Тринадцатая новелла. Затонский оборотень.
16 марта 2017 г. в 10:14
***
Прошло некоторое время. Весна окончательно вступила в свои права, заменив пожухлую траву новой и свежей и разукрасив ее цветами. Работы было на удивление мало, преступники будто притихли, тоже радуясь весне. Сложных дел не было вовсе, и я заполнял свой рабочий день, разбираясь в старых делах, а то и вовсе читая. После острого приступа вины, постигшего меня по завершении расследования смерти инженера, мной овладела некоторая эмоциональная апатия, можно даже сказать, бесчувственность. Дело о смерти инженера Буссе так и осталось официально нераскрытым. Но меня это уже мало трогало. В тот раз я проиграл. Что ж, будут и иные возможности отыграться. Нужно лишь сделать выводы и работать дальше, стараясь не повторять своих ошибок. А сидеть и страдать по поводу того, что проиграл — занятие весьма бесплодное. Все это было абсолютно правильно. Но имело отношение только к работе. Одну свою ошибку, самую страшную, я не мог бы исправить, просто начав жить дальше. И ночами, когда снижался самоконтроль, а дела или книги переставали меня отвлекать, я снова погружался в беспросветное отчаяние. Даже во сне я видел обиженное лицо, полные слез голубые глаза, смотрящие на меня с бесконечным разочарованием. После таких снов я часто просыпался среди ночи и лежал, глядя в окно на постепенно светлеющее небо, не в силах снова заснуть. А иногда мои сны были иными, светлыми и радостными. Мне снилась милая улыбка и нежный смех, я ощущал ее пальцы в своей руке, нежные губы, прикасающиеся к моим губам, и снова чувствовал себя счастливым, окрыленным надеждой. В таких случаях пробуждение было еще более безрадостным, а реальность давила своей беспросветностью. От Коробейникова я знал, что Анна Викторовна не уехала в Петербург. Но это уже ничего не могло изменить. Своими гневными, жестокими словами я убил все светлое, что было между нами. Я даже не пытался найти ее и просить прощения. Есть ситуации, когда прощение невозможно. Разумеется, как порядочный человек, я должен был бы принести ей извинения, хотя бы в письме. Но, по долгом размышлении, я решил и этого не делать. Даже если Анна Викторовна и прочтет мое послание, это лишь причинит ей лишнюю боль. Полагаю, ей неприятно даже вспоминать о том, что я существую. И незачем мне напоминать о себе, любым способом. Я причинил ей достаточно боли и что-либо исправить могу, только устранившись с ее пути. Она ясно высказала свое пожелание никогда более со мной не встречаться. И, хоть она и не уехала, подчинившись, полагаю, запрету родителей, я постараюсь выполнить ее желание не видеть меня никогда. Не знаю, долго ли продлилось бы еще это состояние апатии, не свойственное моей деятельной натуре. Но очередное убийство прервало неспешное течение моей жизни, вновь погрузив меня в круговорот эмоций, заставив думать и чувствовать. Утром на подворье купца Привалова был обнаружен труп приказчика Вешкина, убитого, со слов городового, вызвавшего меня на место преступления, каким-то просто изуверским способом. Дело обещало быть интересным. — Иван Силантьич Вешкин, — со вздохом рассказывал мне купец Привалов, указывая на лежащее на траве тело, — приказчиком он у меня служил, уж не помню, сколько лет. Управляющий мой, Никишин, нашел его утром. Я осмотрел тело. И в самом деле, изувер какой-то постарался. Или просто зверь, в прямом смысле слова. Тело было буквально разорвано. Кровь везде — на траве, на дорожке, на воротах. В руке покойного я заметил какой-то мохнатый клочок, вынул, рассмотрел. — Похоже, вырвал в пылу борьбы, — показал я клочок серой шерсти Коробейникову, возящемуся с фотоаппаратом. — Раны на теле рваные, видимо, нанесены клыками, зубами крупного животного. — Это волчья шерсть, — сказал Привалов. — Уверены? — Мы, Приваловы, сызмальства охоте обучены, — кивнул купец. — Волк это, точно. А вот это следы больше на медвежьи похожи. Для волка крупноваты будут. И он указал на след, впечатавшийся в землю рядом с телом. Что же это получается, медведь с волком задрали приказчика, да прямо во дворе? В охоте я никогда силен не был, но даже я понимал, что лесной зверь по собственной воле к жилью не пойдет. А тут два сразу? Совершенно непонятно. — Видать, оборотень это Затонской, — сказал кто-то из слуг, высыпавших во двор по случаю происшествия. Я обернулся на них. — Слыхала, как он ночью выл-то? — подтолкнул дворник горничную. — Слыхала, — подтвердила та перепугано. — Аж мурашки по коже. Ну вот и сказки начались. Страшно представить, какими слухами обрастет это дело. Хотя оно и в самом деле странное какое-то. Дверь дома отворилась, и на двор по ступеням сбежала красивая женщина, кутающаяся от свежего ветерка в шелковую шаль. Привалов шагнул к ней навстречу, прижал к груди, отворачивая от кровавого зрелища. — Жена моя, Ирина, — представил он ее, успокаивающе гладя супругу по спине. — Кто-нибудь слышал крики ночью? — спросил я сразу у всех присутствующих. — Крики — нет, — ответила Ирина Привалова. — Вой слышала, будто волчий. — В котором часу? — уточнил я. — Вечером поздно, и ночью тоже. — Мне ты ничего не говорила, — сказал Привалов жене с удивлением. — А чего говорить-то, — ответила она, — волк он и есть волк. — Антон Андреич, Вы здесь заканчивайте, — велел я Коробейникову, — а потом найдите мне егеря. Привезите в мертвецкую, пусть глянет, что это за зверь. Если это зверь. Сам же я решил поподробнее расспросить всех домашних Привалова. Купец предоставил мне для расспросов свой кабинет, собрав в нем всю челядь. Через некоторое время расспросы принесли кое-какие результаты. Горничная припомнила, что видела кровь на полотенце Вешкина. А дворник рассказал, что покойный приказчик накануне ходил к кузнецу Тихону, от которого вернулся с разбитым лицом. Дом кузнеца я нашел достаточно быстро. Хозяин был дома, занятый работой. Я попросил его прерваться для разговора, и он вышел из кузни, на ходу вытирая руки тряпицей. Я рассказал ему о смерти приказчика и о цели моего визита. Новость его, похоже, опечалила не слишком. — Приказчик Ваш, Вешкин, та еще шельма, — рассказал мне кузнец. — Платить не любил. Вот и вчера денег не дал, хотя работу я свою сделал исправно. — Какую работу? — поинтересовался я у него. — Так он мне ключ велел сделать, — ответил кузнец. — Точно такой же, как принес, — и продолжил расстроено: — А он опять: «Деньги позже». Все время позже! Вы меня, барин, простите, только сволочь он был. — Поэтому Вы драку и затеяли? — спросил я кузнеца. — Какую драку? — не понял он. — А, хотя точно! Он пришел, а у него губа разбита была. Надо было ему ключ не отдавать, пока денег не отдаст, — вздохнул кузнец, махнув рукой. — Теперь с кого я спрошу? Да, однозначно, потеря денег огорчала кузнеца куда больше, чем смерть приказчика. Что, впрочем, не делало его подозреваемым. А вот то, что Вешкину понадобился дубликат ключа, это пока единственно интересная информация в расследовании. Ну, не считая сказки про оборотня. — Слепок с ключа сделал? — спросил я у кузнеца. — Сделал, знамо дело, а как иначе? — ответил тот. — Он торопился, говорил, что ключ ему нужно возвернуть как можно скорее. Усе срочно, а денег не принес! — Слепок где? — Так я выкинул его, — удивился кузнец, — он мне без надобности. Значит, ключ, срочно понадобившийся приказчику, придется искать другими способами. На всякий случай я спросил кузнеца: — А где ночью сам был сегодня? — Так вот тут и был, — кивнул он на свое жилище. — Притомился я, вот и лег пораньше. — Подтвердить кто может? — А кто подтвердит? — сказал он. — Один я. — Из города не уезжайте, — предупредил я его на всякий случай. — Если понадобитесь, вызову. Не то чтобы кузнец вызывал у меня сильные подозрения. Но уж очень он этого Вешкина не любил. И с ключом непонятным дело имел. От кузнеца я отправился прямо к доктору Милцу. Мне не терпелось узнать его мнение по поводу этого убийства. Хотя, если сейчас доктор подтвердит с точностью, что