* * *
— В добрый путь! — кричал Гаврила-сенсей, пустившись в бег за поездом. — Как доедете — отправьте телеграмму! Лёня! Лёня! Гамаши не потеряй! Помахав на прощание, каратисты столпились в прокуренном тамбуре и перевели на разведчика пытливый взгляд. — А почему мы на электричке новой не поехали? — поинтересовался Шурик. — Так же быстрее. — Потому что поезд дешевле, — изрек Евкакий, толкая сумки в купе. — Запомните, дети, культура потребления русского человека строится на правиле «Трех«Ч». — Что за правило? — поинтересовался участковый Ярослав. — «Что подешевле», «что понадежнее» и «что попроще». — Запиши для штаба, — шепнул Ярослав, чуть повернув голову. — Есть сэр, да, сэр, — шепнул в ответ Савелий и, держась за ноющую после путешествия в багажнике поясницу, затолкал под полку чемодан. — Евкакий-сенсей, а Савелий снова надумал сливать наши секреты ЦРУ! — тут же пожаловался истинный патриот своего села, Никита, опустив на железный столик, покрытый незамысловатой грязной скатеркой, рюкзак. Евкакий плюхнулся на нижнюю боковушку и, достав из портсигара папиросу, одарил Никиту гордым взглядом. — За то, что ты, Никита, защищаешь ценности русского народа от шпионажа — мы наградим тебя орденом. — Но, увидев, что пацанчик тут же загордился, добавил, уже строже. — А за то, что стучишь на товарища — мы пропишем тебе по почкам с вертухи. — Дык, я ж… — Запомни, Никита. И все запомните, — оглядев каратистов мудрым взглядом, изрек разведчик. — Савелий — ваш сослуживец, а потом уже шпион и засланная америкосами гнида. На сослуживца стучать нельзя, ибо сослуживец — названный брат, верный товарищ и плечо, на которое можно опереться в трудный час. Я, скорей всего, не рассказывал историю о том, как моего сослуживца, Олегом его звали, придавило березой. Дело было так… Слиться в прокуренный тамбур от ностальгических премудростей сенсея не смогла лишь Хавроша, которую Евкакий усадил на верхнюю полку пять минут назад, поэтому, нетерпеливо болтая ногами и гадая, покалечится ли, если спрыгнет и побежит следом за всеми, Хаврошечка Хьюга осталась заложницей своего места в купе и россказней разведчика. — … береза убила человека, а кто за это отвечать будет? Никто. Такая вот у нас система, шо поделать. Пришлось нам лесника расстрелять, чтоб хоть кто-то ответил за смерть Олега, — заключил Евкакий, пожав плечами и, завертев головой, нахмурился. — Э, пацаны, куда убежали? А переодеваться? Хавроша, поняв, что сейчас ее девичьи фантазии касательно Никиты, раздетого до трусов, сбудутся, рухнула в обморок и едва не свалилась с верхней полки. С недоумением наблюдая за тем, как его сослуживцы снимают свои спортивные костюмы, чтоб переодеться в одежду попроще и подомашнее, Савелий и Ярослав переглянулись. — Мистер Евкакий, — вежливо позвал Савелий, глядя, как парни толпятся в купе. — А зачем это? Евкакий, натянув домашние кальсоны с вытянутыми коленям, фыркнул. — Савелий, ей-богу, тебя, наверное, в ЦРУ взяли по объявлению на столбе. — Почему это? — обиделся Савелий, не став даже отрицать свою причастность к данной инстанции. — Да потому что сейчас весь вагон убедился в том, что ты иностранец, — пояснил Евкакий и протиснулся в тамбур. — Поезд — это не просто транспортное средство, это еще и место, которое имеет свои обычаи и традиции. Сел в поезд — обязательно переоденься. — Но зачем? Евкакий взглянул на него, как на идиота, но смолчал. — Это поездная традиция. Сел в поезд — переоденься. Только переоделся — сразу же доставай еду и начинай есть, неважно, голодный ты или нет, неважно, поел ли ты до этого. Запомни этот алгоритм: сел в поезд-переоделся-поел. Вон, смотри, хлопцы традиции знают — уже разворачивают курочку и огурцы. Растолкав Хаврошу и выяснив, в какой из ее многочисленных авосек спрятаны судочки с голубцами, Никита принялся накрывать на стол с таким важным видом, словно готовил банкет для международных дипломатов. Пока пекинес Тузик пытался стянуть со стола кусок докторской колбасы, каратисты теснились в купе, пытаясь усесться каждый рядом с завернутой в фольгу курицей, а Евкакий, вручив Ярославу пластиковый стаканчик, достал надежно спрятанную от воспитанников за резинкой кальсон флягу. — Ну, за начало миссии. Шоб мы опередили вражеских каратистов и доехали целыми.* * *
