Граница победы

       Воцарилась тишина. Ник осторожно снял шлем — ему казалось, говорить с глазу на глаз будет лучше.        — Я тебя раньше не встречал здесь, — задумчиво бросил Финник увидев лицо Ника. — Ты новенький? Прислали учиться?        — Учиться?        — Ну, знаешь, там, рёбра ломать и так далее…        — Нет, нет, — Ник сразу смутился. — Я хочу помочь вам.        Финник засмеялся, и от его смеха Ника передёрнуло.        — Ты серьёзно? Помочь мне? — мужчина встал и сделал пару неуверенных шагов. — Мне? Ты думаешь, это смешно, после всего что произошло в этом грёбанном месте говорить о помощи?!        Желая напрыгнуть на пришедшего, Финник сделал резкий рывок, но цепь на ноге удержала пленника. Какое-то время, тяжело дыша, победитель всё ещё наблюдал за юношей, а затем гневно развернулся и отошёл на своё место.        — Чего стоишь, как вкопанный? — буркнул Финник, шмыгнув носом. — Боишься что ли?        — Нет, — притворно спокойно ответил Ник. — Мне нечего бояться своего.        Одейр удивлённо приподнял одну бровь и обернулся.        — Я из сопротивления. У меня есть пара минут, пока камеры здесь не будут работать и я смогу вам всё сказать. Завтра, в день казни, мы поможем вам сбежать. Прямо с эшафота.        — Почему я должен верить в это? Вдруг это обманка. Чтобы я не пытался бежать с казни по настоящему?        — Ну…- Ник замялся, — это потому, что я — племянник Боггса.        — Что? — Финник снова рассмеялся, но уже более добродушно.- Ну да, ты его племянник. А я — твой брат, и скоро мы все убежим в закат. Правдоподобно. Я не много общался с Боггсом, так что ничего про его семью не знаю. Поэтому, ты вполне можешь и врать.        — Но вы же знаете, что другие сбежали?        — Конечно знаю, поэтому казнь и ускорили. Наконец-то.        — Мне сказали… мне сказали и я сам видел порой, что в тринадцатом вы носили при себе всегда две вещи — фотокарточку девушки из родного дистрикта и верёвку с узелками.        — Это могли при пытках выдать остальные.        — Вам не кажется, что это паранойя? Зачем кому-то столько узнавать о вас. Я…смотрите — Ник закатал рукав. — Видите? Это расписание из тринадцатого. Только не говорите, что я бывший шпион. Я… мне никак не удавалось помыться, вот оно и осталось. Почти стёрлось, но всё же…        Умоляюще, Ник взглянул на Финника, надеясь, что тот ему всё же поверит. «Неужели это так трудно, — думал юноша, — довериться мне? Да, понимаю, можно подозревать, но я, вроде, привёл достаточно аргументов, ну и… так хоть какой-то шанс есть. Он же ничем не рискует.»        — Я… я обещаю, что помогу. Я ведь для этого сюда и пришёл.        Финник на секунду словно заморозился. Его будто поставили на паузу. Ник ждал, а Финник, надеясь, но не решаясь, колебался. И всё же, что-то в самом пришедшем, в поведении Ника смутило победителя. Одейр ещё долго смотрел в одну точку на руке юноши, переваривая информацию, а затем тихо и неуверенно произнёс:        — Давай на ты. Ты, кажется, не на много младше меня… Правда вытащишь нас?        — Ну, я же пообещал!        Ник обратно закатал рукав, а Финник вдруг слабо и по-особому счастливо улыбнулся.        — Странный ты солдат, обещания раздаёшь. — он перевёл на него взгляд. — Как ты вытащишь всех?        — Ну… не всех. Непосредственно, я несу ответственного только за вас… то есть за тебя.        — Меня… одного?        — Ну да.        Ник смутился. Он не понимал, куда исчезла счастливая улыбка Финника.        — Мои соратники следят за другими. Наверное.        Ник не хотел врать, даже чтобы успокоить Финника, но понимал — победителя наверняка интересовала судьба его друзей, далеко не всех из которых могли вытащить.        — Ты знаешь… — неуверенно начал Одейр, — что эта за фотокарточка была у меня? Только не ври, тебе же наверняка рассказали. Об этом любят болтать.        — Ну… я… ну… одни болтали, что это ваша, то есть твоя, погибшая сестра. Но это не так, верно?        — Верно. Она не погибшая. И уж точно не сестра.        Лицо Финника приобрело странный оттенок грусти, тоски не по тому, что ушло, а тому, что ещё даже не успело начаться. Ник смутно догадывался, кем являлась та девушка. Он не хотел, но должен был поговорить с Финником об этом.        — Я не могу её взять, так? — молчание прервал победитель, поняв, что Ник так и не решится. — Ты спасаешь меня одного, а она остаётся. — ни лицо, ни голос Финника не дрогнули, только глаза предательски засверкали.        — К сожалению… вы просто очень важный человек, мы не можем вас оставить! Но и всех спасти тоже не можем.        — Я…я понимаю, — отрезал Финник. — Я буду готов завтра. Обещаю. А теперь иди, пока тебя не засекли.        И Одейр медленно вернулся в то положение, в котором Ник нашёл его, когда только пришёл. «Время на исходе.» — раздалось в наушниках Ника.        — Я готов, — тихо пробормотал юноша и снова надел шлем. — До завтра, мистер Одейр.        И Ник удалился. «Надо же, как всё гладко прошло, — рассуждал юноша, — я думал, будет тяжелее»        Финник какое-то время смотрел на дверь, а затем просто лёг, положив руки за голову и уставясь в белый потолок.        Энни. Его милая, добрая, странная Энни. Он снова должен был её оставить, бросить, зная, чем это чревато, предать, если так можно сказать. И не в первый раз. Далеко не в первый.        Финник знал — он может помочь людям, может поддержать восстание. Он хотел, да, однозначно хотел быть частью этого и сражаться. Это было больше, чем он сам и больше, чем всё что он любил. И Финник уже перенёс жертвы — его семья мертва из-за событий квартальной бойни, Мегз погибла на играх, а Энни досталась участь хуже смерти. И всё это ради победы, из-за идеи свободы и равенства.        Одейр был готов умереть, и был готов жертвовать без размышлений. Но это раньше. А теперь… что-то в нём скрипело. Душа заржавела и требовала смазки. Но чем? «Я важен? — рассуждал Финник, — смешно. Важна Китнисс, чью семью вы готовы вытащить. А я — так, не помешаю. Всё равно же буду поддерживать революцию, не смотря на свои переживания»        Он знал, что обязан участвовать. Сбежать. Идти дальше. Бороться. Но теперь это было не просто выбором или решением, как во время семьдесят пятых игр, это стало обязательством, которое Финник сам на себя возложил. А Энни…она была жизнью. Как она плавала, как расчёсывала волосы, или запутывалась в полотенце, как расковыривала ранки, как облизывала пальцы, когда ела что-то сладкое… ай, да даже пусть как кричала и плакала! Всё это было так близко, сладостно и недосягаемо. Одейр хотел выбрать это, получить то, чего у него раньше не было, но ему снова приходилось отказываться от сладостной мечты.        «А ведь я готов был сделать ей предложение, до поражения во втором… — рассуждал он. — а теперь брошу её? Снова? Впрочем… кто сказал, что я её бросал? На квартальной бойне всё было слишком сложно. Плутарх соврал мне, что сможет отправить планолёт в четвёртый. Либо действительно не мог. Сути, что Энни оказалась в опасности, это не меняет. Но сейчас… кто сказал, что нельзя? Тот юноша сказал, что будет спасать только меня, но конкретно про Энни он ничего не говорил. Даже имени её не назвал. Значит ли это, что я сам могу её спасти? А что сложного? Я должен бежать за Ником, а она за мной, вот и всё!»        Простота этого решения поразила Финника, и тем не менее он понимал, что обманывает сам себя и систему. Никто наверняка не ждал Энни — кому нужна сумасшедшая? Мятежников итак мало осталось. И Ник сказал, что её нельзя брать, но это было как-то вскользь и не ярко выраженного, из-за чего Финник предпочёл сделать вид, что этих слов и вовсе не было. Возможно, взять Энни и вытащить её означало всё равно, что ослушаться приказа, даже почти наверняка это то и значило.        Но не смотря ни на что из этого, он не мог её бросить! Не сейчас, не после того, что произошло. Даже если ему влетит, даже если это было запрещено, пусть — он обязан был рискнуть. Она была последним, что он ещё мог потерять.        Одейр смачно шмыгнул и быстро заморгал. Теперь же эта идея казалась ему настолько простой, что он сам изумлялся, как она не пришла ему в голову раньше. И убаюканный сладкими думами о спасении Финник уснул, впервые за несколько дней с надеждой за пазухой.

