Возвращение блудной Кристины

      Карлотта приближалась к дому Хафиза. Её даже мутило - то ли от волнения, то ли от того, что экипаж трясло…       Женщина наложила сантиметровый слой косметики, сделав себя настолько молодой, насколько это было возможно. Теперь примадонне было нельзя дать больше двадцати с небольшим.       Ла Карлотта поправила вуаль шляпки, выходя из экипажа. Женщина перекрестилась, произнесла пару слова на итальянском, призывая удачу, и дернула за звонок. Дверь открыл уже знакомый ей слуга Хафиза, Дариус. - Сеньора… - почтительно склонил он голову. - Хозяин давно ожидает вас в гостиной.       Прима оставила шиншилловое манто слуге и стала подниматься в гостиную. На ней был большой бирюзовый палантин, закрывающий вырез платья, и итальянка надеялась, что выглядит прилично.        Женщина остановилась на секунду, тряхнула головой, словно презирая себя за слабость. Порывисто перекрестилась опять и вошла.       В одном из кресел, совершенно по-европейски сидел мужчина, очень похожий на Хафиза, только намного старше. Одетый в домашний халат с кисточками, он курил кальян, темные глаза смотрели куда-то сквозь клубы дыма, очень далеко.       Напротив этого человека, от которого веяло властностью, сидел дарога в обычном сюртуке и вообще в европейской одежде, не считая шапочки, который поднялся при ее появлении. - Лотта! Я так рад, что вы пришли! Признаться, я уже думал, что вы передумали! - дарога поспешно и чуть неуклюже поклонился - тоже по-европейски.       Шах скривился.       С первого взгляда он понял, что эта женщина никогда не будет тихой и послушной. Женщины с такой яркой внешностью просто не могут быть кроткими! А глаза зелёные, как у кошки. Дурной знак… Оделась прилично, если только можно говорить о приличиях в этой варварской стране, даже на лицо маску скромности нацепила. Но в глазах горит огонь! Нет, его сыну нужна правоверная мусульманка! И только! - Ну что вы, Хафиз. Как я могла не прийти и не предстать перед великим шахом Персии.       Карлотта изящно, будто на сцене, склонила голову перед отцом любимого.       Тот окинул её придирчивым взглядом. - Да, Хафиз, ты был прав. Эта женщина очень хороша собой, - оценил шах примадонну, перейдя на персидский.       Нет, хороша, хороша, бесовка! И голос приятный, но видно, что не будет она беспрекословно повиноваться, дикая кобылица! Надо на чистую воду её вывести… - Отец! Я вас просил, говорите на языке французском! Больше я ничего не прошу от вас! - заговорил дарога на родном языке.       Шах скривился, как от кислого вина, но ответил уже на чужом языке. - Как, говоришь, её зовут, Хафиз? - Надир решил с ходу проверить, какой характер у его возможной невестки. А то иная прячет за женской улыбкой сердце воина… - Карлотта. - Что за нелепое имя? - фыркнул Надир. - Я буду называть её Камиля. Это означает - зрелая.       Карлотта задохнулась от возмущения. Итальянский темперамент давал о себе знать, её уже тянуло устроить небо в алмазах, но она сдерживалась. - Лотта, вы не против?- наследный принц с тревогой обернулся к любимой. - Отец ярый патриот, он не выносит чужестранных имён и обычаев, ему так будет легче.       Он совершенно правильно понял молчание примадонны. - Тем более, это имя значит ещё и «совершенная, безукоризненная»! Это точно про вас! - быстро заговорил Хафиз - положение между двух огней не особо то ему нравилось.       Надир ухмыльнулся. Карлотта выдавила свою лучшую театральную улыбку. Да, держит себя в руках неплохо, даже улыбается, а в глазах шайтаны пляшут! Отлично, задел… - Конечно, если вашему отцу так будет удобнее. - И сколько же лет твоей женщине? - Шах выдохнул клуб дыма.       Карлотта сузила глаза. Она что, пустое место?! - Я не знаю. Думаю, не многим больше двадцати, так, Карлотта? - Хафиз виновато улыбался, будто извиняясь за родителя. - Да, мне двадцать пять, - солгала прима без угрызений совести. В конце концов, она чувствовала себя именно на этот возраст.       