Возвращение блудной Кристины

       Прошло две недели, в течение которых Ла Карлотта скандалила с дирекцией театра, заявив, что уходит и на своё место прочит Кристину Даае. Оба импресарио сперва яростно спорили и отнекивались, слишком красочно представляя, что сулит им полюбовница Призрака Опера на месте единовластной примадонны, но в итоге сдались, памятуя о том, чем грозила им новая ссора с треклятым мсье Фантомом.        Как известно, сеньора Гудичелли умела добиваться своего. И оппоненты чаще всего действовали по принципу «сделать что угодно, только бы поскорее угомонилась», так что гала-концерт был организован в рекордные сроки. В общем-то, в этом не было ничего слишком сложного, потому что сеньора Гудичелли великолепно владела ариями, которые сама отобрала для своего выступления, а музыканты, которые должны были ей аккомпанировать, так же были профессионалами своего дела и вообще грамотными людьми.        А вот пышный бал-маскарад, который должен был пройти в Гранд Опере, требовал больше затрат и приготовлений. К счастью, Ла Карлотта махнула рукой и согласилась взять часть расходов на себя, чем помогла мсье Моншармену и мсье Ришару избежать сердечных приступов, которые грозили обоим директорам, когда они выслушали пожелания примадонны. Дело сразу пошло быстрее.        И хотя Эрик и Хафиз, с присущей мужчинам практичностью и трезвостью разума, сомневались в том, что приём получится на уровне, неиссякаемая энергия Карлотты вместе с директорами, которыми она помыкала, сделала своё дело. И ровно через две недели с тех пор, как сеньора топнула ножкой в кабинете импресарио, заявив о своих желаниях, всё было готово. Более того, всё было на должном уровне.        Столы ломились от дорогих вин и деликатесов, шампанское текло рекой, а оркестр играл одинаково хорошо чинный менуэт и бешеную мазурку. Фойе Оперного театра и бальные залы были украшены живыми цветами, а вдоль стен, как боевые стяги, были вывешены афиши былых лет, изображающих уходящую из театра примадонну.        Само выступление было не менее великолепно, что пышный прощальный бал после него. Хафиз в первом ряду смеялся, когда Ла Карлотта исполняла язвительную и ядовитую партию графини-изменницы из новомодной оперы, и плакал, когда она пела арию несчастной Офелии, воздев руки к небу и вознося звучный, сильный голос под самый потолок зала, где сверкала в бликах сценических огней давно починенная люстра.        Эрик и Кристина, сидящие в ложе номер пять, так же по достоинству оценили выступление Ла Карлотты, единодушно сойдясь в мнении, что она научилась петь душой, и предположив, что всё это благодаря счастью, которое распирало сеньору изнутри.        Даже Джульетта в исполнении страстной сеньоры Гудичелли неожиданно получилась нежной и трогательной, когда как обычно эта партия давалась Ла Карлотте сложнее всех и влюбленная девица из Вероны выходила каким-то карикатурным персонажем, исходящим похотью, а не сгорающем от светлой и чистой любви.        Но в этот раз даже Эрик не нашёл парочки саркастических замечаний на долю сеньоры Гудичелли. В кремовом сценическом костюме с завышенной талией она казалась юной и нежной. В лице читалось томление страдающей от любви души, а свои прекрасные тонкие руки прима заламывала так убедительно, что публика обливалась слезами. А так как выбор грима для гала-концерта пал на легкий и едва заметный, под стать образу эфемерной и неземной райской красавицы, Карлотта казалась моложе своих лет. Платья, которые она сменила трижды во время концерта, так же были пошиты с умом и вкусом. Два — в стиле ампир, что одинаково шло и Эвридике и Джульетте, и одно в стиле Марии-Антуанетты, но пошитое так хитро, что уже заметный животик почти не было видно.        Ла Карлотта блистала. Вне всяческих сомнений, никогда ещё она не срывала таких оваций, никогда ещё не имела такого величайшего успеха ни в одной стране мира, где когда-либо выступала. Её сильный голос с потрясающей амплитудой звенел и разносился по всему залу, и даже строгий Ангел Музыки признал, что едва ли он когда-либо слышал сопрано более восхитительное — Кристина ещё не могла похвастаться таким совершенным владением собственным голосом, хотя и была близка к совершенству. Сеньора же, имея многолетнюю практику, поражала безупречностью исполнения, при этом не забывая и о эмоциях в нём.        