Яков. Воспоминания.

***

      Следующие две недели прошли для меня в бесконечной смене настроений. Я то утопал в светлых мечтаниях, приходя в состояние практически эйфорическое, то становился мрачен, с безнадежностью прозревая свое будущее, а то метался в сомнениях. Разумеется, я видел и понимал все эти приметы, свойственные совершенно особому состоянию. Были они мне знакомы со времен далекой молодости. Правда, я ранее искренне считал, что болезнь эта свойственна лишь юнцам, но, как видно, ошибался. И в минуты просветления посмеивался сам над собой. И все же, нет в жизни человека момента прекраснее восторженной влюбленности. А именно так и можно было назвать то, что я чувствовал. Я был влюблен, как юнец, и наслаждался этим. Причем, по некоторому размышлению, я понял, что влюблен уже давно, как мне сейчас казалось, едва ли не с первого взгляда. Что было несомненной чушью, разумеется. Но водоворот эмоций, захвативший меня, не позволял мне этого осознать. Я видел предмет моих мечтаний во сне и наяву, мечтал о встрече, представлял ее по-всякому. И лишь колоссальным усилием воли мне удавалось не демонстрировать странного моего состояния всем окружающим. Порой я впадал в противоположную крайность и погружался в беспросветное отчаяние, понимая, как мало шансов на взаимность я имею. Между нами стояли годы, и мое прошлое, и даже моя работа. Ну какой прок барышне из хорошей семьи в полицейском, да еще настолько ее старше и с отвратительной репутацией? В такие минуты я становился язвителен и желчен, и, признаюсь, совершенно невыносим. Полагаю, мои подчиненные весьма страдали от перепадов моего настроения, а Коробейников, которому из-за близости ко мне доставалось больше, чем другим, проявлял неприкрытое беспокойство. Кажется, он отнес мою переменчивость в настроении по ведомству переутомления и теперь порой изображал из себя няньку, пытаясь следить, чтобы я вовремя ел или не засиживался на работе допоздна. В минуты меланхолии это вызывало мое раздражение, которое, боюсь, я не всегда давал себе труд сдерживать. В светлые же периоды я лишь смеялся над его стараниями и сбегал от его забот в парк, втайне надеясь на долгожданную встречу. Но, как и положено в подобных ситуациях, небо насмехалось надо мной, и встреч не случалось. То ли мы с Анной Викторовной посещали парк в разное время, то ли она была чем-то занята и пренебрегала прогулками. Несколько раз я порывался зайти к ней с визитом, но каждый раз останавливал себя, робея. Подобная робость была мне настолько не свойственна, что вызывала желание смеяться над собой. Ну, или злость на себя самого, в зависимости от настроения, в котором я находился. Так продолжалось день за днем, и я уже понимал, что не могу вечно оставаться в подобном положении. Мне требовалось сделать следующий шаг и, если не объясниться, то хотя бы приблизиться к предмету моих мечтаний. Кроме того, я тосковал безмерно, лишенный общения с ней, возможности любоваться ею, слушать ее голос, восторгаться улыбкой. Рано или поздно, полагаю, моя влюбленность победила бы мою же робость, и я нашел бы способ увидеться с Анной Викторовной. Но, как обычно бывало в моей жизни, работа вновь вмешалась в мои планы, внося свои коррективы. В один из дней поступило сообщение о том, что в одном из номеров гостиницы обнаружено тело горничной. Все мечты пришлось отложить до лучших времен — меня ждало очередное убийство.