Вешкина просто загрыз волк, то и состава преступления никакого не будет. Охота на волка-людоеда станет уже не моей проблемой. Но в глубине души я чувствовал, что преступление есть. Интуиция моя говорила мне, что передо мной весьма изощренное убийство, раскрыть которое будет непросто. Доктор, тоже, кажется, заинтересовавшийся нестандартным этим делом, уже меня ждал. — Посмотрите на эти гематомы, — Милц показал мне на синяки на лице убитого. — Мы их раньше не могли заметить, потому что было очень много запекшийся крови. — Кто-то здорово его избил, — сказал я. — Возможно, поэтому он и потерял сознание. — Да, возможно, — сказал доктор. — Но умер он от потери крови. Посмотрите, какие у него жуткие рваные раны от когтей, а особенно глубокие — от клыков какого-то большого зверя. Дверь отворилась, и вошел егерь Ермолай, знакомый мне по старому делу об убийстве в поместье Елагиных. Я тогда не позволил егерю себя оговорить, и с тех пор он считал себя мне обязанным. Мне же этот честный и умный человек просто нравился. Хотя сегодня я и собирался, воззвав к старому долгу, просить его о помощи весьма секретного свойства. Но это позже. А сейчас мне требовалось его мнение по поводу нашего дела. Никто лучше Ермолая не скажет, что за странный волк напал на Вешкина, и волк ли это был вовсе. — Будьте здоровы, господа служивые, — приветствовал нас Ермолай, пристраивая неразлучное свое ружье на крючок у двери. — Здравствуй, Ермолай Алексеич, — протянул я ему руку. — Совет твой нужен. Вот кто-то порвал человека, гадаем, что за зверь. — Господи Иисусе, — перекрестился егерь, подходя к столу, на котором лежал покойник. — И кто этот бедолага? — Вешкин, приказчик купца Привалова, — ответил я ему. — Купца Привалова знаю, а приказчика — нет, — ответил Ермолай, рассматривая повреждения на теле. — У волка не такие острые когти, — сказал он задумчиво, — однако, след от зубов очень похож на волчий. — Вот, посмотрите, — доктор протянул егерю крупный клык. — Этот клык я извлек из тела этого бедняги. — Волчий клык? — Ермолай покрутил клык в руках, внимательно рассматривая его со всех сторон. — Тоже, однако, странно. Я никогда не видел, чтобы у волков выпадали зубы. — Что ж, картина, значит, примерно такая была, — попробовал я сделать хотя бы предварительные выводы. — Драка произошла за несколько минут до нападения волка. Кто-то ударил приказчика в челюсть, он упал. Ну, а потом уже, на кровь, появился волк. — А где это произошло? — спросил Ермолай. — Ну, возле дома Приваловых и произошло. — Значит, волк действительно был очень голодный, — сказал егерь, подчеркнув слово «очень», — поэтому и подошел так близко. Точно, вполне может быть волк. — Ну что, — сказал я, — спасибо тебе, Ермолай. — Да не за что, — ответил егерь, забирая ружье с крючка, — Чем могу — помогу. Он вышел, и я, извинившись перед доктором, вышел вслед за ним. — Ермолай, — сказал я егерю, когда мы оказались на улице. — У меня к Вам просьба деликатного свойства. Михайловская усадьба в Ваших местах находится? — Ну да, слыхал про такую, — ответил он. — Недавно там поселился иностранец, англичанин. — Я знаю, — ответил Ермолай, — говорят, его солдаты охраняют. — Вот-вот. И я тоже его охраняю, по долгу службы, но негласно, — сообщил я ему. — И нужны мне там свои глаза и уши. Филеров, как понимаете, я туда послать не могу, так как чужака в лесу сразу местные приметят. А Вы могли б за ним присмотреть и мне сообщить. — Так Вы меня в шпионы записать хотите? — спросил Ермолай мрачно. Не понравилась ему моя просьба, как я и предполагал заранее. — Ну что Вы! — попробовал я его успокоить. — Шпионы, это ведь против кого-то. А я прошу Вас за ним приглядывать, ради его же безопасности. Вы же сразу узнаете, что кто-то из чужаков в лесу объявился, ну и мне сообщите. За спиной прошелестели шаги, хлопнула дверь. Кто-то, видимо, тоже решил посетить доктора. Но я не стал отвлекаться на выяснения. Разговор с Ермолаем был очень важен, его помощь была мне просто необходима. Не сразу, но егерь все-таки поддался на мои уговоры. — Государственный человек, говорите? — сказал он задумчиво. — Только потому, что Вы когда-то меня отвели от каторги, я понаблюдаю за усадьбой. — Вы поверьте, Ермолай, это дело доброе, — заверил я его. — Ладно, — кивнул он мне на прощанье. — Я дам знать, если что. Он ушел, а я поспешил вернуться к доктору Милцу. Мне очень хотелось взглянуть, кто к нему пришел. Почудилось, что я узнал эти быстрые, легкие шаги, прошелестевшие по прошлогодней листве за моей спиной. Наверное, я уже вовсе сошел с ума и начинаю видеть и слышать то, чего быть не может. Но отказать себе в том, чтобы проверить свое впечатление, я не смог. С сильно бьющимся сердцем я приоткрыл дверь и замер на мгновение. Я не ошибся, и мне не почудилось. В мертвецкой, не обращая особого внимания на прикрытое простыней тело на столе, стояла Анна Викторовна Миронова и мирно беседовала с доктором Милцем. — А что здесь происходит? — спросил я, почувствовав, что от волнения мой голос прозвучал куда резче, чем мне бы того хотелось. — Собственно говоря, ничего не происходит, — ответил мне доктор. — Мы с Анной Викторовной ведем беседы о легендах, сказаниях… — Я вижу, — ответил я ему. — Место подходящее. Что он, в самом деле? Не мог вывести ее хотя бы в коридор? Зачем молодой барышне подобные впечатления? — Я могу чем-то помочь? — спросил я Анну Викторовну осторожно. — Спасибо, мне уже доктор помог, — ответила она, не поднимая на меня глаз. И попрощавшись с Александром Францевичем, быстро вышла. Ну нет, хватит. Я не искал ее все это время, но раз уж вышло, что мы столкнулись, я должен с ней поговорить. Тем более, что у меня появился к тому повод, поскольку появление Анны Викторовны во владениях доктора Милца говорило, скорее всего, о том, что дело приказчика Вешкина ее чем-то заинтересовало. Быстро подхватив саквояж и трость и торопливо распрощавшись с доктором, я вышел вслед за Анной. — Анна Викторовна! — окликнул я ее, когда мы оказались на улице. — Вы уже вскрытие вместе с доктором делаете? Это было вовсе не то, что я хотел бы сейчас ей сказать. Не то и не тем тоном. Но это подойдет хотя бы для того, чтобы задержать ее, привлечь ее внимание. Анна остановилась, повернулась ко мне. Глаз она уже не прятала. Но лучше бы мне не видеть этого ее сердитого, отчужденного взгляда, в котором не осталось ни капли тепла для меня. — Да мне в участке сказали, что Вас там можно найти, — ответила Анна Викторовна сердито. — И что? — поинтересовался я, зачем она меня искала. — У меня есть основания полагать, — сказала Анна, — что это убийство связано с самоубийством одной девушки. Она говорила со мной преувеличенно деловым, холодным тоном. И глаз снова не поднимала. Лишь вспыхнувший на щеках румянец выдавал ее волнение. — Какой девушки? — со вздохом спросил я. Ничто не может отвратить барышню Миронову от страсти к детективным расследованиям. Даже наша ссора, похоже, не стала препятствием. А значит, снова может сложиться ситуация, при которой она окажется в опасности. И, учитывая нынешние наши отношения, оберегать ее мне будет куда сложнее. Но и прогонять ее, высмеивая, я тоже не буду. Это выше моих сил. Пусть я ей неприятен, пусть она меня не простила, но я хотя бы могу видеть ее, и это уже само по себе счастье. Так что я внимательно выслушаю, что на этот раз привело ее на путь расследования. Выслушаю и постараюсь хотя бы не обидеть еще сильнее. — В Затонске есть легенда про девушку по имени Василина, — рассказывала Анна Викторовна. — Но доктор знал настоящую Василину. Она умерла десять лет назад, повесилась. — Хорошо, я приму это к сведению, — сказал я в надежде, что моя подобная реакция на ее историю вызовет у нее одобрение. Анна посмотрела на меня все тем же сердитым взглядом и развернулась, явно собираясь уйти, не попрощавшись. — Постойте! — остановил я ее. — Вы что, избегаете меня после той досадной размолвки? Формулировка, получилась, конечно, та еще. Но