В мощном сопрано Ла Карлотты словно схлестнулись лед и пламень — совершенство и страсть, прекрасно взятые ноты вырывались из неё яростной лавиной горячего исполнения, сеньора пела так самозабвенно, что к концу представления сама была удивлена, когда поняла, что по её раскрасневшимся щекам текут слезы. Примадонна тряслась крупной дрожью, пропустив через себя душевные метания и эмоции всех своих героинь, по высокому лбу сбежала капелька пота, в плотном атласе платья было трудно дышать, в горле встал ком, и слезы, проклятые слезы! Они градом катились из глаз. Карлотте хотелось думать, что это беременность проделывает такое шутки с её эмоциональностью, но не последствия общения с Кристиной Даае.        Через силу пропев на бис свою легендарную трель, Ла Карлотта без сил опустилась в низком реверансе, после чего совсем осела в ворох атласных юбок. Ей казалось, что за один вечер, за одно последнее выступление на сцене дворца Шарля Гарнье, она наверстала всё упущенное за годы, выплеснув нерастраченные доселе эмоции одним мощным ураганным вихрем.        Когда Ла Карлотта смогла подняться и встать ровно, уняв надоедливые слезы, сцена уже покрылась ковром белых лилий, алых роз, лиловых орхидей и прочих цветов. Весь зал стоял неистовствуя, публика толпилась возле сцены с букетами, целыми корзинами цветов и прочими подношениями. Около получаса овации не смолкали, зрители не покидали зал, не отпускали примадонну, и Карлотта грешным делом подумала, что можно было бы и остаться, отправив в Вену Кристину. Но потом, растроганная таким теплым прощанием, ощутив на венценосной голове золотые лавры славы, Лотта словно со стороны услышала свой счастливый смех и поняла, что изменилась за прошедший год. Иссякла, казалось бы, неугасимая злоба одинокой женщины, она вновь обрела душу, которую давно уже почитала угасшей, открыла в себе способность любить и обрела чисто женское счастье. Она изменилась, и изменилась в лучшую сторону. И что бы там Карлотта не говорила на сей счёт, она была рада. Кристина, Хафиз и даже Эрик помогли ей обрести саму себя наконец-то. Наполнили бренное земное существование смыслом, когда Лотта уже думала о том, что жизнь клонится к закату.        Хафиз, стоя ближе всех к сцене и во все глаза глядя на супругу, постыдно плакал вместе с ней, отгоняя назойливую мысль о том, что увидь это Надир, и он бы самолично убил единственного сына. Но дарога не мог держать себя в руках. Голос жены словно коснулся самой его души, проник в сердце и наполнил его щемящим грудь счастьем. Перс как никогда ясно осознал, что он предельно счастлив. Ещё год назад он считал, что так и умрет одиноким и забытым принцем в изгнании, гоняясь по подвалам Оперы за треклятым Эриком. Но нет, он на склоне лет обрел любовь в лице прекраснейшей женщины, хотя сначала воспринимал их роман, как два одиночества, от безысходности набросившихся друг на друга. Теперь же он со всей ясностью понимал, что Лотта была сотворена для него Аллахом. Помимо того, что Хафиз обрел любовь, он открыл друга в старом враге, а в Кристине — ещё одну сестру, которая оказалась куда значимее всех родных. Дарога Персии чувствовал себя молодым и всесильным, потому что любимая женщина ждала его долгожданного ребенка. И, стоя возле сцены, глядя в глубокие изумрудные глаза жены, Хафиз точно знал, что жизнь его ещё совсем не закончена, а только начинается. И Вене всё у них будет лучше некуда.        В ложе номер пять Кристина так же утирала платочком голубые глаза и думала о том, как всё-таки трудно ей придется первое время без Ла Карлотты и Хафиза. Она и представить себе не могла, что за какой-то год так сильно привяжется к скандальной итальянке или мрачному Персу. Но как-то так вышло, что они стали ей практически родными. Кто был всегда рядом в самые трудные моменты? Ла Карлотта, как заботливая и внимательная старшая сестра научила её столь многому. Открыла глаза на все достоинства Эрика, которые по молодости лет Кристина не замечала. Научила стольким семейным хитростям, о которых девушка понятия не имела. Да и Хафиз всегда был готов помочь и ей, и Эрику. Неизвестно, что было бы и с жизнями и с браком Эрика и Кристины, если бы не неустанная и своевременная помощь дароги и Ла Карлотты в ключевые моменты. К тому