Но ложь Хафиза задела ее даже больше, чем слова его отца. - И что же, она ещё не была с мужчиной? Помни, сын, тебе нужна достойная!       Ла Карлотта так сильно сжала кулаки, что ногти вонзились в кожу. Хафиз покраснел.       Надир же откинулся в кресле и притянул кальян, из-под полуопущенных век наблюдая эту занятную сцену. А женщину то трясёт, дышит громко, быстро - злится. - Отец! В этой стране такие речи недопустимы в присутствии дамы! - ужаснулся дарога. - Я шах! И я в доме моего сына! Значит - это моя страна! Отвечай, Хафиз! - с присущей ему властностью заявила Надир. - Я не буду оскорблять Ла Карлотту! - Так её есть в чём упрекнуть!? - взревел шах.       Это было выше сил сеньоры Гудичелли, но ради дароги она пока молчала. Женщина сжала кулаки, до крови царапая ладошки ногтями. Зубы она стиснула так, что они аж заскрипели. - Она чиста, как ангел! - дарога не выдержал атаки.       Следующие несколько минут мужчины яростно выясняли свои отношения на персидском. Смысл можно было прочесть по интонациям и по выражению лиц обоих, но Карлотту сейчас это не интересовало.       Примадонна закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Это не ускользнуло от внимательных глаз Надира. - И как же она смогла прийти сюда без отца, брата или сопровождения? - спросил немного успокоившийся шах.       Карлотта уже подрагивала от негодования. Как смеет это человек её рассматривать, как вещь на витрине?! Надир смотрел на неё таким взглядом, как будто думал, порадовать чадо новой игрушкой или нет.       В общем-то, Надир совершенно правильно оценил примадонну, мысленно назвав ее неукрощенной кобылицей. С самого детства она ненавидела слабость. Перед глазами был печальный пример - ее добрая, кроткая мать, служанка в таверне, вечно скромно одетая, с печальными глазами. Бессильная защититься сама, и уберечь дочь от побоев пьяного мужа. Она скончалась ещё в те незапамятные времена, когда будущей примадонне только-только исполнилось девять лет.       А когда Карлотте не было и тринадцати, отца хватил удар. Через три дня после похорон девочка оказалась на улице с узелком одежды, несколькими монетами... И невероятным, неистовым желанием во что бы то ни стало вырваться из грязи и нищеты. Она работала служанкой в тавернах, мыла посуду, подносила вино пьяным извозчикам. На красивую девочку с доставшимися от матери необычными зелеными глазами обратил внимание новый хозяин заведения. Под угрозой она покорилась, закусив до крови губу и вся сжимаясь от ужаса и отвращения, а потом - от ненависти.       Единственным просветом в этой грязи было пение. Карлотта пела в церковном хоре, уносясь куда-то, словно видя перед собой умершую мать. Но у нее не поворачивался язык восхвалять Бога за любовь и милосердие - из глубин души просились совсем иные звуки. Так будущая прима разучилась петь душой...       Ей было около шестнадцати, когда девочка, без зазрения совести вытащив несколько золотых из кармана пьяного хозяина, направилась в Рим.       За протекцию новая хористка тоже платила своим телом. Платила, ненавидя и презирая, сузив глаза от подавленной ярости.       Что помогло не сломиться? Невероятное упорство, любовь к музыке и опере. Желание стать настолько известной и богатой, чтобы делать только то, чего хочется ей. Только это помогало юной Карлотте Гудичелли. Выходя на сцену, она забывала обо всём, сцена была её единственной отдушиной, единственным смыслом жизни. Только через несколько лет, отшлифовав до идеального свой голос, Карлотта стала себя хозяйкой. Только через годы, став примадонной, получив громадный гонорар, встав на ноги, она перестала ненавидеть своё жалкое существование. Примадонна как можно скорее покинула город, где поднялась из самой грязи и отправилась с гастролями по всему миру.       Жалкое состояние, в котором она увидела Кристину Дааэ в тот злополучный вечер, напомнило Карлотте детство и юность. В душе скандальной примадонны шевельнулись добрые чувства, смешанные с горечью. Если бы ей помог... Хоть кто-то!       