в своем взволнованном состоянии я просто не смог придумать лучше. — Я Вас избегаю? — изумилась Анна Викторовна. — Да это Вы меня избегаете! — Я? — вот это новость. Я, разумеется, не приходил с визитами, но и сказать, что избегал наших встреч намеренно, тоже не мог. Может, она ждала, что я все-таки приду и попрошу прощения? — Я не знал, хотите ли Вы меня видеть после этого, — попытался я пояснить, почему не появлялся. — Не имел возможности объясниться. — Это сейчас уже не имеет никакого значения, — сказала она все также холодно. — Нет-нет! — я перебил ее, твердо намеренный использовать данную мне возможность и принести ей свои извинения. — Я прошу прощения за ту глупость. Я не знаю, что на меня нашло. — Это сейчас уже вообще не важно! — сказала Анна Викторовна, потупившись. Но вспыхнувшее ее лицо выдавало, что она взволнована вряд ли меньше, чем я. — Анна Викторовна, так Вы прощаете меня? — спросил я осторожно. — Я Вас простила хотя бы тем, что я осталась, — неожиданно горько сказала она мне. — Остались? — не понял я. — Осталась в Затонске! — теперь в ее голосе уже явственно слышались слезы. — Хотя бы это Вы, Яков Платоныч, могли понять, что это и есть мое прощение! Но Вы же себя так ведете, словно это я Вас оскорбила! — Нет-нет! — попытался успокоить я ее. — Я… Я просто не понял, я в растерянности… — Что? Вы в растерянности? — вот теперь она уже откровенно на меня злилась. Только я никак не мог понять, за что. — Да это что, водевиль какой-то? — выпалила Анна Викторовна рассерженно. — Вы же меня сами просили остаться, да еще и выбрали такой экстравагантный способ для этого! — Да какой способ?! — резко спросил я, возмущенный тем, что никак не мог понять, что она имеет в виду. — Все! — взмахнула рукой Анна. — Просто забудьте! И повернувшись, она пошла, почти побежала от меня прочь. Что-то в этом всем было непонятное. Создавалось такое впечатление, что я что-то пропустил. Со слов Анны Викторовны получалось, что ту отвратительную сцену, разыгравшуюся между нами, она мне простила. Но снова сердится на меня, только уже за что-то другое. Вот только я не припомню ничего другого. Потому что с того момента, как мы расстались тогда у дома модистки, мы более не встречались. Предположить, что у меня провалы в памяти, я тоже не мог. История убийства Ферзя оставила мне урок на всю жизнь, и я строго ограничивал себя в приеме алкоголя. Даже в тот вечер, после нашей ссоры, я смог остановиться вовремя и помнил каждую минуту. Но тогда что же она имеет в виду? Все это было непонятно и весьма раздражало. Абсолютно ясно было одно: мы по-прежнему в ссоре, и конца ей не предвидится. Но тем не менее, нас опять свело вместе дело, и я смогу хоть изредка видеться с Анной. А там, чем черт не шутит, вдруг в процессе работы я найду возможность заслужить ее прощение? Однажды это уже сработало, и, быть может, мне представиться еще один шанс. Ну, а пока следует заняться делом и выяснить, кто же все-таки разбил лицо приказчику Вешкину накануне его смерти. И начать стоит, пожалуй, с трактира, центра всех драк и свар города Затонска. Да и любого другого, если уж на то пошло.***
— Да не было драки-то! — сказал мне трактирщик на мой вопрос о том, с кем подрался Вешкин накануне. — Приказчик, который у купца Привалова служит, и управляющий его, они ругались чего-то на улице, спорили, значит. А потом Никишин ему кулаком, прямо в зубы, хрясь один раз. И все! Разошлись. — А ты ничего не путаешь? — спросил я его. — Это точно Никишин был? Может, издалека не узнал его? — Да как тут перепутаешь-то, — усмехнулся кабатчик, — когда он, почитай, каждый день у нас померанцем балуется. — А кузнец, Тихон, вчера в трактир приходил? — продолжил я расспросы. — Нет, он у нас гость редкий, — ответил кабатчик с явным уважением к такому воздержанию. — Он мужик серьезный, правильный. — Фамилию приказчика помнишь? — решил я уточнить его сведения. — Конечно, помню, работа у меня такая, — уверенно ответил мой собеседник, — Вешкин его фамилия. — Спасибо тебе, братец, — поблагодарил я словоохотливого трактирщика. Итак, управляющий Никишин, который присутствовал, когда горничная сообщила про кровь на полотенце, отлично был осведомлен, откуда эта самая кровь там взялась. И промолчал. Стоит побеседовать с ним еще раз, выяснить причины этой непонятной скрытности. Никишина я нашел в доме Приваловых. Поговорить с ним решил в его комнате, пока без свидетелей. — Вы говорили, что Вешкин вчера в трактире не появлялся, — сказал я ему с укором. — И про драку с ним утаили. — Виноват, — со вздохом признал управляющий. — Испугался я шибко, что на меня подумают, что я его убил. — Так за что Вы его ударили? — спросил я. — Да вредный он мужик был! — пояснил Никишин. — Начал мне морали читать. Ну, я и… не сдержался. Интересно, найдется ли в Затонске хоть кто-нибудь, кому покойник был симпатичен? Я пока таких не встретил. Пока я беседовал с Никишиным, мой помощник пытался выяснить у Привалова, что же за ключ просил изготовить кузнеца покойный. И вот тут и грянул гром, потому что выяснилось, что единственный ключ, которого не было у приказчика, был ключ от сейфа хозяина. И сейф этот, при проверке, оказался обчищен. Привалов был в бешенстве, орал и требовал, чтобы мы нашли его деньги и поймали вора. Учитывая, что кража, видимо, произошла накануне смерти Вешкина, а у того денег не обнаружилось, нужно было искать сообщника. И первым на подозрении для меня оказался управляющий Никишин, поспоривший накануне с убитым. Уж не из-за денег ли? Мы провели обыск в комнате Никишина. И действительно, в наволочке обнаружились спрятанные пачки денег. — Вот Вам крест, не брал я этих денег! — изумленно сказал Никишин, до этого спокойно стоявший у окна, не мешая нам обыскивать комнату. Некоторая странность и правда имелась. Я ведь наблюдал за ним во время обыска. Он вовсе не нервничал, будто уверен был, что мы ничего не найдем. И когда Коробейников от сундука перешел к постели, Никишин тоже не переменился в лице. Вот теперь он очень удивлен и перепуган, это видно. А до этого был совершенно спокоен. И еще одно меня смущало — уж больно глупое место он выбрал. Кто ж в наволочку прячет? Тронь ее, и деньги зашелестят. Но, тем не менее, факт обнаружения пропавших денег имелся. И игнорировать его я не собирался ни в коем случае. Привалов, разумеется, был в бешенстве, с кулаками на Никишина полез, еле оттащили. Как выяснилось, в наволочке была найдена только малая часть денег. Так где же остальные? Не у Вешкина и не у Никишина. Может быть, был кто-то третий в этом деле? Но в любом случае, не следовало забывать, что главное сейчас — это выяснить, кто же убил приказчика. На шум, поднятый разозленным купцом, вышла Ирина Привалова. — Постойте! Куда же Вы его? — взволнованно обратилась она ко мне, услышав, как я приказываю Коробейникову отконвоировать Никишина в управление. — Захар Егорыч не мог! Он лучший управляющий в округе! А деньги ему кто-то подбросил. — Постойте, — спросил я Никишина, удивившись неприкрытому волнению за него Ирины Приваловой, — а где Вы были в ночь убийства? — А где я был? — смутился он и покосился на Ирину. — Тут, у себя, где мне еще быть-то. — Он правду говорит? — резко спросил я Привалову. — Мне-то почем знать? — нервно пожала она плечами. — Значит, подтвердить, что Вы были у себя, некому? — просил я Никишина, внимательно наблюдая за ними обоими. Он помотал головой отрицательно. — Тогда вполне возможно, — сказал я, адресуясь к Ирине Приваловой, — что господин Никишин и приказчик Вешкин были сообщниками, и они обокрали Вас. Только вот деньги поделить не смогли, видно, приказчик захотел долю побольше. Поэтому Вы и подрались накануне! — продолжил я, повернувшись уже к Никишину. — Поэтому Вы и убили приказчика, а все деньги забрали себе. — Не было этого! — срываясь, заорал в ответ Никишин. — Антон Андреич, — приказал я Коробейникову, — забирайте. Никишин, хоть и был выведен из себя, пошел с Коробейниковым