***

       — Как думаешь, он сделает это? — неуверенно спросил Бити Хеймитча.        Они сидели в какой-то капитолийской, заброшенной квартирке на окраине столицы с парой охранников и Боггсом. Один из солдат сопровождал Бити на его каталке. Сейчас же учёный сидел за ужином, мило беседуя с другим победителем, которым уже успел отпить пару бокалов некой жидкости.        — Кто? — сонно вопросом на вопрос ответил Хеймитч.        — Ну, Финник. Придёт ли. Джоанна понятно, ей только дай повод подраться. Остальные уже спасены. А Финник?        — Наверное. Ты камеры подготовил?        — О, — глаза Бити загорелись озорным огоньком. — Трансляция будет что надо!        Оба мужчины умолкли. Им не хотелось говорить и рассуждать. Молчание стало высшей привилегией. Кто же хотел признаваться, что, потеряв своё счастье, скучая по нему, всё ещё может что-то чувствовать? Единственное, что могло затронуть Хеймитча, кроме раздражающей гнили вокруг, были два совершенно не обученных хитрить подростка. Как ни странно, но именно встречи с ними через несколько дней он ожидал даже больше, чем Финник и Джоанна казни.        А у Бити были его изобретения, его творения. В этом плане Хеймитч искренне им восторгался и даже немного завидовал — потерять всё, и утонуть не в море выпивки, а в создании техники. Многая из неё была, несомненно, разрушительна, но какая-то — поистине волшебна. Бити мог создавать что-то новое и впитывать красоту жизни, словно он и не был взрослым, пережившим потери учёным, и это не могло не поражать бывшего ментора двенадцатого дистрикта. За месяцы одиночества Бити создал столько вещей… а Хеймитч? За годы вне общества он только выпивал. Но, при этом, никто не посмел бы сказать, что жизни людей вокруг Хеймитча не волновали. Это была бы самая грязная клевета на этого, пусть и грубого, человека.        — Ладно. Пойду я спать, — буркнул Эбернети и, чуть пошатываясь, направился в свою комнату.        — Спокойной ночи, — тихо ответил Бити поправляя чертежи оружия. — Завтра трудный день.        Дверь в коридоре за Хеймитчем громок захлопнулась, и Бити остался наедине с самим собой. Признаться честно, ему нравилось сидеть в тишине и думать, он любил разглядывать всё и рассуждать, какую пользу это может принести. Бити любил изучать.        Но уже было слишком поздно для каких-либо дальнейших изучений. Бити почувствовал, как у него слипаются глаза и вяло потянулся к выключателю, как вдруг внимание его привлекла моль. Серая, небольшая бабочка легко порхала вокруг гения третьего дистрикта, а затем устремилась к лампочке. Бити долго наблюдал за тем, как она возилась вокруг горячего свечения, не в силах к нему приблизиться. «Забавные существа эти бабочки, — рассуждал мужчина. — Но, как же, всё-таки, печальна их участь. Они стремятся к тому, что способно их уничтожить. Моль летает вокруг света, способного её сжечь.»        Щелчок выключателя. И мрак. Бити даже сам удивился тому, какой он на самом деле романтик.