А теперь в голосе шаха звучали слишком знакомые нотки. Пренебрежительные, высокомерные. Он не ставил её ни во что. Как и нотки слабости в голосе Хафиза, это невероятно выводило из себя. - Во Франции это можно, отец!       Надир заметил, что женщина его сына закусила губу и побледнела, а глаза так просто метали молнии. - Хафиз, а не работает ли она часом? - Лотта поёт отец, поёт, как сладкоголосый соловей! - И где же она поёт? В том борделе, что называется театром? И как же тогда назвать твою женщину? - язвительно спросил шах, обнаруживая неплохое, хотя и своеобразное знакомство с европейским укладом жизни. - Театр - это не бордель, ваше сиятельство! Это храм музыки, колыбель искусства! - не выдержала примадонна. - И как же ты смеешь говорить без разрешения моего сына, Камиля!? Ты женщина и ты ничто! Знай своё место!       В памяти Карлотты медленно всплывали наставления священника её матери. Молись и терпи, терпи и прощай, подставляй другую щеку... В душе заклокотала такая ярость, какой Ла Карлотта не ощущала уже много лет. - Отец… - Хафиз, и что ты мне скажешь? На неё пялится весь город? - Смотрит, а не пялится, отец! - Эта недостойная должна уйти из этого дома и из твоей жизни, сын. В Персии такую женщину забросали бы камнями, а ты хочешь сделать ее матерью своих детей, наследников престола! Прогони свою Камилю. И это не обсуждается, я так сказал!       Карлотту трясло: Хафиз и не думал сопротивляться, только глаза опустил! - И чтобы я её тут больше не видел! В нашей семье не нужна женщина, которую уже пользовали! Нет, я найду тебе достойную девушку из приличной семьи! Правоверную!       Горячие речи мужчины прервал звон разбитой посуды.       В стену, всего в полуметре от Надира, впечаталась старинная ваза, разбившись на миллион осколков. Затем обоих персов оглушил звонкий пронзительный крик, вернее пылкая тирада разъяренной Карлотты. - Vergogna!!! Boorishness! Vecchia capra!!! Sì come ti smeš!?! - несколько фарфоровых статуэток закончили своё многовековое существование, разбившись о стену, всего в нескольких сантиметрах от зажмурившегося Хафиза. - Я - Ла Карлотта Франческа Гудичелли, примадонна всемирно известного Опера Популер, лучшее сопрано века, а не Камиля! - она эксцентрично взмахнула руками у лица остолбеневшего шаха. Даже он не ожидал ничего подобного этому взрыву. - И я смею говорить тогда, когда захочу! И если я уже открыла рот, то слушайте! Да, я свободно передвигаюсь не только по городу, не только по стране, но и по миру без сопровождающих! Я сама себе хозяйка, скажу больше, на этой земле мне нет господина! И мне жарко в треклятом палантине и плевать я хотела на то, что вы думаете!       Она с вызовом и сарказмом сбросила чертову тряпку.       Шах во все глаза уставился на декольте примы. - А мне нравятся открытые платья! - издевательски повела плечами Карлотта. - Подчеркивают достоинства. Особенно, когда есть, что подчеркнуть! А вот проклятые вуали я ненавижу! У меня красивое лицо и я не собираюсь его скрывать! И смотрит на меня не только весь город, а весь мир! И есть на что посмотреть, скажу я вам!       Она сделала короткую паузу, чтобы перевести дыхание, но снова ринулась в бой, не давая Надиру прийти в себя. - Ладно, я понимаю, вы привыкли к другой жизни, к другому миру, вы считаете меня ничем! Но ты, Хафиз! - Ла Карлотта так сверкнула глазами на дарогу, что тот даже едва заметно вздрогнул. - Ты соврал про мой возраст, боясь отца! Мне тридцать два и ты это знаешь! - Сеньора схватила блюдо с полки и разбила его об пол перед собой с такой чудовищной силой, что осколки брызнули во все стороны. - Затем в моём присутствии ты позволил оскорбить меня. Ты не заступился за меня, напротив, втоптал ещё глубже в грязь своим враньём! Да ты как пятилетний мальчик! Да папочка, как скажешь, папочка!