спокойно, сопротивляться не стал. Ирина Привалова проводила его взглядом, полным боли и волнения. С этими двоими все было ясно. Как ясно было и то, что Никишин вряд ли мог убить Вешкина, потому что в тот момент, видимо, был занят в другом месте. Но пока все указывало на него. И мне требовалось подтвержденное алиби, чтобы снять с него подозрения. — Убийство расследуем, — сказал я Приваловой как мог внушительно. — Советую Вам подумать. Будем надеяться, что Никишину повезет, и она преодолеет свой страх перед мужем, обеспечив любовнику алиби. Ну, а пока пусть управляющий посидит в камере. С него не убудет. Да и разобраться еще надо, подбросили ему деньги, или он и впрямь замешан в краже. От Приваловых я направлялся обратно в кузню. Я был уверен, что Вешкин заказал кузнецу именно ключ от сейфа, но требовалось в этом удостовериться. А еще мне хотелось еще раз поговорить с кузнецом, присмотреться к нему. Ведь никто не мешал кузнецу сделать два ключа, вместо одного заказанного. — Этот ключ? — спросил я кузнеца. — Точно, — ответил он, внимательно рассмотрев принесенный мною ключ, — вот с него я второй и сделал. — И где же этот дубликат? — А я почем знаю? — пожал плечами Тихон. — Я ж Вам, барин, тогда еще сказал, что отдал Вешкину. Бесполезно. Он твердо стоит на своем, уверен, спокоен. Но что-то в нем настораживает меня. А что — не пойму. Но запомню. А пока отправлюсь-ка я в управление и попробую разговорить господина Никишина. Может, там он будет сговорчивее. Никишин, приведенный городовым из камеры, не производил впечатления человека, желающего излить душу. Сидел, уставившись в пол, и угрюмо молчал. Рот открывал только для того, чтобы снова и снова отрицать свою причастность к краже и убийству. Где деньги он не знает, где дубликат ключа — не знает тоже. В конце концов, Никишин не выдержал моих бесконечных вопросов. — Ну отчего Вы мне не верите?! — едва не взмолился он. — Оттого, что человека убили, а Вы мне всей правды не говорите, — ответил я ему. — Не убивал я его, — тяжело вздохнул Никишин. — И денег я этих не брал. Снова по кругу. Я уже тоже начал от этого уставать. — Хорошо, попробуем с другой стороны, — я протянул ему лист бумаги и перо. — Пишите. Он подвинул к себе бумагу, обмакнул перо в чернильницу и посмотрел на меня, ожидая, что я скажу ему, что писать. — В каких отношениях Вы были с супругой Привалова, Ириной, — четко проговорил я. Никишин посмотрел на меня долгим взглядом и медленно положил перо на подставку. — Она жена хозяина, — произнес он твердо. — Я служу у них. И все тут. Вызывает уважение, несомненно. Но вот мне его рыцарство сейчас крайне неудобно. — В камере посидите, подумайте, — сказал я Никишину и велел дежурному его увести. Навстречу им в кабинет вошел Коробейников. — Ловко! — сказал он радостно. — Вот и убийца! Дня не прошло. А говорили, оборотень! — Антон Андреич, я не разделяю Вашего оптимизма, — строго сказал я ему. — Тем более что вопросов больше, чем ответов. А главное, был ли волк? — Определенно был, ведь найдены следы клыков и когтей, — убежденно сказал Коробейников. — Я думаю, что приказчик был уже мертв, когда появился волк, либо был без сознания. — Да нет, не так, — возразил я ему задумчиво, — похоже на тщательно спланированное убийство. — А волк тоже спланирован? — удивленно поинтересовался Антон Андреич. — Более того, волк соучастник, — озадачил я его еще сильнее. Коробейников посмотрел на меня, как на умалишенного, и, видимо, по этой причине дальнейших вопросов задавать не стал. Я был этому рад. Мне требовалось хорошенько подумать.***
На следующее утро, едва я пришел в управление, мне сообщили новость: под утро была в своем доме убита Ирина Привалова. Коробейников, которого подняли из дома, приказал меня не дергать, рассудив, что первичные мероприятия он и сам проведет, а там и я подтянусь. И спасибо ему за это большое. Мне и вправду было не лишним выспаться. — Прислугу Привалова опросили? — спросил я Антона Андреича, прибыв в дом Привалова и осмотрев место преступления. — Да, — ответил мой помощник взволнованно. — И кучер, и горничная утверждают, что своими глазами видели некое существо с волчьей головой и хвостом, которое убегало в лес. Говорят, что убегало оно на задних лапах, как человек. По всем приметам было видно, что Коробейников снова попал под влияние мистики и теперь готов уже объявить убийцей оборотня. Ну когда повзрослеет уже! В любую сказку готов поверить! — У человека нет задних лап! — сердито сказал я ему. — Я всего лишь процитировал их, — попытался оправдаться Антон Андреич. — Вы мне другое объясните, — спросил я его, — как этот оборотень смог пробраться на второй этаж, в окна хозяйской спальни, и остаться незамеченным. Крыльев у него нет. Разве что лестницу приставил. — Да, оборотни не летают, это верно, — задумчиво проговорил Коробейников. — Следовательно, — продолжил я вывод из сказанного, — это был человек, у которого руки и ноги. А во-вторых, он точно знал, где находится хозяйская спальня. — Смею предположить, — сказал Антон Андреич, — что он бывал в доме Приваловых раньше. — Или кто-то ему сообщил, — предположил я, — Никишин, например, у которого были отношения с женой Привалова. — Что ж это получается? — задумался вслух Коробейников, — Приказчик мертв, Никишин в участке. Значит, есть кто-то третий. Еще один сообщник Никишина? — Или Привалова узнала обо всем, могла его выдать, вот он и убил ее. — Целый заговор получается, — вздохнул Антон Андреич. — Приказчик Вешкин, управляющий Никишин и кто-то, якобы оборотень. — Вы одно мне объясните, — продолжал я рассуждения, — если целью преступника были деньги, он бы сразу исчез, как только их получил. Зачем устраивать весь этот маскарад и усложнять задачу? В этот момент мое внимание было отвлечено от рассуждений. — Господин Штольман! — окликнул меня от ворот знакомый голос. Анна Викторовна стояла рядом с городовым, который, видимо, в кои-то веки послушался приказа и не пропустил ее на место преступления. Вот так. Теперь я для нее «господин Штольман». Все строго официально. Где-то в груди что-то сильно заболело. — Пропустите ее, — махнул я городовому раздраженно. Анна Викторовна быстро пошла к нам через двор. Коробейников, как завороженный, двинулся ей навстречу, приветствовать, встречать, помогать. — Антон Андреич, — резко окликнул я его. — Окрестности осмотрите, может, найдете что. Нехорошо так, конечно. Но если уж я так редко вижу ее, делить эти моменты я ни с кем не хочу. А еще не хочу, чтобы наблюдательный Коробейников высмотрел на моем лице то, что ему знать не следует. Потому что на то, чтобы контролировать лицо и голос, сейчас уходили все мои силы. — Зачем Вы здесь? — спросил я Анну, когда она подошла. — Мне необходимо туда попасть, — ответила она кратко. Ожидаемо. Собственно, нельзя и предположить было что-то иное. — Зачем? — продолжал настаивать я на ответе. — Мне нужно, — на лице ее появилось знакомое мне упрямое выражение. — Я могу? — Наслаждайтесь! — разрешил я со вздохом и кивнул городовому у дверей, чтоб не препятствовал. Пусть идет, раз хочется. Тело уже увезли, страшнее крови на ковре там ничего нет. Впрочем, памятуя нашу последнюю встречу у доктора Милца, Анну Викторовну и мертвым телом не больно-таки смутишь. Я понаблюдал, как она легко взбегает по ступенькам, приветливо здоровается с городовым. И выждав минуту, чтобы Анна Викторовна не решила, не дай Бог, что я ее преследую, тоже направился в дом, поговорить со свежеиспеченным вдовцом. У дверей Привалова я застал горничную и кучера, припавших ухом к двери. Сама дверь была заперта. Я постучал. Ответа не последовало. — Лукьян Кузьмич! — позвал я. — Мне Ваша помощь нужна! Дверь снова не открылась. Похоже на то, что жену Привалов любил и переживал ее смерть очень сильно. Как бы руки на себя с горя не наложил! — Ты ведь всех помнишь, кто в доме бывает? — спросил я горничную. — Ну, а как же, — ответила девушка, — я тут, почитай, три года служу. — И кто чаще других