною вскопанным, бегать. Не придут за тобой, Олег. Нахуй ты им сдался. — Ты не прав, Мордатый, — с вызовом сказал Олег, почесав загипсованную ногу. — Люди у нас в селе хорошие, душевные. Своих не бросают. А Евкакий, мой сослуживец, брат мой названный, точно не бросит. Я тебе о нем не рассказывал, ему еще глаз арматурой выбили… — Та рассказывал уже четыре раза. — Евкакий — настоящий каратист и мужик. Он никогда меня не бросит никогда, и я его там одного не оставлю, потому что мы больше, чем друзья… — Ёб твою мать. — Мы — сослуживцы! — прокричал Олег. — Сослуживец сослуживца в беде не бросит, под березой подыхать не оставит. Так-то, дядя Мордатый. Нельзя мне здесь остаться, у меня свадьба скоро. И сослуживца я одного в селе не брошу, я тебе о своем сослуживце не рассказывал, ему еще глаз арматурой выбили. Короче, было нас… — Так, отставить эту голубую дрисню про сослуживцев, пока я тебя наследства не лишил, — рявкнул Мордатый, поднявшись с матраса, хрустя суставами. — Ой, откуда у тебя наследство, ты ж беглый психопат. Мордатый поджал губы. — У меня есть мебельная фабрика под Батайском, а потому не пизди, а то перепишу ее не на тебя, а на какого-нибудь внука-дебила. Очередь к моему наследству, знаешь ли, длиннее, чем очередь в единственный привокзальный туалет, — пригрозил он. — Ты давай лечись, смажь вон перелом детским кремом, завтра все пройдет, а я мотнусь в Малый Коноховск, лично скажу всем, что ты жив. — Правда? — просиял Олег. — Ясен хуй. Когда я тебя обманывал. Радостный Олег принялся втирать детский крем в гипс, Мордатый же, взяв с полки банку консервированных помидоров в дорогу, вышел из гаража и покрутил пальцем у виска. — Дебил.***
Строгий и деспотичный глава клана Учиха, Федор, поставил на стол старейшин Малого Коноховска бутылку импортного коньяка и пакет дефицитной картошки. Старейшины: генерал Данила Шимура и почтальон Вера Григорьевна, подарок от чистого сердца приняли — картошку спрятали под стол, коньяк прятать не стали. Заседание старейшин у коровника за круглым пластиковым столом из местной пивнушки началось. — Товарищи старейшины, — проговорил Федор Учиха громким, но жалостливым голосом. — Мы к вам со своею бедою. Месяц всей семьёй не спим, не едим, траур у нас по брату моему, Олегу. — Так Олега третий день как нету, шо ж вы, товарищи, месяц сопли на кулак наматываете? — сверкнул глазами Джеки Чан. Федор Учиха прищурился и решил давить на жалость основательнее. — Сын мой, Ванюшка, без дяди не спит-не ест, тоскует, как же ж он без Олега проживет. Жена Федора звучно высморкалась в платочек. — Ваня все понимает, что с дядей его стало, Ваня у нас гений. Дитю всего три года, а оно уже Моцарта в оригинале читает. — Моцарт — это композитор, — вразумил трехлетний гений, сидя на руках у матери и сжимая две гвоздички. Федор Учиха моргнул. — Видите, какой гениальный ребенок, уже знает, что Моцарт — это композитор, — умело выкрутился глава клана. — Ваня, иди, покорми курочек. Спровадив сына к курятнику, чтоб снова чего-нибудь не ляпнул, Федор Учиха снова заговорил пред порядком заскучавшей публикой. — Мой брат кровный, Олег, пал жертвой жестокости этого человека вероломного, — тыкая пальцем в Евкакия, заголосил Федор. — Он завел моего брата в лес, избил и вырезал наглым образом ему глаз, шоб себе его вставить. — Шо? — возмутился