- Карлотта картинно скорчила гримасу и возмущенно взмахнула руками. - Ну конечно, а то он тебя отшлёпает! Ты взрослый мужчина, покажи характер! Да я в пять лет терпела побои отца, но говорила всё, что думаю, не подчинялась! А ты?! - Молчи, женщина! Что ты себе позволяешь!? - отмер наконец Надир.       Он медленно встал на ноги, угрожающе поднимая трость. - О да, слушаюсь мой господин и повелитель! - с издёвкой выдала примадонна, изображая страх перед шахом. - Ведьма! - шах сделал выпад тростью, Лотта лихо увернулась. - Дикарь! - одна из расшитых подушек полетела в шаха, попав ему в голову.       Хафиз на несколько секунд зажмурил глаза. - Я убью тебя! - возопил не своим голосом Надир, бросаясь на Карлотту. - Попробуй, старый козёл! Ногти видишь? - Прима угрожающе подняла руки с сантиметровыми ноготками. - Сейчас на каждой щеке по пять полос будет!       Мужчина не решился приблизится. Даже в ярости у шаха хватило осмотрительности понять, что расстояние до Персии, где знают, как обращаться с такими ведьмами, намного больше, чем до когтей итальянки. - В Персии тебя закидали бы камнями! - проорал потемневший от праведного гнева мужчина. - А мы в Париже! Так что помолчали бы вы, месье! - все-таки баритон шаха весьма уступал в громогласности закаленному в спорах сопрано Карлотты.       Дариус, прибежавший на звон посуды с ужасом взирал на разыгравшуюся сцену, сжимая в руках чётки и что-то шепча. - Лотта! Отец! Умоляю, хватит! - Молчи, сын! - Тихо, Хафиз! - в унисон воскликнули шах и примадонна.       Бедный дарога, оказавшийся между двух огней, умоляюще поднял руки, встав между отцом и любимой.       Шах несколько раз глубоко вздохнул, прикрыл глаза и попытался успокоиться. Но тут Ла Карлотта вспомнила про наследника… - И ты клянёшься мне в любви! Что ты за мужчина! - итальянка окинула перса взбешенным взглядом с головы до ног. - Да пропади оно всё пропадом! Никто не смеет так обращаться с сеньорой Гудичелли! Vieni su di voi tutti bene e da molto tempo! Si! Arrivederci! - закончила итальянка парой крепких проклятий.       Карлотта со всей силой хлопнула дверью и стала быстро спускаться по лестнице, положив руку на грудь. Корсет, казалось, душил, но успокоиться не удавалось.       Она еще задыхалась от ярости, а в глазах уже стояли непрошеные жгучие слезы.       Кристина, уже зайдя в свою гримёрку, услышала крики Ла Карлотты. Это был не просто скандал, это был ураган, извержение вулкана, стихийное бедствие, тайфун.       Примадонна орала на всех сразу и на каждого в отдельности, кидалась стульями, била реквизит к операм, да и вообще крушила всё, что попадалось под руку. На репетиции она сломала палочки барабанщика, разбила об стену баночку пудры, оттаскала за волосы балерину, посмевшую что-то неуважительно сказать ей, порвала ноты хористкам и метнула табуретку в виолончелиста. Все эти действия сопровождались ужасающими ругательствами на смеси двух языков. Прима не то что бушевала, она была вне себя. Уже после прогона оперы, Кристина с примадонной зашли в гримерную Карлотты. - Что случилось, сеньора? - взволнованно спросила Кристина.       И чтобы как-то сгладить это официальное обращение, налила из графина воду и поднесла стакан сидящей на софе женщине. - Я даже говорить не хочу! Будь проклят этот день!       Неожиданно Карлотта упала лицом в подушки и зарыдала в голос. - Сеньора? - Кристина чувствовала себя беспомощной и была, мягко говоря, удивлена. - Ну почему так? Стоит мне решить, что я счастлива, как всё ломается! Я никогда не была счастливой! Никогда! Почему?! За что!? Я никому в мире не нужна! Я совершенно одинока!       Слышать такое от примадонны, которую называли королевой сцены, которую боготворил Париж... - Карлотта, мне так вас жаль! Я вас так люблю! - Кристина робко положила руку на плечо Гудичелли. - С какой радости, Даае? - подняла голову женщина. - Мы с тобой чужие друг другу! - Нет! Вы мне очень помогли, помните? И мы стали подругами! - Ну, это радует… - усмехнулась Карлотта, криво и горько. - Но мне так хочется быть любимой, возвращаться не в пустой особняк, возвращаться к любимому мужу, к детям! А я хочу ребёнка, ты не знала? И обязательно девочку! Я бы расчесывала ей волосы и дарила кукол! Её бы звали Сэльвэтрикс, как мою маму! Это значит - спасительница. Очень красивое имя, si! Я бы очень любила её! Она была бы счастлива, не то что я! Она могла бы быть счастливой, но этого не будет. Знаешь, почему?       