здесь бывал? — спросил я. — Ну, давай, вспоминай! — Так этот, — пришел горничной на помощь кучер, — Голощекин. Хозяин оченно любил с ним на охоту хаживать. — Точно! — согласилась и горничная. — Чучельник! — Чучельник? — удивился я странному прозвищу. — Ну да! — пояснил кучер. — Он с охоты кормится. Всякие шкурки продает и чучела разных зверей на заказ делает. — Никишин с ним дружбу водит, — добавила горничная. — Где тот живет, непременно знает. Оставив челядь и дальше подслушивать под дверью, я решил проверить, как там Анна Викторовна. По прошлым впечатлениям я помнил, что иногда ее эксперименты не очень хорошо для нее заканчивались, и хотел убедиться, что с ней все в порядке. И правильно сделал. Анна сидела на полу, бледная, явно не в силах подняться. — Вам нехорошо? — спросил я, опускаясь на колени рядом с ней и пытаясь заглянуть в лицо. Анна Викторовна поднялась с трудом, опираясь на мое плечо. — Я просто видела огромную лапу с когтями, — сказала она испуганно. — И они вонзались в тело. Она дрожала, и слезы стояли в глазах. Как бы я хотел ей помочь. Или хотя бы обнять и утешить. Но я знал, что если попробую, она оттолкнет меня и только расстроится сильнее. Я больше не друг, я «господин Штольман». — По-вашему, все закономерно, — попытался я развеять ее страх шуткой. — Если есть духи, то непременно найдется и оборотень. Вряд ли, конечно, моя шутка ее рассмешит. Но может быть, она хотя бы рассердится на мой скепсис, как всегда. А когда Анна сердится, она забывает бояться. — Легенды не рождаются на пустом месте, — возразила она сердито. — Возможно, — продолжил я спор, — но оба эти убийства совершил человек, который просто использует эту легенду, чтобы уйти от наказания. — Ну так я же этого не отрицаю! — горячо заспорила со мной Анна Викторовна. — Просто этот человек может быть болен! И виновато в этом животное, которое его укусило. Я изо всех сил постарался не дать улыбке прорваться. У меня получилось! Она больше не дрожит, и румянец вернулся. Конечно, мы снова спорим, но зато ей не страшно. — Простите, ерунда какая-то, — дал я оценку ее версии. — Ликантропия! — чуть не по слогам выпалила Анна Викторовна. — Это когда человеку, укушенному животным, самому кажется, что он животное. — Звучит странно, — ответил я ей, — если бы действительно такая болезнь существовала, то наверняка доктор Милц знал бы что-то об этом. А я ничего подобного от него не слышал. Анна смотрела на меня и молчала. Похоже, авторитет доктора ей крыть было нечем. — Может, все-таки стоит объясниться? — осторожно спросил я, когда пауза начала затягиваться. — Вы хотите мне что-то сказать? — спросила она. — Ну, нельзя же так, — ответил я. — Надо разобраться… Кажется, это было не то, что она хотела услышать. Голубые глаза потемнели от гнева. — Разбирайтесь с оборотнями! — сказала она резко. — Анна Викторовна, — спросил я ее, — Вы что, действительно остались в городе из-за меня? — Вы что, издеваетесь надо мной? — спросила она. — Да нет, я… я не понимаю, — попытался я объяснить ей все. — Я действительно хотел, чтоб Вы остались, но… — Оставьте меня в покое! — не дала она мне закончить фразу, повернулась все с тем же разочарованием в глазах и ушла. Я решительно не понимал, что происходит. И видел, что именно мое непонимание причиняет ей сильную боль. Но, кажется, я ничего не мог с этим поделать. Она отказывалась объяснять мне, в чем я виноват. А я просто не знал, за что просить прощения. У меня даже мелькнула мысль, что ей что-то привиделось в ее видениях, и она приняла это за правду, а теперь обвиняет в этом меня. Но, как бы там ни было, мне было больно от нашего отчуждения. И очень хотелось найти способ все исправить. Вернувшись в управление, я отправился в камеру к Никишину, чтобы сообщить ему о смерти Ирины Приваловой. Как я и ожидал, теперь, когда она была мертва, Никишин согласился мне все рассказать. У него и в самом деле был роман с женой хозяина. И в ночь убийства Вешкина они были вместе, на сеновале. По словам Никишина, Привалова очень тяжело переживала свою измену мужу, но и отказаться от любимого тоже была не в силах. Про Голощекина Никишин сказал, что они с ним были приятели, а еще рассказал, что говорил Голощекину о том, что купец Привалов назначил награду за оборотня, и что чучельник обещал оборотня пристрелить. — А что, Голощекин хороший охотник? — поинтересовался я. — Да, знатный. Только и разговоров, что про охоту, — сказал Никишин. И добавил задумчиво: — Недавно по-пьянке рассказывал, что его волк укусил. И что он после этого стал слышать лучше, запахи острее чувствовать, что силища появилась необыкновенная. — Адрес его знаете? — спросил я. — Где живет, знаю, — сказал он. — А адрес на что мне? Я ему письма писать не собирался. Подойдя к дому Голощекина, я был в который раз удивлен тем, что, исходя из совершенно разных предпосылок, мы с Анной Викторовной зачастую приходим к одним и тем же выводам. Потому что именно ее я увидел на крыльце дома Голощекина, беседующею с женой хозяина. Причем, как я мог заметить, разговор протекал вовсе не мирно. — Не о чем нам с Вами говорить! — возвысила голос Голощекинская супруга как раз в тот момент, когда я подошел к крыльцу. — Очень даже есть о чем! — вмешался я. — Или предпочитаете, чтобы Вас городовые отвезли в управление? После такого моего вмешательства жена Голощекина сразу прекратила возражения и пустила нас в дом. — Вот, пожалуйте, мастерская его, — проговорила она, распахивая дверь комнаты. — Тут он чучел своих по заказу мастерит. Я осмотрелся. Везде — на стенах, лавках, на верстаке — лежали и висели звериные чучела, головы, лапы и просто части шкур. Впечатление, надо сказать, было довольно неприятное. Да и дух в комнате стоял тяжелый. Я покосился на Анну. Она выглядела испуганной, но уходить явно не собиралась. Напротив, совладав с собой, прошлась по комнате, дотронулась до мертвой волчьей головы на подставке. — А на мужа моего нечего напраслину возводить! — сказала Голощекина. — Не убивал он никого. Потому как дома спал, и вчера, и сегодня. Мое внимание привлекла медвежья лапа с когтями, лежащая отдельно. — А это для чего? — поинтересовался я. — Ежели заказчику только шкура нужна, то лапы он тут оставляет, — пояснила женщина. — А давно Вы женаты? — поинтересовалась у Голощекиной Анна Викторовна. — Лет шесть уж как, — ответила та. — Скажите, а лет десять назад, — продолжила свои расспросы Анна, — девушка по имени Василина… — А для чего этот ключ? — перебил я ее, внезапно обнаружив на окне ключ, как две капли воды похожий на тот, что от сейфа купца Привалова. — Не знаю, — ответила Голощекина, — муж, видать, положил, его и спрашивать надо. Что ж, вот и связь с нашим делом, самая недвусмысленная. Я позвал городового и приказал прислать мне наряд для проведения обыска, а также вызвать Коробейникова. Мы перевернули дом буквально вверх дном, едва по бревнышку не разобрали, но Приваловских денег так и не нашли. В самом конце, когда мы уже отчаялись что-либо обнаружить, появился сам хозяин. Голощекин оказался худым мужичонкой невысокого роста. С первого взгляда было понятно, что его терзает лютое похмелье. Подойдя к дому, он будто бы машинально взял наизготовку ружье, висевшее на плече. — А чего здесь, а? — спросил он. — По какому праву? — Господин Голощекин, — обратился я к нему, — где Вы были сегодня ночью? В ответ он повел себя весьма странно. Отвел руку с винтовкой, будто ее разглядывая, выронил на землю. Уставился в ужасе на свои же руки. Создавалось впечатление, что он видит что-то, чего не вижу я. Галлюцинации? Допился до белой горячки? — Голощекин, Вы меня слышите? — попытался дозваться я его. Бесполезно. Пялится на свои руки и весь дрожит. Глаза расширились, а зрачки сужены, просто крохотные черные точки. — Вы в себе? — заглянул ему в лицо Коробейников. — Быть может, доктора позвать? И в этот момент он на меня прыгнул с яростным криком. Был он настолько чудовищно силен, что я даже растерялся