* * *
Среднестатистический инструктор по горным лыжам, не имеющий к миру каратистов и Хвостатых Демонов совершенно никакого отношения, поманил к себе группу туристов и, сжимая лыжные палки, указал одной из них на склон, что виднелся вдали. — Это склон самоубийц, — пояснил инструктор, демонстрируя крутую горнолыжную тропу, утыканную предупреждающими лыжников знаками об опасности. — Заледенелая корка снега на скалах, практически вертикальный спуск, лавины от малейшего шороха и снежные бури — только сумасшедший идиот согласится преодолеть эту трассу и…. — Ну шо, ебаный в рот, погнали нахуй! — гаркнул на всю окрестность товарищ Евкакий-сенсей и толкнул в спину восседающего на куске картонки Савелия. Вопль спущенного с трассы самоубийц американца эхом пронесся по округе, а следом, восторженно хохоча, под взгляды бледневших от ужаса туристов, с крутого склона на пузе съехал Никита Узумаки. Узнав, что аренда лыж стоит пятьсот рублей за пару, Евкакий-сенсей подохренел так, что даже стянул с лица воротник водолазки, чтоб администрация горнолыжного курорта лично увидела, как его губы двигаются, когда он посылает их на три веселых буквы. Уверяя каратистов и всех окружающих, что не могут лыжи стоить дороже его зарплаты, Евкакий в очередной раз продемонстрировал чудеса солдатской смекалки. Послав каратистов к ближайшим мусорным бакам за сырьем, он в итоге соорудил некое подобие саней из обрезков картонных коробок, а в качестве ускорения для учеников использовал старый дедовский способ — поджопник. — Огонь! — радовался Никита, выбравшись из сугроба. — А давайте еще разок! Вытащив из сугроба синеющего от ужаса Савелия, Евкакий-сенсей, покачал головой. — Потом, Никита, миссия ждать не будет. Пекинес Тузик оглушительно лаял, участковый Ярослав моргал глазищами, Шурик Абураме едва не слетел в ближайший овраг, а Хавроша так лихо спустилась с трассы самоубийц на картонке, что выиграла невесть кем уже поднесенную ей золотую медаль. — Ну вот, а вы боялись, — убедившись, что все относительно целы, сказал Евкакий. — Пятихатка за лыжи — это ж наглое вымогательство. Ну, пошли, бойцы, а то там, кажись, лавина. Неудивительно, пиндос орал, как альбатрос над речкой. Двинувшись в сторону леса, каратисты из Малого Коноховска еще не знали, что они очень близки к конечному пункту. Вернее знали бы, если б в процессе спуска на картонке не потеряли карту местности.* * *
Стеклодув Галя, протирая стакан краем халата, внимательно наблюдала за тем, как мальчик Юра, нажравшись активированного угля из запасов Копыто, открывает в себе весь потенциал чакры одержимого Треххвостым Чепушилой. Хвостатых Демонов до этого Галя не видела, а потому весьма ожидаемой была бы реакция ужаса и благоговения, но тетка пока реагировала отнюдь нетипично, как для каратиста. — И че? — вскинула брови стеклодув Галина. Пока Юрец корчился в адовых муках и вопил так, что его было слышно в соседней области, вокруг болота, в которое он залез пояс, поднялась то ли дымка, то ли туча. — Юрец, все хуйня, давай по-новой, — сказала Галя. — Вылезай, я тебе еще таблеток отсыплю. — Галина, может, не надо? — поинтересовался робко один из студентов. — Вы и так вместо пяти штук ему одиннадцать скормили. — Тю, — фыркнула Галя. — А где тогда Чепушило? Но мальчик Юра корчился так, словно он этого мифического Чепушило рожал в том болоте близ лагеря «Лосиное Гнездо». — Ничего не понимаю.* * *
Но был неведом группе из Задрищенска истинный рецепт, помогающий видеть Хвостатых Демонов. — Толик, вижу! — вскарабкавшись на пихту, орал Добрыня, да так, что едва от собственного вопля не выронил флягу с самогоном. — Ух, какая страшная рожа! Недаром что Чепушило! — Где-где-где? — суетился Толик, попивая портвейн через просверленную в шахтерской каске дырочку для коктейльной трубочки. Вскарабкавшись к трансвеститу, он выхватил у того бинокль. — Да это не Чепушило. Это ж Галя, стеклодув, которая тебе стаканы продала. Чепушило дальше. Добрыня смутился и снова отобрал бинокль. — Так, Толик, план такой, — строго сказал трансвестит. — Нападем на них, я забросаю Галю петардами, ты украдешь мальчика…. Толик закивал. — … но сначала пообедаем. — Согласен, — кивнул Толик. — Только не под березой. И если бы бандиты не отвлеклись