же, благодаря мудрости сеньоры Гудичелли, повидавшей жизнь, Кристина научилась когда-то быть терпимее, когда-то — сдержаннее, когда нужно — трезво оценивать ситуацию и воздерживаться от лишних эмоций. Пожалуй, девушка могла сказать, что именно благодаря помощи друзей их с Эриком брак выдержал все испытания, а сама девушка превратилась из неразумного ребенка в умную молодую женщину, не боящуюся семейных неурядиц, трудностей жизни и собственного супруга. Кто знает, может, если бы не советы и едкие комментарии примадонны, а так же Хафиз, наглядно демонстрирующий, что Эрик способен на проявления дружбы и даже благородство временами, Кристина до сих пор боялась бы супруга?        Эрик, стоящий в темноте ложи рядом с женой и сжимающий ей ладошку в своей руке, не мог не признать всю сцену до ужаса слезливой и тошнотворной… Впрочем, он тут же признался себе, что разделяет чувства и волнение друзей и Кристины. Да, нельзя было не признать, что и Ла Карлотта, и Хафиз во много ему помогали. Вместе с ними они преодолели столько трудностей, начиная от мальчишки де Шаньи и заканчивая нападением на Буржеоа… Чего стоили только труды по воссоединению примадонны и Перса, не смотря на происки Надира! Хотя, Призрак Оперы понимал, что этот должок Карлотта и Хафиз уже ему отдали. Потому что за год, проведенный вместе с этой парочкой, он превратился из нелюдимого и нервного Призрака Оперы в простого мужчину, любящего мужа, верного друга, а в будущем — заботливого отца. Как странно! Он всю жизнь мечтал стать таким, как все обычные люди. И достичь этого ему помогла невозможная в своём бесстыдстве и самолюбовании итальянская певичка, и глупый наследный принц Персии со своим раздутым благородством, вечно примеряющий на себя роль рыцаря печального образа, который в итоге нашел себе не прекрасную принцессу, а огнедышащего дракона. Конечно, Эрик никогда и никому этого не скажет, но факт оставался фактом — он избавился от своих бесов, перешагнул через самого себя и отринул все свои главные недостатки, став таким, каким нравился куда больше не только Кристине, но и самому себе. Ревнивый, дикий, неуправляемый в вспышках гнева Ангел Рока остался в недрах подвалов пятого уровня, а новый Эрик, преисполненный самыми светлыми чувствами и предвкушающий начало новой семейной жизни с рождением ребенка, теперь жил так, как и мечтать не мог. — У них же всё будет хорошо, правда? — спросила Кристина, нежно обнимая супруга и глядя на то, как Хафиз буквально взлетает на сцену, а Ла Карлотта с присущей ей безрассудной страстью жарко целует его прямо при восторженной публике. — Конечно, — кивнул Эрик. — Хотя дарога временами бывает глуповат и всегда идёт на поводу у сеньоры, так что мне даже страшно за Персию в дальнейшем… Но у нас всё равно всё будет лучше. — Почему же? — проворковала Кристина, нежась в объятиях мужа. — Они оба форменные психопаты, вот почему, — по-доброму отозвался Эрик.        В это же время, стоя на сцене, рука об руку в лучах славы, Карлотта и Хафиз счастливо смеялись, разделяя триумф примадонны. Сценический луч скользнул по ложе номер пять, и дарога заметил высокую худую тень, обнимающую растроганную, но счастливую Кристину. — У них всё сложится наилучшим образом, как ты думаешь? — прошептал Перс на ушко Ла Карлотте, которая принимала нескончаемые похвалы и бесчисленные букеты. — Ну, Кристина бывает непроходимо глупа, а Эрик совсем теряет голову, когда дело касается его благоверной, — справедливо заметила сеньора. — По сути, мне даже страшно оставлять на них Париж, но я уверена, что у этой парочки всё будет просто отлично. — Но нас ждёт больший успех, — твердо заявил Перс. — Разумеется, — хмыкнула сеньора. — Эти двое совсем не приспособлены к жизни, настоящие дети.        Когда отгремел финальный вальс и последние гости отдали должное таланту теперь уже бывшей примадонны Гранд Оперы, в пышных залах дворца Гарнье осталось всего четверо людей в карнавальных масках. Если не брать в расчёт пьяных от остатков господской выпивки слуг, которые должны были бы убирать последствия шумного празднества, но спали непробудным сном в уютных уголках, или же собирали с тарелок в большом зале остатки деликатесов. — Во сколько вы завтра уезжаете? — печально спросила Кристина, которая была облачена в костюм снежной королевы. Надо отдать ей должное, нежно-голубое платье шло к глазам блондинки, а узкая маска на кукольном личике дополняла образ. — Поезд отходит без четверти двенадцать, дорогая, — Ла Карлотта устало распустила ленты своей венецианской маски и, сняв её, нахально расстегнула парочку верхних пуговок на пышном платье кораллового цвета. — Наверное, я озвучу общее желание, если скажу, что в наш последний вечер в Париже хочется посетить памятную ложу, — подал голос Хафиз.        