***

      Мы находились в номере лучшей гостиницы Затонска. На полу лежало тело убитой горничной. У стены стоял пустой сейф с открытой дверцей. Что ж, с мотивом убийства, кажется, все ясно.       — У нее сломана шея, — обратился ко мне доктор Милц, закончивший осмотр тела, — и других повреждений нет.       — Упала и сломала шею? — предположил Коробейников, занятый фотографированием.       Нынче Антон Андреич предстал в новом облике, сбрив усы. Насколько мне было известно, из-за проигрыша в споре. О чем-то они с Ульяшиным об заклад побились, я не вдавался в подробности.       — Предварительно обчистив сейф, — заметил я саркастически, давая понять, что шутки на месте убийства не уместны.       — Кстати, убийца был мужчиной, — сказал доктор, — причем, недюжей силы.       — Из чего это следует? — заинтересовался я.       — А из того, что шея сломана одним движением, — пояснил Милц.       — Следов взлома не обнаружено, — сообщил Коробейников, закончивший возиться с фотоаппаратом и осматривающий теперь дверь.       Я подошел к управляющему гостиницей. Тот стоял у двери, в состоянии крайне нервическом. Оно и понятно: подобное происшествие скажется на репутации предприятия самым наихудшим образом, что, разумеется, снизит и доходы. Ну кто, скажите, захочет жить в гостинице, где в номерах горничных убивают?       — Где постоялец? — спросил я управляющего.       — Говорят, часа два, как ушли-с, — доложил тот.       — Как давно здесь живет?       — Неделю-с.       — Что ж это тут у Вас, любезный делается? — спросил я строго. — Средь бела дня горничных убивают?       — Я не могу знать-с, — управляющий непрерывно утирал катящийся градом пот. — Как господин инженер ушли-с, горничная пошла убирать.       — А тут убийца вскрывал сейф, да замешкался с замком, — задумчиво сказал я. — Как зовут инженера?       — Эрнест Петрович Буссе, — ответил мне вместо управляющего Коробейников. — Прибыл из Петербурга неделю назад. Отрекомендовался, как инженер-технолог по электрическим машинам. Прикомандирован к штабу военного гарнизона.       Я насторожился. Инженер, прикомандированный к военным? Здесь, в Затонске, это, скорее всего, имело отношение к тому самому полигону, который так интересовал меня.       — Когда это Вы успели? — поинтересовался я источником столь изобильной информации у моего помощника.       — Всего-навсего побеседовал с официантами, — со скрытой гордостью ответил Антон Андреич.       — Без усов Вы стали проворнее, Антон Андреич. Похвально, — усмехнулся я. — Теперь побеседуйте с прочей обслугой. Не мог ведь убийца в окно влететь. Он должен был пройти мимо швейцара, подняться по лестнице и пройти по коридору. Кто-то должен был его видеть.       — Яков Платоныч, — обратился ко мне доктор Милц, — я полагаю, что мне здесь больше делать нечего.       — Да, спасибо, доктор, — отпустил я его.       Уходя, доктор сочувственно кивнул Коробейникову, показывая на отсутствие усов. Антон Андреич разочарованно развел руками, дескать, что ж делать, проиграл. Эта пантомима не ускользнула от меня, но я постарался пропустить ее мимо глаз. Нет мне дела до детских споров моих подчиненных. Хоть и странно, что такой степенный человек, как доктор Милц, тоже, оказывается, был в курсе событий.       Милц ушел, за ним и Коробейников, и в номере со мной остался только управляющий.       — Как часто убирают номер? — спросил я его.       — Ежедневно-с, — ответил он. — Обычно господин инженер в это время уже на службе.       — А не обычно? — заинтересовался я.       — Бывает, что не уезжают, — пояснил управляющий, — работают внизу, в буфете, вместе с мадемуазель переводчицей. Всякие журнальные статьи переводят на новые изобретения.       — Как зовут переводчицу? — спросил я.       — Вот этого я не могу знать, — развел руками управляющий.       Надо будет обязательно выяснить. Вполне возможно, эта переводчица замешана в убийстве. Целью убийцы был, несомненно, сейф. Горничная, заставшая вора на месте преступления, определенно стала случайной жертвой. А вот переводчица вполне могла быть сообщницей, отвлекая инженера на время ограбления.       Присланные доктором жандармы унесли тело несчастной девушки, оказавшейся убитой лишь потому, что не вовремя зашла в номер.       Однако, наш убийца весьма целеустремлен. Он шел вскрывать сейф, но, застигнутый на месте преступления, отреагировал мгновенно и безжалостно убил. Опасный тип.       В коридоре послышались шаги и громкие голоса. Какой-то мужчина требовал у городового, чтобы его немедленно пропустили в номер. Вот, кажется, и господин инженер пожаловал. Сейчас и познакомимся.       