в первый момент. Поднялась суматоха. Коробейников выхватил пистолет, но Голощекин выбил его одним движением и бросился уже на моего помощника. Подоспевший городовой попытался прийти на помощь, но был отброшен. Голосила на крыльце Голощекинская жена, шумели за забором зеваки. В конце концов, воспользовавшись тем, что Голощекин отвлекся на Коробейникова, я оглушил его поленом. Он упал, мой помощник с городовым бросились его вязать, и тут он вцепился зубами прямо Коробейникову в руку. В общем, скрутить его удалось только после того, как он потерял сознание от пары ударов по голове. В жизни я не видел такой озверелости. — Доктора вызывайте, — приказал я городовому. В том, что доктор тут требуется обязательно, у меня сомнений не было. Этот человек либо был болен, либо находился под воздействием какого-то вещества. К моменту приезда доктора Милца Голощекин сидел, прикрученный нами к стулу. В ясное сознание он пока не пришел, но беситься вроде бы больше не пытался, что весьма меня радовало. Сидел тихо и с непониманием оглядывался вокруг. — Это он, — ответил доктор, осматривая пациента в ответ на мой вопрос о том, не этот ли человек к нему обращался. — Он приходил ко мне месяц назад, сказал, что его укусил волк. Ну, якобы с тех пор у него начались галлюцинации, лихорадка была несколько раз, приступы агрессии, потеря памяти. Но я, откровенно говоря, был уверен, что это результат его беспробудного пьянства, — развел недоуменно руками Александр Францевич. — Он Коробейникову руку прокусил, — сказал я доктору. — Втроем его вязали. Откуда только сила такая! — А что, если он правда оборотень? — перепугано спросил мой помощник. — Антон Андреич! — сердито одернул его Милц. — Это противоречит здравому смыслу! Анатомии, в конце концов. Ну, впрочем, — сказал мне доктор задумчиво, — мне потребуется некоторое время для полного обследования. Да, наш доктор был истинным ученым. Будучи абсолютным материалистом, он отвергал возможность существования оборотней, но, я уверен, столкнувшись с непонятным ему феноменом, изучит его со всей тщательностью и признает свою ошибку, если таковую обнаружит. Но в этом случае не обнаружит, точно. Голощекин сумасшедше силен, возможно, подвержен галлюцинациям, но он не оборотень. В конце концов, хоть он и кусался, он же ни во что не превратился и даже шерстью не оброс. И когтей у него нет. А у убийцы были когти, и немалые. — В последнее время он, почитай, не ест ничего, — сказала доктору жена Голощекина. — Только пьет. С флягой своей не расстается. Фляга Голощекина меня весьма заинтересовала. Я все-таки склонялся к мысли о том, что странное его поведение было вызвано употреблением какого-то вещества, нам пока неизвестного. Во фляге оказался, судя по запаху, самогон с какими-то неизвестными добавками. Дух от фляги шел ужасный. — Откуда только такую отраву берет? — спросил я жену. — Да кто ж его знает, — махнула она рукой огорченно. — У него, почитай, полгорода в собутыльниках ходит. — Возможно, сюда что-то подмешали, — сказал я доктору Милцу, передавая ему флягу. — Но уж очень сложная комбинация для простой кражи денег. — Доктор, я очень боюсь, что он мог меня чем-то заразить! — понизив голос, чтобы я не слышал, сказал Коробейников Милцу. — Он же меня укусил! — Кто? — притворился непонимающим Милц. — Ну, не Яков же Платоныч! — волновался мой помощник. — Оборотень! Я только вздохнул тяжело и отвернулся. Вера моего помощника в сверхъестественное неискоренима. Но я вмешиваться не стану. Сейчас доктор Милц сам сделает все, что требуется. — Антон Андреич! — сказал Александр Францевич, сохраняя полную серьезность. — Согласно всем легендам, оборотни боятся чеснока. Поэтому я Вам советую есть больше чеснока. Вот, Якову Платонычу это понравится. Я представил себе день в кабинете вместе с благоухающим чесноком Коробейниковым и понял, что доктор мне только что отомстил за то, что я попытался переложить на его плечи воспитание моего подчиненного. В этот момент распахнулась дверь, и вбежал городовой. — Ваше Высокоблагородие, — доложил он, — труп в лесу! Оказалось, что пока мы искали Голощекина, купец Привалов решил самостоятельно поймать оборотня, чтобы отомстить тому за смерть жены. На охоту за чудовищем с ним отправились окрестные охотники да и просто мужики, вооружившись, кто во что горазд, кто ружьем, а кто и вилами. Оборотня они не нашли. Но вот он нашел одного из них. Охотник, лежащий передо мной на земле, был убит точно так же, как приказчик Вешкин и Ирина Привалова. — Что ж за зверь такой! — проговорил Коробейников, стоящий рядом со мной. — Кто-нибудь что-нибудь видел, слышал? — обратился я к мужикам, мрачно толпившимся поодаль. — Да что тут услышишь, — ответил за всех Привалов. — Охота, стреляли. Смотрю, лежит кто-то. Думал, волк раненый. — Приказывать никому не могу, — сказал я, обращаясь ко всем сразу, — но настоятельно советую всем разойтись по домам. Скоро стемнеет, и могут быть новые жертвы. Охотники смотрели на меня молча, мрачно. Может, кто и послушается, но точно не все. — Михайловская усадьба далеко отсюда? — спросил я Привалова. — Версты две, — ответил тот. Отличная для меня возможность. В лесу, неподалеку от усадьбы, совершено зверское убийство. К тому же, серийное. Как представитель власти, я просто обязан предупредить обитателей усадьбы об опасности. А заодно мне представится случай взглянуть самому на этот объект и на англичанина тоже. — Антон Андреич, — обратился я к Коробейникову, — я в Михайловскую усадьбу, нужно оповестить охранников и постояльца. — Я с Вами! — с готовностью ответил мой помощник. — Нет, — ответил я, — Вы сопроводите труп в город. — Но как Вы пойдете один через лес? — испуганно спросил Антон Андреич. — Коробейников, у меня же револьвер, — попытался я урезонить беспокоящегося помощника. — Яков Платоныч! — Антон Андреич указал на труп на земле. — Он тоже был при оружии. Скоро стемнеет! — Выполняйте! — приказал я, пресекая дальнейшие споры, и, перехватив поудобнее саквояж, пошел по лесу в указанном направлении. В этой экскурсии мне напарник был не нужен. Хотя, слов нет, забота моего помощника где-то даже растрогала меня. Ведь сам он оборотня боится до дрожи, но готов был идти со мной через лес, лишь бы защитить. Вот только в защите я не нуждаюсь. Да и в оборотня не верю ни минуты. Не бывает оборотней и прочих злых тварей. Потому что твари злее, чем человек, не создала природа. И в этих убийствах, я уверен, был тоже повинен человеческий умысел, который я непременно разгадаю рано или поздно. Лучше бы, конечно, рано, пока никто больше не погиб. Когда я подошел к ограде Михайловской усадьбы, и вправду уже стемнело. Я даже рад был выйти на свет. В ночном лесу, полном неясных звуков и шорохов, которые я не умел различать, и впрямь было слегка жутковато. Впрочем, револьвер в руке легко придал мне уверенности. Ворота усадьбы были, разумеется, заперты. Но после недолгого убеждения, начальник охраны согласился меня пропустить и проводил в дом. Там меня ожидала неприятная неожиданность: за столиком вместе с хозяином дома сидела, держа в руке бокал с вином, Нина Аркадьевна Нежинская. — Яков Платоныч? — удивилась Нежинская. Она меня не ждала и, кажется, тоже не слишком обрадовалась моему появлению. Похоже, Разумовский снова обогнал меня, добравшись до Брауна первым. А особенно неприятно было то, что, явившись в усадьбу именно в этот момент, я раскрыл им то, что тоже интересуюсь англичанином. Уверен, князь ни на минуту не поверит, что я оказался в доме Брауна лишь чтобы предупредить того об опасности. Очень плохо, просто отвратительно! Гордон Браун поднялся мне навстречу. Он был типичным англичанином до мозга костей, своего рода эталонным типажом английского ученого. — Позвольте представиться, — сказал я ему. — Начальник сыскного отделения уездной полиции, Штольман Яков Платоныч. — Гордон Браун, — представился в ответ хозяин. По-русски он говорил с кошмарным акцентом. — Цел Вашьего визьита? Нежинская