Прикладное Флотоводство

      Посыпка слегка хрустела на зубах, заставляя прочищать их языком, тем самым слизывая посыпку, и вновь щекоча вкусовые рецепторы.       Вслед за крошкой на язык попадали и остатки медового крема. Слегка горчащие, но сладкие-сладкие, самую чуточку не доходящие до приторности. Оседающие на языке следами удовольствия, остатки крема заставляют с наслаждением прижимать язык к нёбу, чтобы ещё лучше прочувствовать этот вкус.       Ещё раз облизнувшись, потянулся за стоящей по правую руку кружкой.       Я отхлебнул кофе.       Ароматная, немного терпкая, жидкость обожгла язык, затирая сладость, привнося лёгкую нотку горечи и остроты. Вслед за вкусом кофе, в нос шибает аромат. Яркий, интенсивный, заставляющий ноздри непроизвольно раздуваться, и словно напрямую прочищающий сознание. Чуть больше кофейного аромата улавливает кончик носа, и там этот аромат задерживается чуть дольше       Вкус кофейных зёрен окатил язык и покатился дальше, прогревая горло, лёгкие, оседая тугим комком тепла прямо в животе. А потом этот жар скользнул дальше, прямо в кровь, разогревая жилы, ускоряя сердцебиение, заставляя сделать чуть более глубокий вдох, немного прикрыв глаза и получить этот заряд бодрости прямо в мозг.       — Вот, возьмите ещё тортика, Александр Викторович!       Похожая на благодетельного ангела, прекрасная блондинка аккуратным движением штык-ножа отделила отрезанный кусочек, ловким движением уронила его на полотно ножа и быстрым движением переложила на мою «тарелку».       «Тарелка» представляла из себя обычный чистый лист формат А4, вытащенный прямо из лотка подачи бумаги стоящего в кабинете принтера. Сложить пополам, аккуратно загнуть края, потом загнуть уголки в обратную сторону – и «тарелка» готова.       — Спасибо! — искренне поблагодарил я свою благодетельницу.       А как иначе ещё назвать?       Пока не получил первый кусочек тортика и ароматную чашку кофе, свежую, специально сделанную для меня, пока я защищался от тщательно ощупывания Художником, я даже не представлял, насколько голоден.       Аккуратно введя острие финки ровно в середину кремового слоя, я быстрым движением отделил два нижних коржа от кусочка торта.       Финку, кстати, мне тоже дала похожая на ангела девушка, предварительно тщательно протерев лезвие влажной одноразовой салфеткой. И нет, она похожа на ангела отнюдь не из-за того, что кормит голодного меня тортиком. Разве что немного…       Наколов два нижних коржа тортика на лезвие финки, я перевернул их так, чтобы кремовый слой ложился на язык – впрямую соприкасался со вкусовыми рецепторами – и откусил, с огромным удовольствием.       Крем немного горчил. Самую чуточку, и это легко перекрывалось сладостью этого самого крема. А ещё он выдавливался из пространства между коржами и из-за этого немного попадал на верхнее нёбо, заполняя вкусом всю ротовую полость. Этакий трёхмерный вкус.       Полностью пропитавшиеся коржи практически не ощущались при жевании, чувствовались скорее, как чуть более твёрдый крем, нежели чем что-то мучное. Они даже не столько жевались, сколько буквально сминались просто языком. Только нижний, чуть более жёсткий, корж ощущался отчётливо.       Но и он, пережёванный и окончательно смешавшийся с медовым кремом, оставлял после себя лишь ощущение сладости, идеально балансирующей на грани приторности с лёгкой ноткой горчинки натурального мёда.       Ровно до момента, когда я откушу следующий кусочек торта, наполнив рот медовым кремом и прекрасно пропитавшимися коржами. Наполнив рот медовым ароматом и почти приторной сладостью.       И запить всё это дело кофейком.       Немного подостывший кофе словно изменил свой вкус.       Стал немного более тягучим, словно более плотным, даже немного маслянистым. Аромат стал более концентрированным, и вместе с тем – немного более мягким. Он уже не шибал в нос, а легонько щекотал обонятельные рецепторы.       Сам вкус кофе на языке отдавал куда более сильной горечью, и вместе с ней – более разносторонним, более богатым ароматом. И вместе с тем, букет аромата стал словно приглушённым, скорее даже именно благодаря этой приглушённости вкуса он ощущался более полно, более многосторонним.       Ещё один глоток.       — Кофе просто замечательный, Елена Владимировна! — с блаженной улыбкой заявляю девушке.       — Камерунский, — чуть покраснев пояснила девушка. — Его сейчас только по земле доставляют, поэтому он в Евразии считается очень дорогим, но всё равно вкус совсем другой, по сравнению с китайским или индийским. Он стоит своей, вдвое большей, цены. А вот бразильский сейчас достать почти нереально…       — Мне бразильский никогда не нравился, — пожал я плечами. — А вот китайский пробовать никогда не приходилось, к слову.       — А вы в любую кофейню зайдите, — с улыбкой посоветовала Елена Владимировна. — И там, скорее всего, вам смолотят именно китайского кофе. Они сейчас главный экспортёр кофе во всей Евразии.       — Прямо-таки во всей Евразии? — улыбнулся я, уловив скользнувшую в голосе девушки интонацию.       Но та, неожиданно серьёзно, кивнула:       — Сейчас Транссиб – основная магистраль китайского экспорта. В ваше время они больше морем торговали, да и через Чёрное Море шёл импорт из Турции, и было очень много турецкого кофе что в Европе, что в России. Но с тех пор, как была закончена инициатива «нового великого шёлкового пути», или, как китайцы её называют, «Один пояс – Один путь», то почти половина товарооборота пошла через Транссиб, а морские грузоперевозки китайских товаров здорово просели. А когда случился…       — Избавьте меня от вашего урока истории! — закатил глаза сидящий рядом Художник. — Потом его устроите, вы же говорили, что у бездельника три часа всего.       Подхватив свой свёрток, дедуган наклонился к самому моему уху и заговорщицким шёпотом спросил:       — Ты костыль-то брать будешь?       — А есть варианты? — таким же шёпотом ответил я. — Огласите весь список, пожалуйста!       — Могу дать экзоскелет! — предложил Художник.       С серьёзной такой рожей предложил. Зная этого старика, я как-то даже не удивлюсь, если он вот сейчас всерьёз. Про экзоскелет. Вполне мог и заваляться где-то.       — Что в костыле на этот раз? — не выдержав, спросил я с усмешкой. — Колись давай, это пулемёт? Снайперка с выдвижной оптикой? Или ты засунул туда что посерьёзнее?       — Тебе понравится! — подмигнул мне дедуган.       И пока я с удовольствием доедал тортик, запивая остывающим кофе, Художник неспешно разворачивал перевязанную бечёвкой упаковочную плёнку.       Иногда полиэтиленовые пузырьки этой плёнки лопались под длинными пальцами старика, и в этот момент Елена Владимировна бросала на упаковочную плёнку какой-то заинтересованно-приценивающийся взгляд.       Знакомый такой взгляд. «Как бы поудачнее отжать себе?» называется.       — Держи! — протянул Художник мне костыль, когда я добил третий кусочек торта.       На самом деле, я прицеливался и к четвёртому, но деду то ли надоело ждать и отчаянно желалось похвастаться какой-то странно-вундер-ваффе, то ли столь же отчаянно желалось тоже немножко тортика.       Взяв из рук старика костыль, я, для пробы, упёр его в пол.       Обычный, к слову, медицинский костыль. В больничке, из которой меня Хорхина выкрала, многие реабилитируемые с такими ходили. Тонкая трубка из матово-серого пластика, причудливо изогнутая по всем правилам бионики, чтобы давать устойчивую опору человеку в большинстве возможных положений. Ближе к низу – шайба регулировки, из которой выходит телескопически удлиняемая часть костыля. На конце – резиновый набалдашник с явно выделенным цепким протектором и сбоку от набалдашника – кнопка, нажатие на которую у нормального костыля выдвигает «зимний» шип из набалдашника. На самой изогнутой части костыля крепилась ручка. Не пистолетная рукоять, которую я подсознательно ожидал там встретить, а обычная ортопедически-удобная ручка с покрытием из резиноподобного износостойкого нескользящего пластика и с рифлением по бокам. Вот рифление – да, напоминало «щёчки» какого-нибудь «Макарова». На торце ручки была красная отражающая наклейка. При чём, было явно видно, что это – именно наклейка, а не вставленный в рукоять конструктивный элемент. Выше рукояти поверх пластиковой трубы шла плавно расширяющая вогнутая площадка для предплечья, оканчивающаяся мягким полукольцом подлокотника. Вся площадка была покрыта всё тем же резиноподобным износостойким нескользящим пластиком, а само полукольцо подлокотника было усилено с внешней стороны дополнительными рёбрами жёсткости.       — Отлично, Художник, выглядит как совершенно обычный медицинский костыль, — похвалил я дизайн. — Добротный, качественный, но не прям эксклюзивная работа. Костыль как костыль. Так что в него встроено?       Дедуган расплылся в улыбке, заговорщицки подмигнул поднял указательный палец к потолку:       — Встань, обопрись на него.       Ну, недолго думая, я последовал совету.       Встал, опёрся. Костыль как костыль.       — Дальше-то что?       — Слышал щелчок? — хитро глядя на моё лицо, спросил Художник.       Я помотал головой в ответ.       — Ослабь давление, убери вес с костыля, и потом обопрись ещё раз, — начал сыпать указаниями старикан. — Слушай внимательно в этот раз.       