Евкакий, вскочив на ноги. — А шо, не так? — рявкнул Федор. — Гляньте, товарищи уважаемые старейшины, он себе глаз Олега вставил, знаменитый наш Шаринган себе присвоил. — Да отрубить ему ноги! — поддержала жена Федора. — Да! — взревела красноглазая семейка. — Пизда! — срифмовал местный поэт Джеки Чан. — Разорались они тут. Генерал Данила взглянул сначала на голосивших Учих, потом на подаренный коньяк. Сердечко генерала забилось быстрее. Евкакий Хатаке сжал кулаки. — Складно пиздишь, Федор. Да чтоб я, Евкакий Хатаке, на своего сослуживца кипятильник поднял — ну ты вкрай охренел. Председатель Михаил гордо выпятил грудь. — Сослуживец — это больше, чем друг. Это больше, чем брат. — Мой это брат был кровный, любимый, двоюродный, на минуточку! — Не брат он тебе, гнида красноглазая, — сквозь зубы проговорил Евкакий. — Олег настоящим мужиком был. Сослуживцем моим, я вам о нем не рассказывал, его еще придавило березой… — Ой, прям березой! — крикнул Федор. — Убил брата моего любимого, на Шаринган наш позарившись. Все мы знаем, как ты глаз потерял, блядовал по бабам поволжским, они тебе его и… — Тихо, товарищи! — гаркнул председатель, когда та самая поволжская баба кинулась на Федора Учиху с арматурой, а Евкакий принялся орать что-то про березу и сослуживцев. — Вот! — торжествовал Федор. — Председатель Михаил покрывает злодеяния Евкакия! — Шо? — ахнул председатель. — Я ему ей-богу щас вьебу. — Тише, Клава, а то и тебя засудят, — вразумила Надька. Генерал Данила вдруг напрягся и просиял: политический оппонент Михаил, он же действующий председатель, очень мешал его карьере нового главы Малого Коноховска. А потому кляузами Федора проникся как никто. — Что ж это делается! Председатель Михаил гробит своих учеников! — верещал кто-то из клана Учиха. — Ужас и беда, — закивал Данила. — Я требую импотента! — рявкнул Федор. — Срань Господня, — прошептал Гаврила. — Надя, что ты сидишь, беги в сельсовет, звони Остромыслу, он срочно нужен этим ебанутым людям, — вразумил Джеки Чан. — Конченные, — покачал головой Евкакий. Федор, нахмурившись, понял, что сказал что-то не то. — Я требую этого… как оно… ичпинента. Имчипента. — Импичмента! — крикнул маленький Ваня Учиха, крошивший курочкам батон. Федор Учиха закивал. — Да, я вот этого требую, видите, какой у меня умный ребенок, гений растет, ни разу еще не матернулся, это вам не ваши эти уголовники. Ипчи… ну короче требуем того, что Ванюша сказал. — Да! — взревели члены козырной семейки. Генерал Данила согласно кивнул, ликуя в душе. — Шо еще хотелось бы сказать, — вдруг приуныл Федор. — Олега уже не вернешь. Мы можем лишь хранить память о нем и требовать наказания для этого глазного маньяка. — Нет, ну пиздит, сука, как дышит! — вскричал Евкакий. — И дайте денег, — подытожил Федор. — Олег был кормильцем семьи, мы без него с голоду помрем. Каратисты вновь разбушевались. — От же скотина, — гаркнула Надька. — Не стыдно ему! — Сучара жадная, — орал Евкакий, вырываясь из рук председателя и Риты. — Слышь, Федор, а я вот чего думаю. А может отец твой, Мордатый Учиха, нормальный был? — Да! Нормальный! — крикнул кто-то в кустах, но не был услышан. — Может ты его в дурку сдал, чтоб хату себе забрать и огород, а? — Так и было! — орал таинственный странник, пожелавший остаться инкогнито. — Так все и было! Евкакий, ты мужик! — Шаринган! — крикнул