на то, чтоб пожарить шашлыки, да потом их под самогон попробовать, миссия по поимке Треххвостого выдалась бы куда более удачной. В то самое время, когда стеклодув Галя, плюнув на землю, поспешила вытаскивать Юру из болота, из кустов выпрыгнул перекошенного вида лупоглазый каратист. — Техника Великого Леса! — крикнул участковый Ярослав и треснул ее по лицу картонкой. — Расенган, ептить! — рявкнул Никита и, спрыгнув с дерева, упал прямо носом в камень. — Противник меня ранил! Противник меня ранил! Выскочившая из засады Хавроша тут же кинулась лечить своего возлюбленного доширакомана, а на группку перепуганных студентов задрищенского физмата бросился боевой пекинес Тузик во главе со своим хозяином и вшивым мальчиком Шуриком. — Савелий, достать хлопца из болота! — крикнул Евкакий-сенсей, обнажив кипятильник. — Да не полезу я, я в лосинах, — отмахнулся Савелий. Пока мальчик Юра колбасился в болоте, хрипя и корчась, как током ударенный, каратисты разделились на два лагеря. Лагерь трезвых, среди которых были стеклодув Галя, один из студентов Остромысла и Хавроша Хьюга, упорно не понимали, где Треххвостый Чепушило. Лагерь же вкусивших необходимый для демонского ритуала алкоголь был заметен сразу. — Никита, заходи с тыла, щас мы повяжем Чепушилу! — орал Евкакий-сенсей. — Савелий, сука, достань пацана из болота! Савелий, закатив лосины, брезгливо потрогал ногой, обутой в сапог, мутную холодную воду, а Никита, гаркнув очередной зловещий матюк, швырнул в болото пустую флягу. — Куприян, я выбираю тебя! Пока стеклодув Галя просто охреневала от происходящего (Никита, запрыгнув в болото, принялся махать руками и орать какому-то Куприяну атаковать Треххвостого), Евкакий-сенсей, скрутив очередного студента с помощью наручников участкового Ярослава, поднял взгляд и ахнул. — Ты… незнакомка из поезда… Галя обернулась и присмотрелась к каратисту. — Ты… пиздабол из спецслужб… — КУПРИЯН, ВПЕРЕД! — орал Никита на весь лес. Именно этот крик и заставил встрепенуться третью сторону конфликта интересов. — Толик! Ебать, Толик! — размахивая шампуром, верещал трансвестит Добрыня, спеша к месту событий. — Там замес! Доедая на ходу шашлык, слабоумный Толик кинулся следом.* * *
— Высвобождение кристалла! Техника перекрёстных богов! — сложив печати, гаркнула стеклодув Галя и швырнула в сторону коноховских каратистов один за другим дюжину граненных стаканов. — Ребята, обстрел! — завопил Евкакий-сенсей и рухнул на землю. Один из стаканов угодил Шурику Абураме прямиком в лоб, отчего пацан упал, как подкошенный. — Шурик ранен! — орал Коля Инузука. — Сенсей, эта бабень достает… о Боже, это трехлитровая банка! — Высвобождение кристалла! Удар красного дракона! — рявкнула Галя, добавив в атаку трехлитровой банкой нотку пафоса. — Чидори! — рявкнул в ответ разведчик и расколол банку броском кипятильника. — Савелий, шо там с Юрой? Савелий нехотя ступал по болоту, держась за покрытые инеем камыши, но до Юрчика за пять минут и не приблизился, рискуя намочить еще и пуховик. — Ничего, — крикнул Савелий злому сенсею. — Мистеру Юрию ничего не угрожает… В этот самый момент американец получил с ноги в челюсть, а близ болота взорвалась запущенная невесть кем петарда. — Всем стоять-бояться! Треххвостый Чепушило под юрисдикцией Батайска, — заявил трансвестит Добрыня, выпрыгнув из камышей. — Ты! — Ты! — Ты, сука! — И я здесь! — радовался слабоумный Толик, но, заметив перекошенную физиономию Евкакия Хатаке, посуровел. — И ты здесь. Гнида. Евкакий, фехтуя с Галиной на палках, тут же позабыл о поединке и схватился за кипятильник. Но Толик, запихнув Юрца в мешок из-под картошки, дьявольски захохотал и понесся по грязной воде в далекую даль. — Э, куда! — встрепенулся Никита. — Стоять! Но Толик бежал быстрее специально обученного боевого зайца клана Нара, а когда за ним последовал и трансвестит, громко хохоча и кидаясь петардами, каратисты враждующих поселений поняли, что в перепалке забыли напрочь про бедного Юрца. Галя негодовала больше всех. — Э, — свистнула она. — Пидор! — Че? — обернулся Добрыня. — Хер через плечо, — срифмовала стеклодув и метким броским запустила в трансвестита граненый стакан. Стакан угодил прямо в глаз и Добрыня, испустив предсмертный вопль, рухнул в