Он был облачен в пышный персидский костюм, и расшитый золотом тюрбан так шел наследному принцу, что Карлотта не сводила с него глаз весь вечер. Особенно эпически такой наряд сочетался с костюмом Эрика, пожелавшего изображать Дона Жуана. — Что вы там не видели? — для приличия поворчал Маэстро, когда из-за угла вдруг вышли мсье Арман Моншармен и Фирмен Ришар.        Они уже давно сняли маски, накинули на свои костюмы дорожные плащи и, зевая на ходу, плелись к выходу, где обоих ждали кареты. Появление живописной четверки застало их врасплох. Несчастные директора надеялись, что уже никогда не увидят итальянскую мегеру, которая заставила пустить почти всю выручу с гала-концерта на приём в её же честь. — Ааа, мсье Моншармен, мсье Ришар, — обрадовалась Карлотта. — Как я рада, что имею возможность с вами попрощаться! Желаю вам удачи и взаимопонимания в дальнейшем сотрудничестве с Кристиной. — Разумеется, — первым нашелся мсье Моншармен. — Мадемуазель… или, вернее, мадам… Дитя моё, — обратился директор к Кристине. — Ваш договор практически составлен. Под каким именем вы собираетесь выступать? — Да, следует ли нам вписать фамилию Даае, или же-де Ларанд? А то вы так таинственны, что дирекция даже не имеет точного представления о супруге ведущей солистки, — нервно хохотнул Ришар, которого вино в крови делало несколько смелее. — Я буду выступать, как… — девушка взглянула на Эрика. — Как тебе хочется, — ответил он, привлекая заинтересованные и слегка испуганные взгляды импресарио.        Кристина посмотрела на Ла Карлотту, но и та пожала плечами, как бы говоря, что девушка сама должна выбирать. — Сеньора Гудичелли выступает под фамилией матери, — медленно проговорила Кристина. — А я буду хранить в сердце добрую память о моём покойном отце, прославляя его фамилию. Ведь он так мечтал о том дне, когда я буду петь ведущие партии!        И Эрик и Карлотта синхронно и удовлетворенно кивнули. Хафиз так же был тронут таким проникновенным ответом. — Славненько, — кивнул Ришар. — А то мы уже грешным образом думали, что Призрак Оперы заставит вас вписать в договор свою фамилию…        Эрик сузил глаза в ответ на неуместную шутку, но это не было замечено за прорезями маски. — Неужели вы верите в этот вздор про Призрака Оперы? — злобно спросил он, пронзая Ришара тяжелым взглядом. — Да не то, чтобы очень, — пробормотал тот, очевидно, не желая прослыть безумцем. — Это были всего лишь чьи-то глупые шутки. И, слава Божьей Матери, уже давно ничего не слышно об этом шутнике… — Мсье, позвольте узнать ваше имя? — не без подозрительности попросил мсье Моншармен. — А это и есть таинственный Эрик де Ларанд, супруг Кристины в девичестве Даае, — вдруг выдал Перс, выразительно взглянув на жену. — Да, именно так, — тут же подтвердила Ла Карлотта, и глазом не моргнув. — Талантливейший композитор, только начинающий свою жизнь в музыкальной сфере, но вскоре готовящийся представить на свет Божий свои творения, — на одном дыхании выдала итальянка.        Эрик оскорбленно (только начинающий жизнь в музыкальной сфере!) воззрился сначала на подлого дарогу, потом на Ла Карлотту, хотел было обменяться возмущенным взглядом с женой… — О, мсье, наслышан, — соврал Моншармен. — Как бы хотелось увидеть ваше лицо, мсье де Ларанд! О вас ходят самые разнообразные слухи! — Мой дорогой Эрик недавно стал жертвой пожара, — сокрушенно заявила Кристина, умело включившаяся в игру. — Боюсь, ужасные последствия ещё не совсем исчезли, а мой супруг не хотел бы пугать вас своими увечьями… — Пожар? Что вы говорите? — ужаснулся мсье Ришар. — Да, спасал из пылающего дома детей, — ввернула Ла Карлотта. — И их мать. — Двух карапузов и их собаку, — кивнул Перс. — И да, мать ещё.        