В соседнем купе слева — Найди там, на дне пакета банку, нам Катя щей в дорогу налила, — поправляя шахтерскую каску после смены парадной батайской кожанки на домашнюю тельняшку, произнес бандит Толик, вернувшись в купе. — Добрыня, а ты чего не переоделся? Трансвестит Добрыня, забравшись на полку с ногами, закатил глаза и, помешивая ложкой принесенный проводницей чай, стучал наманикюренными ногтями по латунному подстаканнику. — Толик, твое это «переоденься в поезде», «после первой не закусывать», «пульт хранить в полиэтиленовом чехле» аж бесит. Ты застрял в прошлом. Ты один, наверное, в поезде такой. — Тоже мне, продвинутый современный пиздюк, — буркнул Толик. — Ты в этом вот наряде по вокзалу рядом с бомжами терся, а потом в чистое постельное завернешься… тьфу на тебя, одним словом, лучше б с Санычем поехал. Он мужик правильный. Добрыня отмахнулся и, упершись лбом в грязное окно, грустно вздохнул. — Что с тобой? — поинтересовался Толик, откупорив о край стола бутылку пива. — Таки не хватает денег на военный билет? — Да отстань ты, — буркнул трансвестит. И принялся дожидаться, чтоб любопытный Толик вновь пристал с расспросами, дабы выяснить, что же тяготит душу Добрыни Батайского. Но Толик сделав глоток пива, потянулся за гитарой и явно не собирался совать свой нос в личные переживания товарища, поэтому Добрыня раскололся без допросов и пыток. — Я по Сосо скучаю. Мы с ним столько лет вместе рука об руку беспредельничали… Как он там без меня, в СИЗО? Толик, тут же отшвырнув гитару, понимающе хлопнул трансвестита по спине, да так, что тот едва не перекинул на себя стакан с чаем. — Понимаю, Добрыня, сам таким был — молодым, доверчивым, и сослуживец мой — что брат родной, я без него даже на огород соседский за огурцами не бегал. Мужская дружба самая крепкая, так и у нас было, пока ему арматурой глаз не выбили, я эту историю никогда никому не рассказывал, но тебе по секрету расскажу. — Пожалуйста, не надо… — Было нас в отряде, значит, четверо… Час спустя — Вот такая вот, Добрыня, правда жизни, — произнес Толик и, отодвинув с лица шахтерскую каску, сделал глоток пива. — Ты им глаза отдаешь, а они невест твоих кипятильниками душат. Нет веры людям, нет веры сослуживцам… Добрыня сидел с постным выражением лица и всем своим видом демонстрировал, что его мало интересуют подробности молодости слабоумного напарника, которые он, ко всему прочему, слышал раз десять, и это только на вокзале. — Толик, — прикрикнул Добрыня, когда напарник в порыве нахлынувших чувств потянулся за гитарой. — Ты о миссии думай лучше. Толик нехотя задумался, пытаясь вспомнить, в чем, собственно, заключается миссия. — Перехватить мальчика, одержимого Треххвостым Чепушилой, которого подручные Остромысла везут на олимпиаду в пионерлагерь «Лосиное Гнездо», — нетерпеливо напомнил Добрыня. — Тю, и шо? — не понял ребуса Толик. — Как мы мальчика найдем? Это ж километров тридцать прочесать в горах надо будет. Толик отмахнулся. — Как говорил Конфуций: «Не ссы в трусы». Найдем, и не такое я в лесах находил… было дело, я нашел во всем лесу именно ту березу, которая на меня упадет и… ты ж без предыстории не поймешь, слушай, значит. Было нас в отряде четверо…* * *