улыбнулась мне едва заметно. Видимо, ей тоже была интересна та цель. Или то, как я объясню свое появление. — Я бы хотел предостеречь Вас, — сказал я Брауну, — в последние двое суток в округе произошли три зверских убийства. Я бы настоятельно советовал Вам не покидать усадьбу. И от лесных прогулок воздержался бы. — Благодарью Вас за предупреждение, — ответил Браун, — но у менья хорошая охрана, как Вы виделы. Но я бил би Вам очьен признатьелен, — продолжал он, — есльи бы Ви проводьили до города мисс Нежински! С этими словами он припал к ее руке с явным восторгом. Нина Аркадьевна приняла жест восхищения с поощряющей улыбкой. Ну, понятно теперь, каков их план. — Под такой охраной я буду в полной безопасности! — сказала Нежинская Брауну. — Thank you so much. — С удовольствием, мисс Нежински, — сказал я ей с усмешкой. Мы ехали в пролетке по ночному лесу. Как выяснилось, для того, чтобы попасть в дом к Брауну, Нина Аркадьевна использовала старый как мир трюк «Дама в беде». Подъехала к воротам и, изобразив ужас, рассказала, что видела оборотня, кучер ее в страхе сбежал, чудовище преследует, в общем, даме нужна защита. Разумеется, военные, охранявшие усадьбу, не могли оставить даму в беде и впустили. Ну, а там и хозяин захотел с ней познакомиться. Причем, судя по тому, что я увидел, господин Браун оказался под властью чар госпожи Нежинской очень быстро. — Я боюсь! — шептала Нина, в страхе оглядываясь и теснее прижимаясь ко мне. — Ну нет здесь никакого оборотня! — раздраженно сказал я ей, поудобнее перехватывая вожжи. — Я его сама видела! — ответила она дрожащим голосом. — И он привел тебя прямиком к дому мистера Брауна? — Это было единственное жилище в округе, — сказала Нежинская, явно недовольная моим намеком. — Ты мне не веришь? — Совпадениям не верю, — ответил я. — Погоняй уже! — Нина перестала спорить и вернулась к демонстрации испуга. — Если бы зверь был где-то здесь поблизости, — сказал я, — то лошадь почувствовала и понесла бы. — Меня трясет! — Нина еще теснее прижалась ко мне, — то ли от страха, то ли… Я размышлял, пытаясь оценить ситуацию. Понятно было, чего она добивалась. Лес, ночь, испуг… Только вот не ясно, преследует ли госпожа Нежинская какую-либо цель или просто решила воспользоваться представившимся случаем. — Какой же ты все-таки фараон… — выдохнула Нина с легкой обидой в голосе, притягивая меня к себе. Нет ничего опаснее обиженной женщины, женщины, которой пренебрегли. И, напомнив себе, что в моей работе бывают и более неприятные аспекты, я ответил на ее поцелуй. К счастью, лес скоро закончился, и мы въехали в город. Я отвез Нину в гостиницу и отправился, наконец-то, домой, отдыхать. Утром я первым делом пошел к доктору Милцу. Меня чрезвычайно интересовал вопрос, что же показал анализ содержимого фляги Голощекина. — Во фляге помимо ингредиентов, которые входят в состав самогона, я обнаружил еще постороннее вещество, — сообщил мне доктор. — И что за вещество? — Пока я не знаю, — вздохнул Милц. — Вот вам и оборотень! — зло сказал я. — Судя по следам на теле жены Привалова и убитого вчера охотника, все зубы у зверя целы. А ведь он потерял один! — И заметьте, за ночь клык не мог вырасти, — поддержал мои рассуждения доктор. — Что ж получается? — продолжил рассуждать я. — Убийца снял слепок с волчьей пасти и сделал специальный инструмент… Вот теперь мне стало окончательно ясно, на кого я охочусь. Оставались непонятными мотивы убийцы, но это может и подождать. Сейчас главное схватить его побыстрее, пока он еще кого-нибудь не убил. Заехав в управление и прихватив Коробейникова и городовых, я поспешил к кузнецу Тихону. Хозяина дома не оказалось, и мы приступили к обыску. Довольно быстро удалось отыскать куски волчьей шкуры, той самой, видимо, клочок от которой Тихон оставил в руке приказчика Вешкина. Нашлась и бутыль с самогоном, настоянным на мухоморах, и сухие мухоморы в изобилии. Тот самый ингредиент, который не смог распознать доктор Милц. Вот кто пополнял флягу Голощекина, убеждая его в том, что он оборотень. — Яков Платоныч, — привлек мое внимание Коробейников, доставший с полки какие-то бумаги, — гляньте сюда! Тот самый орехокол, который все ищут. Орудие, изображенное на рисунке, и в самом деле чем-то напоминало орехокол. Только, судя по указанным на чертеже размерам, был он как раз с немаленькую волчью пасть. Чертеж орудия преступления, надо же. Да, эти убийства явно планировались очень тщательно. — Где само изделие? — спросил я городовых, показывая им чертеж. — Инструмент здесь ищите. — Я полагаю, оно у Тихона, — сказал Антон Андреич. — Но он сюда не вернется, он собрал вещи. Только не могу понять, зачем ему керосин? Он кивнул на большую бутыль, стоящую у входа. — Керосин ему нужен, чтобы сжечь здесь все, чтоб никаких следов, — ответил я. — Только пока мы будем его здесь ждать, он еще кого-то убьет. Дверь в кузню внезапно отворилась, и на пороге появилась Анна Миронова. — Анна Викторовна, — приветствовал я ее, делая ей невольный шаг навстречу, — Вам духи подсказали, где нас найти? — Дежурный в участке, — не приняла она шутки. — Василина, это та девушка из легенды, которая повесилась десять лет назад, она служила в доме у Привалова. И Привалов ее и обесчестил. — Неужели Тихон тот самый юноша из легенды, который хотел отомстить хозяину? — изумился Антон Андреич. — Какой Тихон? — спросила его Анна Викторовна. — Кузнец, — пояснил он ей. Да, похоже, наши с ней расследования, идучи с противоположных сторон, сошлись в одной точке. Мы нашли убийцу, а она нашла мотив преступления. — Мне кажется, я знаю, где их искать, — сказала мне Анна Викторовна. — На месте, где повесилась Василина. Она была совершенно права. Если Тихон и в самом деле мстит Привалову за смерть возлюбленной, он, скорее всего, потащит его убивать на место ее смерти. Вчера я оставил Тихона и Привалова в лесу. Стоит поторопиться. Шанс на то, что мы найдем купца живым, очень мал, но он еще есть. Они и в самом деле оказались там, где указала Анна Викторовна. Купец Привалов, примотанный к дереву веревкой и с кляпом во рту, и кузнец Тихон со своим орудием в руках. Видно, Тихон не торопился, наслаждаясь местью и страхом своей жертвы. Завидев нас, он бросил «орехокол» и попытался схватить ружье. Парой выстрелов на бегу мне удалось убедить его не трогать ружье, но тогда он выхватил нож и приставил его к горлу купца. Привалов в ужасе мычал что-то сквозь кляп с выпученными глазами и старался отодвинуться от ножа. Мы с Коробейниковым вдвоем взяли Тихона на прицел. — Брось нож, Тихон, — сказал я кузнецу, — отойди от него, все кончено. Краем глаза я отметил, что отставшая на бегу Анна догнала нас и встала у Коробейникова за спиной. Не у меня. Антон Андреич переместился так, чтобы закрыть ее от Тихона, если что. — Сдамся, — сказал мне Тихон, — я слово даю. Только прежде пусть он покается, что сделал. Привалов закивал головой, замычал утвердительно. Тихон вытащил кляп у него изо рта, встряхнул, не убирая ножа. — Это правда! — зачастил перепуганный купец. — Я взял ее силой. Но я не желал ее смерти! Плечи Тихона опустились устало. А в следующий миг он со страшным криком замахнулся — и всадил нож по рукоять в дерево рядом с головой купца. И опустившись на колени, обхватил голову руками. Чуть позже я беседовал с Голощекиным. После помощи, оказанной доктором Милцем, а также лишенный мухоморной настойки, он вовсе не производил впечатления сумасшедшего. Да он и был сейчас в полном сознании. — Тихон, кузнец, знал, что Вас укусил волк? — спросил я его. — Знал, — ответил чучельник. — Откуда? Сами рассказали? — Сам, когда выпивали. — Я ж говорю, у него полгорода в собутыльниках, — добавила его жена, стоящая за спиной мужа. — В ночь убийства приказчика Вы тоже были у Тихона? — просил я Голощекина. — Было дело, — кивнул он. — Но Вас же видели в трактире в тот же вечер! — Ну, так это, — пояснил Голощекин, — поначалу в трактире выпивали… — Его всю ночь носило где-то, — вмешалась