Впечатленные директора с пониманием дела закивали и с бескрайним уважением пожали руку мужественного героя, который сверлил жену и друзей таким взглядом, что тем стало не по себе. — Мы очень рады наконец-то с вами познакомиться, — в голосе Армана Моншармена слышалось нешуточное облегчение. — Несносные хористки болтают всякое… Не удивлюсь, что завтра будут новые сплетни о том, что Призрак Оперы был представлен нам сеньорой Гудичелли, — пошутил директор.        Ла Карлотта с готовностью взорвалась смехом. — Ну что вы, стала бы я водить дружбу с мошенником, который едва не уничтожил мою карьеру и вообще наделал столько преступлений в нашем театре! Вы как считаете, мсье де Ларанд? — Я так поражен красотами дворца Шарля Гарнье, что и подумать не могу, будто здесь и впрямь творилось что-то ужасное, — Эрик нашел в себе силы на ответ.        Если сперва он боялся разоблачения и хотел придушить всех окружающих, теперь он понял, что никому в здравом уме не может прийти в голову, будто Ла Карлотта Гудичелли и Призрак Оперы находятся в одном помещении и не пытаются друг друга умертвить самым страшным образом. Да и вообще всё выходило как-то слишком убедительно, чтобы сильно злиться… — Ох, хотели бы мы разделять ваше мнение, — содрогнулся Моншармен. — Когда ваши композиции будут иметь большой успех, мы с удовольствием уступим вам владение Оперным театром за умеренную суму, — поежился мсье Ришар, а Моншармен согласно закивал. — Раз он так сильно вам понравился.        После непродолжительно беседы с импресарио, которые на прощание ещё несколько раз заявили о том, как же они рады знакомству с мсье де Ларандом, который приятно удивил обоих тем, что оказался обычным музыкантом из плоти и крови, а не зловещим и проклятущим Призраком Оперы, Ла Карлотта, Кристина, Хафиз и Эрик в конце концов дошли до ложи номер пять.        В пустом зале было достаточно мрачновато, потому что почти весь свет был потушен за исключением забытого кем-то из рабочих фонаря, стоящего на сцене и дающем тусклый свет, которого едва хватало на то, чтобы посетители ложи угадывали силуэты друг друга. — О, Эрик припас бутылку шампанского, как мило, — заявила Ла Карлотта, выуживая из-за одного из кресел бутыль. — И бокала четыре, какое совпадение! — Как будто все не понимают, что это вы всё приготовили, — фыркнул Маэстро, удобно располагаясь в кресле у самого бортика ложи, чего обычно не мог себе позволить, опасаясь быть замеченным из зала. — Алмаз душ и моей, вам с Кристиной не следует пить, — осторожно проговорил Хафиз, но Ла Карлотта уже выставила тонкие бокалы на бортик ложи и разлила по ним шипящую жидкость. — По одному глотку за наше счастье — можно, — возразила Лотта. — Лучше зажги свет в ложе. — Нас могут увидеть! — ужаснулась Кристина. — Во-первых, некому. Во-вторых, даже если увидят, решат, что я хочу выпить за свои шесть сезонов в Гранд Опере в компании друзей, — отмахнулась бывшая примадонна, когда Хафиз послушно зажигал свечи на заранее припасенном подсвечнике.        Эрик догадался, что эта парочка давно запланировала продолжение вечера в ложе номер пять. Об этом свидетельствовал и целый поднос закусок, обнаруженный Кристиной на маленьком столике у стены.       Ла Карлотта уже рассовала в руки собеседников стаканы и просияла от внезапно нахлынувшей радости. Всё-таки, день удался на славу! — Выпьем за то, чтобы нам всем по жизни сопутствовал тот же успех и удача, что и в течении всего последнего года, — звучно возвестила сеньора. — За то, чтобы в будущем породниться через наших детей! — захихикала Кристина, заставив дарогу и Эрика нервно вздрогнуть и воздать молитвы об обратном Аллаху и Иисусу соответственно. — За то, чтобы в Вене вы были ещё счастливее, чем в Париже, и нашли там всё, чего здесь не доставало, — пафосно изрёк Эрик, отсалютовав приме и Персу своим бокалом. — За карьеру наших прекрасных половинок, и живите все тысячу лет! — лаконично закончил Хафиз.        По пустынному зрительному залу раздался негромкий звон от чокающихся бокалов. Эрик своевременно отнял у супруги едва пригубленное шампанское, а Ла Карлотта после первого же глотка метко швырнула бокал на сцену. — На счастье, — объяснила она, когда осколки разлетелись на сцене среди оставшихся одиноких цветков и мишуры.        