Кристина, с испуганным и виноватым видом могла только покачать головой. - У меня никогда не будет детей, я отморозила себе всё, что было можно! И знаешь как? Один stronzo столкнул меня в канал, когда мы шли по набережной в Венеции. Мне было на два года больше, чем тебе сейчас! Ударил меня и столкнул в воду. Дело было ночью, я еле выбралась и пролежала без чувств несколько часов на каменной улице, в мокрой одежде! У меня никогда не будет мужа, кому нужна бесплодная, старая, сварливая итальянка, которая побывала в сотне постелей?! Мне незачем жить, я хочу умереть!       С присущей ей театральностью сеньора вскочила на ноги, подлетела к трельяжу и вырвала из ящичка стилет. Кристина вскинула к губам дрожащие пальцы, а Карлотта драматично подняв брови, приставила оружие к своему чудесному хрустальному горлу. Но, увидев смертельно побледневшую дублершу, итальянка с размаха всадила стилет в ближайший пуфик. И, осмотрев перепуганную девушку с ног до головы, горько засмеялась. - Боже, как я тебе завидую! Ты никогда не знала, что такое отдавать себя за деньги тому, кого ненавидишь и презираешь, терпеть насмешки и побои! У тебя есть то, о чём я могу только мечтать! Скоро у тебя будут и дети! Отец тебя любил, а ты любила его. Эрик тебя боготворит, ты счастлива замужем! Нет, это не чёрная зависть! Карлотта зарыдала ещё сильнее и отправила флакончик с духами в стену. - Не надо мне завидовать… - Кристина чувствовала себя виноватой, хотя и понимала, что за ней никакой вины нет. Нет, она не считала себя счастливой, но сравнивать было больно. Ее собственная жизнь с этим бурным потоком унижений и испытаний была несравнима. - Да, я обожала отца, но как трудно терять того, кого любишь всем сердцем! А Эрик? Как тяжело любить и бояться одновременно! И я каждый божий день сомневаюсь в себе и в нём! Карлотта, вы обязательно будете счастливы, обязательно! Вы не старая, вы очень красивая! И вы должны были быть хоть когда-нибудь счастливы! Вы помните свою мать? Она любила вас? - Мне не было девяти лет, когда она умерла. А знаешь как? Отец толкнул её, а она ударилась головой о стенку! Вот где справедливость!? Ублюдку ничего не было! Я помню её… Мои волосы, лицо, глаза… И мой голос… Но даже когда была мать жива, я была несчастна! Отец бил нас обеих! Я ненавидела его! О, как крепко ненавидела! Как же хорошо, что старый bastardo сдох! Гореть ему в аду синем пламенем вечность!       Карлотта неистово засмеялась, давясь слезами. Кристина тихо заплакала, обнимая подошедшую к ней сеньору. - Вас любит Хафиз! - Ошибаешься... Ох, как же ты ошибаешься, наивная дурочка! - женщина в общих чертах, прерываясь на рыдания и ругательства, пересказала свой визит к наследному принцу. - Но это не значит, что вы ему безразличны… - начала было Кристина. - Значит! С любимыми женщинами себя так не ведут! Кристина! Я хочу убить себя! И не говори мне об аде, я была там! Где Эрик!? У него найдётся яд, в крайнем случае он меня удушит! Где он!? - Карлотта словно сошла с ума - она заметалась по комнате, подбежала к зеркалу и полубезумно в него уставилась, словно пыталась увидеть то, что было за ним. - Ближе, чем вы думаете, сеньора, - послышался низкий голос из-за зеркальной поверхности. (прим. автора: Vergogna!!! Boorishness! Vecchia capra!!! Sì come ti smeš!?! Позор! Хамство! Старый козёл! Да как вы смеете!? Vieni su di voi tutti bene e da molto tempo! Si! Arrivederci! Пошли вы все далеко и на долго! Да! До свидания! stronzo Ну, как сказать... Лучше не буду переводить. bastardo В принципе и так понятно - ублюдок.)