Федор, выпучив глаза. — Шаринган Олега! — парировал Евкакий, стащив с глаза бинт. — И Чидори, шоб уж наверняка! И треснул Федора кипятильником. — Ребята, драка! — Бей мажоров! — Импичмент! — орал генерал Данила. — Михаила в отставку! — Да, — поддержал Федор, скрестив с Евкакием грабли. — В отставку действующего председателя! Я предлагаю свою кандидатуру на пост главы Малого Коноховска! Такого поворота Данила Шимура не ожидал, а потому мигом сменил сторону. — Бей Учуханных! — взревел генерал и, разбив о стол подаренный Федором коньяк, кинулся в атаку. Мордатый Учиха в кустах ликовал и злорадно хохотал, но хохотал не долго. Председатель Михаил, увернувшись от запущенной в него калоши, вспрыгнул на дождевую бочку и громко крикнул: — Товарищи! Евкакий так и замер, запихивая Федору в рот кипятильник. — Да что ж мы творим, люди, — проговорил председатель. — Мы же люди, а не бляди. — Миша, просто в цитатник сию глубинную мысль, — фыркнула Клавдия. — Олег пал жертвой предательства Каменной Ивагакуровки, давайте бить председателя Прохора. — Олега придавило березой! Я наверное не рассказывал, как это случилось, но было нас в отряде четверо: я, сослуживец Олег, медсестра Рита и председатель… Но договорить Евкакию не дали. — Федор, хорош тебе плести интриги, — строго сказал Михаил. — Председатель — это не должность, председатель — это состояние души. Меня народ избрал, я народу и служу. — Так что не пизди там, пока не депортировали из села, — пригрозила Клавдия. Федор Учиха поджал губы, поняв, что военный переворот снова не удался. — Мы, клан Учиха, народ простой, не мстительный, за Олега мстить не будем, — сверкнув глазищами, пообещал Федор. — Но мы еще вернемся. Маша, пойдем. Старейшины, верните картошку и деньги за коньяк. Пока генерал Данила громко возмущался, а Федор начал орать уже на него, председатель Михаил увел Евкакия в сторонку и опустил руку ему на плечо. — Тут еще такое дело. — Чего? — Риту депортируют обратно в Молдавию. Взятку салом в миграционной службе у меня не приняли. Рита как раз громко всхлипнула — то ли по Олегу, то ли по перспективе вернуться домой. — И что делать? — нахмурился Евкакий. — Намутите ей гражданство. Вы ж председатель. — Это не в моих силах, Евкакий. Это слишком сильное дзюцу. — Нельзя отпускать Риту. Еще одного сослуживца я не потеряю, я вам не рассказывал о том, как одного моего сослуживца прижало березой… Михаил поднял руку, чтоб разведчик прервал свой поток речи. — Ты женишься на Рите. Евкакий аж вдохом поперхнулся. — Шо? — Ты женишься на Рите. Вместо Олега, иначе Риту депортируют. Завертев головой, разведчик совсем опешил, но даже бывалый холостяк Джеки Чан поддержку не оказал, видимо, помня про крыжовник. — Она же баба сослуживца. Это же не по-понятиям, — прошептал Евкакий. — Ты обещал Олегу защищать Риту. Защити ее от миграционной службы. — Да вы че, люди? Не пойду я с ней в ЗАГС, Рита, без обид. Я Майку Поволжскую люблю, я ей обещал, лет через двадцать жениться, если она меня поймает. — А чем Рита не Майка? — спохватился председатель. — Хочешь, она тебе глаз арматурой выбьет? — Я могу, — закивала Рита. — Она может, — указал Михаил. — Евкакий, я знаю, как это тяжело. Не так, конечно, тяжело, как тащить пианино на девятый этаж, но я все понимаю. И выждал драматичную паузу. — В пятницу вас поженим.