Захватив с подноса вазочку с пирожными, сеньора оперлась на бортик ложи, Кристина, получившая от Эрика стакан с припасенным на подносе яблочным соком, примостилась рядом с подругой, а дарога уселся на мягкий диванчик в глубине ложи. — По сути, здесь-то всё и началось, — задумчиво проговорил Перс. — Это когда Эрик наблюдал из этой ложи за Маргаритой, что исполняла Кристина? — хмыкнула Карлотта. — Или когда Эрик отсюда заставил Карлотту квакнуть? — уточнила Кристина. — Нет, когда как-то раз чуть не придушил здесь одного надоедливого виконтишку, — язвительно отозвался Маэстро, хотя и он вдруг ощутил странную ностальгию. — Вообще-то, я имел ввиду сам театр в целом, — огрызнулся дарога, недовольный тем, что все поняли его превратно. — Наши браки не имели бы места, если бы все мы тут не оказались волею судьбы. И наша внезапно возникшая дружба берет свои истоки здесь же.        Кажется, всех поглотили теплые и временами тревожные воспоминания, потому что на несколько минут ложа погрузилась в тишину. Кристина подумала, что никогда ещё они четверо не испытывали столь схожие эмоции. Теперь же каждый ощутил какую-то светлую грусть, поняв, что было много и хорошего, и дурного, но они всегда оказывались вместе. То, что уже завтра этот красочный квартет будет разорван надвое, удручало. Даже погруженные во мрак стены Гранд Оперы, казалось, так же печально вздыхали вместе со своими обитателями. — И когда же в следующий раз мы все соберемся в этом театре? — какую-то прямо-таки магическую тишину разрушил печальный голос Кристины. — Лет через десять, — предположил Хафиз. — Или все пятнадцать, — повысила ставку Ла Карлотта. — Двадцать, не меньше. Если доживём, конечно, — убежденно ответил Эрик. — Почему так много? Не могли сказать — через пару лет? — обижено простонала Кристина, опять всхлипывая.        Эрик со вздохом отставил в сторону свой бокал и встал, чтобы взять руку любимой в свою. — Подумайте сами, Кристина, — мягко проговорил он. — Сеньора будет поглощена карьерой, вы будете заняты нашим ребенком, а потом и театром с новыми силами, я уйду с головой в творчество, шах Надир, может, наконец-то отдаст шайтану душу, и Хафиз примет бразды правления… Только лет через двадцать, уладив все свои дела и вырастив наших детей, мы и сможем улучить недельку на то, чтоб собраться здесь вновь. — Интересно, какими мы тогда станем? — задумчиво проговорила Карлотта, подходя к Хафизу и наклоняясь к мужу, чтобы обвить его плечи руками.        Мрачно восседающий в кресле дарога только сухо поджимал губы с тех пор, как Эрик мимоходом прошелся по его отцу. — Наверняка старыми и ворчливыми. По крайней мере, один из нас, — хмыкнул Перс. — Я даже знаю, кто именно, — отозвался непробиваемый Эрик. — Прекратите! Не будем хотя бы в ваш последний вечер препираться! — воззвала к голосу разума Кристина. — Ладно, Даае, если хочешь серьёзный прогноз, то вот он, — заговорила Карлотта, бесстыдно усаживаясь на колени дароги, который тут же расплылся в широкой улыбке. - Ты, моя дорогая, прославишься как лучшее сопрано века. Лучшее, после меня, конечно. Впрочем, славой ты не успеешь как следует насладиться, отпев в лучшем случае сезонов пять. Потому что потом окунешься с головой в воспитание ваших троих-четверых детей. — Ещё бы сказали пятерых, — нервно усмехнулся Эрик. — Может, и пятерых, — серьезно согласилась Ла Карлотта. — Вот как лихо вы первого заделали! Кстати, спасибо, что напомнили о себе, Маэстро. Что касается вас, то вы скоро напишете с десяток прекрасных опер для своей благоверной, а потом и вовсе выкупите у директоров театр и станете уже официальным хозяином дворца Шарля Гарнье. Будете творить шедевры, вдохновленные Кристиной. А она будет блистать на сцене, прерываясь только на роды. — Звучит не так уж и плохо, — снисходительно решил Эрик. — А себе вы что прочите? — Да, милая, не забывай о нас, — подначивал дарога. — У нас всё совсем просто, — отмахнулась примадонна. — Я заполучу бессмертную мировую славу, а потом проведу в Персии революцию с целью утвердить равноправие полов. Ну и, посадив мою Сэльвэтрикс на престол, вернусь к своей карьере с чистой совестью, — даже не задумываясь, завернула Карлотта, с благоговением поглаживая свой живот. — Я же говорил, что Персии придется не сладко, — шепнул Эрик на ухо супруге.        