В соседнем купе справа — А ну вышел, кобель, когда честная женщина переодевается! — рявкнула стеклодув Галя и, вытолкав студента Остромысла в тамбур, захлопнула дверь. Скромный отряд студентов задрищенского ПТУ, приставленных Остромыслом Любомировичем к стеклодуву-каратистке и юному гению с отсутствующим выражением лица, отнюдь не собирался разглядывать прелести этой громкоголосой мадамы, но Галя была, прежде всего леди, а потом уже базарной хабалкой. Быстро сменив пуховик и сапоги на зеленый фланелевый халат и резиновые шлепанцы поверх теплых колгот, она снова открыла дверь и, затащив мальчика Юру за руку в купе, усадила его к окну, чтоб не сбежал, принялась закалывать волосы в высокое подобие пышного хвоста. — Сэкономил Остромысл, денег на миссию не выделил, — принялась жаловаться Галя, разрешив, наконец, студентам войти в купе. — Едем в купе у туалета, спасибо, хоть не плацкарт, да еще и быдло одно шумное в вагоне. Из соседнего купе как раз раздался звук бутылки, разбившейся об голову, и гром аплодисментов. — Такое ощущение, что билет на поезд купили, чтоб только побухать, как животные, — отозвался один из студентов в надежде завязать разговор с новой непосредственной начальницей, но не получилось. Галя, как раз достав бутылку ликера и стаканы собственного производства, одарила умника тяжелым взглядом. — А ну не умничай, не на сессии. Мальчик Юра, глядя на пробегающие за окном пейзажи русских лесов, приоткрыл рот. — Что с тобой, умник? — нахмурилась Галя и, нашарив в кармане особые таблетки, выданные лаборантом Копыто, кинула Юре пару штук в чай, пока тот не видел. Юра моргнул. — Я слышу голос в голове. Особенно после таблеток дяди Копыто. Поняв, что таблетки можно было и не подмешивать тайком, Галя без особого интереса спросила: — И что говорит голос? — Что Чепушило пробудится, как брат его, Куприян, а человек с «Дошираком» победит древнее зло и станет величайшим председателем в истории… Студенты нервно сглотнули, а Галя вскинула подведенную карандашом бровь. — Это все очень интересно, — допив ликер, соврала Галя и подхватила набитый стаканами рюкзак. — Но я пойду, поторгую маленько. Чтоб никуда не уходил. — Все уходят рано или поздно. — Ну да, ну да… Давай, Юрец, веди себя хорошо, повторяй формулы. Плотно закрыв за собой купе, Галя поправила рюкзак и, решив перед тем, как терроризировать пассажиров настойчивым предложением купить у нее граненые стаканы, покурить у туалета на удачу, тем более что было у кого стрельнуть папироску. Протиснувшись к туалету, у которого уже курил высокий джентльмен в кальсонах с вытянутыми коленями, Галя сразу начала клянчить: — Мужчина, угостите даму папироской. Евкакий-сенсей, вальяжно протянув даме портсигар и спички, внимательно осмотрел незнакомку. — А почему вы прячете лицо? Вы что, преступник? — попыталась пофлиртовать Галя. — Почти, — хриплым шепотом произнес Евкакий. — Я сотрудник спецслужб. Это секретная информация. — Но вы только что рассказали все мне. — Считайте, что я обычный поездной пиздабол, — подмигнул Евкакий. Галя покраснела и кокетливо заправила за ухо прядь волос. Разведчик эффектно выдохнул кольцо дыма в окно. — Чем вы интересуетесь кроме работы? — поинтересовалась стеклодув. — А вы? — тут же выпалил Евкакий. — Мне бы хотелось узнать о вас больше. — Ой, ну шо вы, я самая обычная незамужняя женщина, это же очевидно, — хохотнула Галя, размахивая рукой, в которой тлела папироса. Перехватив ее руку, старый опытный в обращении с прекрасным полом разведчик, приблизился к Галине совсем близко. — Мне нет. Думая, что делать: притвориться приличной женщиной и оттолкнуть незнакомца или звонить маме в Жмеринку и говорить, что она наконец-то нашла себе мужа, Галя закусила губу. Однако искру-бурю-безумие прервал утробный звук сливного бачка в туалете, и в следующую секунду в курилку, подтягивая спортивные штаны, вышел еще один каратист. — Санитарная зона, санитарная зона, — бормотал себе под нос Толик. — А то я сортир булавкой не открою… Опа. — Батайск! — в один голос взревел малоконоховский разведчик и стеклодув из Задрищенска, уставившись на ярко-оранжевую строительную каску, скрывавшую лицо человека, что стоял перед ними.