вновь Голощекинская супруга, — под утро только объявился! — Я полагаю, в ночь убийства Приваловой Вы тоже выпивали с Тихоном, — сказал я. — Настойка у него забористая, — как-то виновато даже ответил Голощекин. — Он с флягой своей не расставался, — сказала жена. — Как глотнет, так словно бес в него вселяется! — Мне казалось, что у меня на руках шерсть растет, — рассказал чучельник, — и эти, когти! — Дело все в том, — пояснил доктор Милц, присутствовавший при разговоре, — что в состав мухоморов входит мусцимол, а он вызывает сильнейшие галлюцинации. — Тихон сам пил эту настойку? — спросил я Голощекина. — Вроде прикладывался, — ответил он. — А вот я думаю, только для виду, — сказал я ему. — Вы помните, как уходили от него? — Ничего я не помню, — вздохнул чучельник, — помню только, что в лесу все время оказывался, в этом шалаше, будь он проклят. — Это значит, Тихону удалось уверить всех, что Вы и есть оборотень, — задумчиво сказал я ему, — в том числе и Вас. Да уж, удивительно хитер оказался кузнец. Все продумал до мелочей. Даже подозреваемого подготовил, да так, что тот и сам уже не был уверен, не он ли убивал. Инструмент специально сконструировал. И все ради мести. Ради того, чтобы отомстить Привалову за то, что тот надругался над его возлюбленной и довел до самоубийства. Мог ли я понять это его желание? Да, пожалуй, мог. Но сочувствия кузнец-убийца у меня не вызывал. Позднее тем же днем я допрашивал кузнеца в присутствии господина Трегубова, попутно поясняя полицмейстеру все аспекты этого запутанного дела. — Дубликат ключа заказывал не приказчик, — рассказывал я, — а Ирина Привалова. — Зачем жене Привалова ключ от сейфа мужа? — спросил Николай Васильевич. — Это как воровать у самой себя. — Да потому что собиралась сбежать она с Никишиным, — сказал я, и спросил Тихона: — А Вы ведь уже знали об их романе, от Голощекина? Поэтому Никишину деньги и подбросили. Чтобы подозрение на него пало. Кузнец молчал мрачно, даже не смотрел на меня. — Вам ведь не деньги нужны были, — сказал я ему. — Мало Вам было убить Привалова, Вы хотели его уничтожить морально, обобрав до нитки. — А приказчика за что? — спросил кузнеца Трегубов. Я думал, Тихон снова промолчит, но он неожиданно ответил: — Признал он меня. Душонка у него жадная. Помешать мог. — Изверг! — сказал полицмейстер. — Ирину Привалову за что жизни лишил? — Чтоб он всю чашу до дна испил, — ответил Тихон. — Чтоб он всем сердцем познал эту боль, каково это, потерять любимую. — Моральная месть, — покачал я головой в удивлении. — А охотник-то здесь причем? — Столкнулись мы с ним в лесу, — сказал кузнец, — а у меня в руках инструмент мой был. Понял он все. Ну и… — А деньги приваловские куда дел? — спросил Трегубов. — Как это куда? — посмотрел на нас Тихон изумленно. — В церкву отнес. — В церкву? — не поверил своим ушам Николай Васильевич. — Все до копеечки, — кивнул кузнец, — на упокой души Василинушки моей. Чтоб не маялась боле.***
Дело было закончено, кузнец Тихон полностью признал свою вину. Но для меня в этом деле оставалась еще одна часть, которую мне хотелось бы завершить. Тихон, ради мести убивавший направо и налево, не вызывал у меня сострадания. Но если вдуматься, к этой ситуации привело другое преступление. Если бы тогда, десять лет назад, купец Привалов не обесчестил бы Василину, все, погибшие от руки Тихона, остались бы живы. А для меня не было преступления омерзительнее, чем надругательство над женщиной. Мне удалось заручиться помощью Трегубова, и вдвоем с ним мы убедили прокурора завести на Привалова дело о насилии и доведении до самоубийства. Несмотря на то, что прошло десять лет, я легко нашел свидетелей кроме Тихона, которые могли дать показания. Привалов был взят мной под стражу, и я не сомневался, что материала в его деле более чем достаточно для обвинительного приговора. Лишь убедившись в этом, я решился вновь поговорить с Анной Викторовной. Несомненно, мое решение посадить Привалова было вызвано, в первую очередь, моим отношением к тому, что он совершил. Но в глубине души я надеялся, что ей будет приятно, что я смог наказать виновного в смерти Василины. И возможно, это несколько облегчит наше примирение. Анну Викторовну я нашел на берегу Затони. Она размышляла о чем-то, глядя на полноводную по-весеннему реку. Я подошел, встал рядом. Анна не повернула ко мне головы, хотя, несомненно, заметила мое присутствие. — Привалов арестован, — сказал я ей, не зная, как начать этот сложный разговор. — Вы мне это пришли сообщить? — спросила Анна Викторовна, будто была разочарована моими словами. Мы снова не понимали друг друга. Но я продолжил пытаться. Она была нужна мне, и я не мог просто перестать бороться, смириться с тем, что больше не существую для нее. — Нет, — ответил я. — Прошу прощения, если нарушил Ваше уединение, но мне казалось, Вам интересно будет это знать. Вас ведь так взволновала судьба Василины. — А Вас это забавляет, — ответила она резко. Ну разумеется! И Привалова я тоже для забавы посадил. Да кем она меня считает? — Меня это беспокоит, — ответил я честно. — Вы вмешиваетесь в полицейские расследования, когда Вам вздумается. Это опасно, и я намерен положить этому конец. Ну вот, снова. Это было совсем не то, что я хотел сказать сейчас. Но рассердившись, я не нашел тех слов, которые были нужны. — Играть в сыщиков мне не интересно, — ответила мне Анна Викторовна. — Я просто помогаю людям. Да, этот аргумент я от нее слышал не раз. Она хочет помочь и считает, что этого желания достаточно, а все, кто пытаются ее остановить, просто не понимают, что помогать людям нужно и важно. И я в том числе. Нет, не так — я в первую очередь. И я могу голову об эту стену разбить, но не смогу объяснить этой упрямице, насколько, чем и как часто она рискует. А теперь, когда она сердится на меня, я и знать не буду даже, если она куда-нибудь полезет. И однажды я не узнаю, не успею, не спасу… — Почему Вы не уехали? — с болью и даже злостью вырвалось у меня. — Так было бы для всех лучше! — Конечно! — кажется, она готова была заплакать. — Чтобы Вы могли, наконец, спокойно предаваться любовным утехам с Ниной! Что?! Это еще что за бред? И причем тут Нежинская? — Вы забываетесь, Аня! — от неожиданности я даже не заметил сразу, что произнес ее имя так, как осмеливался лишь мысленно. — Это Вы забываетесь, Яков! — выкрикнула она сквозь слезы. — И знаете, что? Вы мне все время хамите последнее время! И мне кажется, Вы это специально делаете. — Помилуйте… — попытался я объясниться, но она вновь меня перебила. — Да нет! Нет, конечно! Вы же хотели, чтобы я уехала! — возмущенно выпалила Анна мне в лицо. — Ну, Вы же все для этого сделали! — Нет! — попытался снова объясниться я, мимоходом удивившись странному сарказму, прозвучавшему в ее словах. — Ну, может быть, так получилось, но неосознанно. — Да нет! — рассерженно ответила она. — Боюсь, что осознанно. И знаете что? Уезжайте Вы! И Нину свою с собой забирайте. Я отсюда никуда не уеду! И сейчас тоже Вы уходите! Потому что я сюда первая пришла. Уходите! Она уже не могла скрыть слезы, они текли по щекам. — Вы меня никогда не простите? — сделал я еще одну попытку. — Никогда! — несмотря на слезы, подбородок вздернулся в знакомом упрямом жесте. У меня не было иного выбора, оставалось только уйти. Я не мог смотреть на ее слезы, а она не позволила бы себя утешить. Не знаю уж, каким образом ко всему, чем я ее обидел, Анна Викторовна приплела еще и Нежинскую, но это было не важно. А важно лишь то, что я причинил ей слишком сильную боль для того, чтобы у меня остался хоть малейший шанс на прощение. Что ж, так тому и быть. Я не хочу, чтобы она плакала, а тем более, из-за меня. Раз она не хочет меня видеть, значит, я постараюсь исполнить это ее желание. Я уехал бы из Затонска, если бы мог. Но поскольку это невозможно, остается лишь постараться не попадаться Анне Викторовне на пути. Я решительно развернулся и быстрым шагом пошел прочь, не оборачиваясь.