На следующее утро, когда Хафиз и Ла Карлотта стояли на перроне возле вагона первого класса, Кристина заливалась слезами, а Эрик был неожиданно для самого себя угрюм. — Вы же будете писать? — прохныкала Кристина, обнимая подругу перед самой посадкой. — Как только буду убеждена в том, что весь мой огромный багаж в полном порядке доставлен в Вену, сразу же напишу, — пообещала сеньора Гудичелли, ласково обнимая новую примадонну Гранд Оперы в ответ.        Эрик содрогнулся, вспоминая, как бурно происходили поспешные сборы, и как в течение двух недель он постоянно спотыкался о ящики, коробки, сундуки и прочее. Просто чудо, что весь гардероб сеньоры Гудичелли поместился в один грузовой вагон… И как же повезло вконец замученным носильщикам, что остальной багаж дивы отправится уже грузовым поездом. — Вы уверены, что мы можем остаться в вашем особняке? — уточнил Эрик, которого всё-таки коробил этот факт. — Живите там сколько угодно, — отмахнулась Карлотта. — То есть, пока не найдете что-то более подходящее, конечно, — лукаво подмигнула она, отстранив от лица локоны Кристины, которая по-прежнему не разрывала трогательных нежных объятий. — Адрес моего стряпчего я вам оставила. Если решите переехать, он без проблем подыщет вам домик на любой вкус и цвет. Мой особняк будет ждать моего громоподобного возвращения. — Мы тоже, — всхлипнула Кристина в ответ.        Поезд дал первый гудок, и Ла Карлотта с Хафизом заторопились. Обменявшись троекратными поцелуями в щечки, две оперные дивы наконец-то разжали объятия и проникновенно посмотрели друг на друга на прощание. Эрик с Хафизом обменялись долгим рукопожатиями, и когда Перс вздумал как следует стиснуть в объятиях Призрака Оперы, тот не очень-то сильно и сопротивлялся. — Удачи, Эрик. Я буду молиться Аллаху за ваше здоровье, — искренне проговорил дарога. — Никогда бы не подумал, что однажды скажу это, но в вашем лице я обрёл брата более дорого, чем мой родной.        Эрик оценил вежливое обращение на «вы», чего он уже давно не ждал ни от фамильярной Карлотты, ни от её неотесанного мужа, которого почитал именно таковым. Ну, или убеждал себя в этом. — Я искренне желаю вам с сеньорой счастья, — ответил Ангел Рока. — До новой встречи, Кристина, — обратился Хафиз уже к жене друга. — Терпения вам с Эриком и безграничного, безграничного счастья! — Ох, даже не знаю, как мы будем справляться без ваших хлопот о нас, — растроганно прохныкала Кристина, когда Перс целовал ей ручку. — Ну что, сообщник, может, поедешь с нами и по дороге расправимся с мальчишкой де Шаньи? — заговорщески прошептала Ла Карлотта, когда подошла к Эрику. — Только если у вас каминные щипцы при себе, — в тон ей ответил Маэстро. — Конечно, с того дня всегда прячу под кринолином, — хохотнула прима. — А если серьезно, сеньора, мне не хочется думать, что вы сбегаете из Парижа только из-за страха быть разоблаченной в нападении на того негодяя… — очень тихо проговорил Эрик, отводя бывшую примадонну Гранд Оперы немного в сторонку. — Если это так, я уверенно прошу вас остаться — вместе мы с ним справимся, если негодник обретет потерянную память…        Карлотта мягко улыбнулась и потрепала Эрика за плечо. Тот уже не возмущался такой фамильярности и не дергался. Но почему-то почувствовал себя, как последний дурак, прося сеньору остаться. — Вы же умный человек. Сами понимаете, что я приняла правильное решение по всем показателям, — серьезно проговорила Лотта с грустной улыбкой. — Не хочется мне уезжать, но только так можно сдвинуться с мертвой точки и мне, и Кристине. Так будет лучше для всех. Иногда в жизни нужно делать уверенный шаг вперед, чтобы в старости можно было оглянуться назад и понять, что поднялся так высоко, как только смог.        Оба помолчали какое-то время. И хотя поезд дал уже второй гудок и до отправки оставалось не более минуты, Карлотта видела, что Эрик всё хочет что-то сказать, но никак не может. Даже Кристина с Хафизом оставались в сторонке, решив дать Маэстро и сеньоре Гудичелли объясниться. — Эрик, чем ты терзаешься? — не выдержала Ла Карлотта, поняв, что так и не дождется ответа от Призрака Оперы, который словно специально надел самую непроницаемую черную маску. Даже тщательно загримированный подбородок, на котором почти не было видно шероховатостей и нездоровой бледности, казался высеченным из мрамора и неподвижным, как и виднеющиеся из-под края маски плотно сжатые губы. — Ну вот, старое доброе «ты», а то я уже начал волноваться за