Пожав плечами, я сделал как говорил Художник, и на этот раз действительно услышал едва слышный щелчок где-то в глубине конструкции. Так старые пластиковые детали щёлкают, когда половинки слишком изношены и уже не идеально друг к другу притёрты.       — Слышу, — подтвердил я вслух. — В чём подвох?       — Этот щелчок, — медленно, с расстановкой принялся пояснять дедуган, поглаживая свою длинную бороду, — ни что иное как работа механизма. Когда ты опираешься на костыль, то внутри рукояти срабатывает блокирующий штифт, снимающий механизм с предохранителя. Чтобы система сработала, ты должен именно опираться на костыль, а не держать его на весу. А теперь – нажимай прямо по центру светоотражающей наклейки. Под ней спрятана кнопка.       Пожав плечами, я потянулся большим и попытался нашарить кнопку под наклейкой.       Не нашарил, что характерно, и решил просто надавить по центру. Потом ещё надавить, посильнее. Потом – ещё сильнее.       И когда уже палец побелел от давления, костыль звонко щёлкнул, раскрываясь почти по всей длине.       Подняв очередное творение безумного Художника… это мы его ласково так называли, вы не подумайте, он не безумен на самом деле… наверное?       Так вот, подняв творение Художника на уровень глаз, я с удивлением рассмотрел наполняющую трубу изнутри рыбью чешую. Ну, оно на первый взгляд выглядело, как рыбья чешуя. Множество треугольных медных пластинок, каким-то малозаметным способом крепящихся к проходящему внутри трубы костыля стержню. Сам внешний корпус костыля раскрывался больше чем на половину, и теперь чем-то напоминал раскрытый бомболюк стратегического бомбардировщика.       — И что это? — удивлённо спросил я.       — Думал, ты сразу догадаешься, — как-то даже расстроился Художник.       Легко поднявшись с диванчика, словно ему и не сто один год, дедуган подошёл к костылю, аккуратно ухватился каким-то пинцетом за одну из чешуек и слегка повернул её, отсоединяя тем самым от стержня.       — Осторожно, она бритвенно-острая, — предупредил старик, протягивая мне зажатую в пинцете пластинку.       Аккуратно зажав пластинку пальцами, я внимательно осмотрел её со всех сторон. Действительно, острая, со всех четырёх граней заточена. В основании самого острого угла интересной формы отверстие, видимо и обеспечивающее ту самую фиксацию на стержне поворотом пластинки. А с одной из сторон чуть выпуклой пластины было совсем небольшое отверстие. В такое и вода не вдруг затечёт.       — Ладно, — вздохнул я, возвращая пластинку Художнику. — Сдаюсь. Понятия не имею, что это.       — Я помню, как ты рассказывал, что можешь контролировать множество мелких объектов, — начал пояснять дедуган. — Ты ещё говорил, что, расколотив оконное стекло на кучу мелких осколков превращаешь их во что-то вроде хлыста, которым можешь и защищаться, и атаковать. Мы ещё смеялись с тобой, что ты гроза окон, случись вдруг что. Я ещё тогда подумал, что целое окно будет под рукой не всегда, а какой-нибудь песок ты так контролировать не можешь, так что было неплохо носить под рукой боеготовую заготовку. Под рукой – в буквальном смысле.       — То есть, — догадался я, — ты предлагаешь в случае чего раскрыть костыль, подхватить эти медные чешуйки и использовать уже их?       Кстати, неплохая идея. Действительно может сработать…       — А ещё я помню, — продолжал Художник, — что ты говорил, что, если на объект капнуть твоей кровью, ты контролируешь его гораздо лучше. Тебе не надо концентрироваться, и ты начинаешь его словно чувствовать. Поэтому я сделал внутри каждой пластины небольшую ёмкость на полтора миллилитра. Через технический клапан можно залить внутрь кровь шприцом и так оставить. В любой экстренный момент у тебя под рукой, в буквальном смысле, будет две тысячи послушных лезвий, которыми можно хоть пули останавливать. Потому что это не просто медь, это графен-медь-графеновый многослойный композит.       — Знаешь, Художник… — протянул я, по-новому глядя на тысячи чешуек внутри костыля. — А шикарная идея же. Мне действительно нравится эта штука.       — А то! — подбоченился дедуган. — Специально для тебя, бездельника, делал! Чтобы ты, как настоящий бездельник, не бегал и не искал себе инструмент, случись что!       — Спасибо! — искренне поблагодарил я старика. — Действительно, спасибо, Художник! С удовольствием забираю!       — Приходи ещё! — ухмыльнулся в бороду дедуган.       — Александр Викторович… — осторожно позвала меня Елена. — Вы закончили?       Когда мы начали возиться с костылём, девушка как-то незаметно переместилась обратно за рабочий стол и сейчас что-то распечатывала.       — Верно! — внезапно вспомнилось мне. — Шпильки для волос!       — Нет! — укоризненно покачала головой натуральная блондинка. — Пистолет. Табельный. Идёмте со мной, будем получать. Заодно и костыль попробуете.