болото. — ДОБРЫ-Ы-ЫНЯ-Я-Я! — взревел Толик и с такой эпичностью, будто бежал в замедленной съемке да под саундтрек из фильма «Бумер», понесся к напарнику. Ярослав схватил палку, и хотел было кинуться в атаку, но Толик, треснув его мешком, в котором послушно сидел мальчик Юра, схватил Добрыню за волосы и потащил вслед за собой, через болото. — Сэр, мы можем их догнать, — сказал Савелий, потирая подбородок. — Бандит в двух метрах. Евкакий задумчиво посмотрел вдаль. — Он снова ускользнул… — Да вот он, в ряске застрял. — Мы потеряли Юру и упустили батайскую банду… — Мистер Евкакий, почему мы стоим? — … они всегда на шаг впереди… что мы делаем не так? — сокрушался разведчик. Савелий покрутил пальцем у виска. Никита, запив портвейн водой из болота, поежился. — А что с задержанными делать? — поинтересовался участковый Ярослав, зачитав студентам и Гале права. Евкакий-сенсей обернулся и подумал. — В плен. Щеглы, двигаем в сторону лагеря. Там будет составлен дальнейший план и будут допрошены задрищенские агенты. — О, и покушаем заодно, — сказала Хаврошечка. — Пельмени в рюкзаке почти разморозились.* * *
Удобно устроившись в столовой лагеря «Лосиное Гнездо», каратисты ужинали пельменями с кетчунезом и вяленой воблой, которую отыскали в будке охранника. Савелий мотался по лагерю в поисках интернета, Ярослав бинтовал голову Шурику Абураме, Коля Инузука задремал над тарелкой и даже не заметил, как его пекинес уже вовсю подъедал его пельмени, а Никита, подлив себе еще кетчунеза, глянул в грязное окно. — Чего грустишь, Никита-кун? — поинтересовалась Хавроша, подсев рядышком. Никита вздохнул. — Думаю я. — О Юрчике? — Да в пизду того Юрчика, — отмахнулся Никита. — Думаю над словами сенсея. Это шо ж выходит, раз Семен мой сослуживец, пусть и бывший, мне с его девкой нельзя. Кодекс каратистов запрещает. — Ну запрещает, что ж поделать, — радостно сказала Хавроша, поправив челочку. — Не грусти, Никита-кун, мало ли девушек хороших, работящих, которые и голубцы сделают, и огород вспашут и Бьякуганом через забор за соседями подглянут. — Дык, где ж ее найти-то такую, Хавроша, — пожаловался Никита. — Не родились еще такие, а если и родились, то всех уже разобрали. Хавроша потупила взгляд. — Эх, мне б такую, — протянул Никита мечтательно. — Чернявую, сурьезную, умную, главное, начитанную, хозяйственную… как Нежный, только бабу. Только где ж ее такую взять? Никита отправил пельмень в рот и снова вздохнул. — Был бы сенсей рядом, он бы насоветовал. Но он допрашивает Задрищенск. Даже по ночам работает без устали, сразу видно — офицер. А пока задрищенские студенты, закрытые в одной из комнат, громко обсуждали побег и, слушая громкие звуки из соседней комнаты, могли только в ужасе дрожать, представляя, каким образом проходит допрос. — Галя! — Евкакий! — Галя! — Евкакий! — Галя! — Евкакий! — ОЛЕГ! — Шо? — ужаснулась Галя, отпрянув от разведчика. — Я же тебе не рассказывал о своем сослуживце Олеге, которого придавило березой…***
— Больной ублюдок, — натягивая на ходу халат, возмущалась Галя, вылетев из допросной на улицу. На улице, на детской скамеечке, сидел грустный каратист Никита, жрал пельмени и тосковал. Решив просочиться тихонько, Галя вдруг, неожиданно для себя, присела рядом и запахнула халат на груди. — Ты че грустный? Никита, который вышел грустить на улицу, лишь шмыгнул носом. — С девкой мне сложно, — найдя в злодейке-стеклодувщице нового слушателя, сказал пацанчик. — Бывает, — закурив, сказала Галя. — Ты Никита Узумаки? Тот самый? Грустно кивнув, Никита отправил в рот очередной пельмень. — С девками все просто. Главное в койке не рассказывай про своего сослуживца Семена, который свалил в Задрищенск. Никита поджал губы и чуть не всплакнул. — Ну, давай, Никита, пойду я, — направившись к воротам, сказала Галя. — Куда это? — Неожиданно Никита вспомнил, что у них миссия, а пленная собралась уходить. Галя закатила глаза. — За Юрцом. Вы ж его просрали. А мне без него возвращаться нельзя. Вдруг поняв, что нет лучшего лекарства от задетого самолюбия и дел амурных, нежели подвиги ратные, Никита вскочил на ноги. — Я с вами. — Да нахер ты мне нужен? Но Никита уже повязал на лоб бандану с символом родного села и, сжав кулак, произнес: — Таков мой путь каратиста.