вас и дарогу, — язвительно проговорил мужчина вместо ответа. — Очень мило, что на прощение ты хочешь сказать мне именно это, — прищурилась итальянка. — Я уже начинаю думать, что тот невинный поцелуй вскружил тебе голову, и ты собираешься открыть мне свои порочные чувства… — Проклятие, — шикнул дёрнувшийся, как от удара хлыста, Эрик. — Обязательно всегда говорить такой вздор? - и, немного помолчав, добавил совсем тихо. — Я хотел только сказать, что благодарен вам за всё, что вы сделали для нас с Кристиной. Мне трудно говорить вам это после покушений посредством задников со сцены, и той памятной жабы… Но едва ли я вспомню хотя бы двух человек, которые сделали бы для меня в этой жизни так же много, как вы, сеньора, и были бы столь же добры. Вы необыкновенный человек, вы лучше, чем я когда-либо о вас думал. Лучше, чем сами о себе думаете. И я прошу вас забыть обо всём, что я наговорил вам в доме Буржеоа…        Карлотта казалась пораженной, и даже слегка покраснела от неожиданного признания. — Ммм, — протянула она. — Даже не знаю, что сказать в ответ… Разве что то, что ещё никого в жизни не уважала так, как вас, Маэстро. Я говорить это серьезно, без издевки. Я так же смело говорить, что верю, что вы с Кристиной самая красивая пара из всех, что я когда-либо видела. Вы предназначены друг другу небом, и я так рада, что у вас наконец-то всё прекрасно! Вы заслужили своё счастье, Эрик, хоть Кристина и не всегда понимает, как ей с вами повезло.        Обоим как-то вдруг полегчало. За постоянными пререканиями, издевательствами и язвительностью, они никак не могли найти в себе силы, чтобы сказать эти простые слова. А когда все было сказано, можно было расставаться с чистой совестью. — Карлотта! — поторопил Хафиз. — Просто не вериться — не выносили друг друга, а теперь наговориться не могут! — воскликнула Кристина.        Эрик застыл напротив сеньоры, не решаясь обнять её, как дарогу, а предложить рукопожатие даме как-то неправильно… К счастью, скромность из них двоих была только у Призрака Оперы, поэтому сеньора бесстрашно обняла Маэстро, обвив руками его шею. Эрик не сопротивлялся, чем поразил себя даже больше, чем окружающих, а потом и вовсе осмелился положить узкие ладони на талию дивы в ответ. — Ну, всё, теперь все вопросы решены, — заявила Карлотта, отстраняясь и идя к поезду.        Эрик подошел к Кристине, которую взял под руку в знак поддержки и любви. Они оба с грустью наблюдали за тем, как дарога помог Карлотте подняться по подножке, и Кристина собиралась было зарыдать опять… Когда сеньора Гудичелли внезапно вылетела из вагона, чтобы через секунду вновь обнять Кристину и чмокнуть её в щеку. И, прежде, чем Эрик успел что-то предпринять, бесстыдная итальянка оставила и ему легкий поцелуй, правда, не достав до щеки, сокрытой маской, и попав в уголок губ. Прежде, чем Маэстро успел вновь вздохнуть, а Кристина — подавить неуместный смешок, вызванный буквально остолбеневшим благоверным, Ла Карлотта Франческа Гудичелли уже вновь оказалась в поезде. Она дала бравую отмашку из окна, прежде чем прорвавшиеся на перрон журналисты и поклонники оттеснили Эрика с Кристиной от поезда. — Прощай, прекрасный Париж! — пропела Карлотта, перекрикивая шум двинувшегося паровоза и крики публики.       Кристина почувствовала себя потерянной, словно оставшейся в кромешной темноте без единого солнечного луча. Но, рыжее и бесстыжее солнце покидало не только её, но и весь Париж заодно. — Не печальтесь, моя дорогая, — проговорил Эрик, который наконец-то пришел в себя. — У нас всё будет хорошо, а ваша ненаглядная сеньора уезжает не навсегда.       Кристина почувствовала, как толкнулся ножкой её ребенок и улыбнулась. Наваждение отступило, и ей подумалось, что, вероятно, переезд Ла Карлотты пойдёт им всем на благо. Нельзя же постоянно цепляться за юбки сеньоры, как неразумный ребенок? Или ждать помощи Хафиза? Им с Эриком давно пора научиться жить самостоятельно. И, самое важно, что им было ради кого это сделать. — А я и не сомневаюсь, что всё будет хорошо, — ответила Кристина, кладя руку Эрика на то место, где их малыш пинался сильнее всего.        Эрик, ощутивший было ту же тоску, что и Кристина, тоже пришел к выводу, что им незачем грустить, когда не за горами было появление на свет их самого главного счастья в этой жизни.