Хозяин номера почти что вбежал в дверь и остановился, глядя в недоумении на меня и вокруг. Был он представительный мужчина слегка за тридцать. Тщательная прическа и тонкие ухоженные усики выдавали в нем человека, неравнодушного к своей внешности и любящего производить впечатление на дам. Что-то ощущалось в нем этакое лощеное, слегка мне неприятное. Впрочем, выводы делать пока что определенно рано. Однозначно можно было лишь сказать, что инженер Буссе был взволнован до крайности, почти на грани потери самообладания. Нервический тип, мне будет с ним нелегко.       Не говоря ни слова, Буссе первым делом кинулся к сейфу. Обнаружив, что тот открыт нараспашку, в полном ошеломлении повернулся ко мне:       — Как это произошло? Кто Вы?       — Следователь Штольман, Яков Платоныч, — представился я ему. — А Вы, как я понимаю, господин …       Легкий перестук каблучков в коридоре отвлек меня. Я повернулся к двери и замер. На пороге номера, взволнованная, слегка запыхавшаяся от быстрой ходьбы, стояла Анна Викторовна Миронова.       — Буссе, — закончил я фразу механически, не в силах отвести от нее глаз.       Она была… очаровательна. В легком пальто и кокетливой шляпке она показалась мне самим воплощением весны. И в этом номере, где только что произошло убийство, ее появление было…       Кстати, а что, собственно говоря, она делает на месте преступления? И почему пришла непосредственно за господином Буссе?       — Да, это так, — не заметив, что я отвлекся, подтвердил свою личность инженер, возвращая мое внимание туда, где ему и следовало находиться. Я мысленно обругал себя и вернулся к работе.       — В Вашем номере произошло убийство, — сообщил я инженеру, лихорадочно проверяющему свои вещи на предмет, надо полагать, пропажи чего-либо.       — Спасибо, мне сообщили, — резко ответил мне Буссе.       Оставив его копаться в вещах, я позволил себе подойти к Анне. Как я ни старался сохранять сугубо рабочую сосредоточенность, улыбка появилась на моем лице против моей воли.       — Анна Викторовна, позвольте узнать, а Вы как здесь? — спросил я ее.       — Я тексты перевожу для Эрнеста Петровича, — ответила Анна с легкой улыбкой, не отрывая от меня глаз.       Показалось мне, или она тоже была рада видеть меня, пусть и при таких обстоятельствах?       Ну вот мне и ответ на мой вопрос о том, как зовут переводчицу. И несомненно, мою версию о соучастии оной в убийстве можно похоронить. Да и не жалко. Но вот то, что Анна Викторовна плотно и постоянно общалась с инженером Буссе, не приглянувшимся мне с первого же взгляда, было куда менее приятным.       Встряхнувшись, я взял себя в руки и, пригласив Анну Викторовну присесть, принялся расспрашивать инженера. Строго говоря, мне следовало попросить ее обождать, скажем, в холле, и допросить Буссе наедине. Но ведь это следствие веду я, не правда ли? И только я выбираю, как и в каком порядке мне удобнее допрашивать свидетелей. А присутствие госпожи Мироновой мне не только не мешает, а и помогает даже, тем, что оказывает на чрезмерно взволнованного господина Буссе сдерживающее воздействие. И пусть кто-нибудь попробует возразить!       Господин инженер Буссе и вправду был очень взволнован и чрезвычайно рассержен. В первую очередь на меня, видимо, как на представителя власти и порядка в городе, где его настигли столь ужасающие события.       — Обычно в это время мы с мадемуазель Мироновой работаем, либо здесь в буфете, либо в городе, в кофейне, — пояснял он мне свой дневной распорядок и отсутствие в номере в момент ограбления и убийства. — Я надеюсь, не нужно объяснять, почему Анна Викторовна не может находиться с одиноким мужчиной в одном номере.       И Буссе взглянул на меня едва ли не злобно. Я ему не нравился, мои расспросы не нравились ему еще больше.       Впрочем, неприязнь у нас была взаимная. И да, мне не нужно было объяснять подобных вещей. Собственно, я бы предпочел, чтобы Анна Викторовна не общалась с этим типом вне зависимости от места.       — И что же мадемуазель Миронова переводит для Вас? — спросил я, улыбкой маскируя раздражение.       — Мадемуазель Миронова переводит для меня… — начал отвечать он с высокомерием, но его перебила Анна Викторовна. Кажется, она почувствовала напряжение, нарастающее в комнате, и поспешила вмешаться.       — Это технические переводы, — пояснила она мне. — С английского.       — И с чем же связана эта Ваша работа? — продолжил я расспросы инженера. — Что Вы делаете здесь, в Затонске?       Буссе резко подошел ко мне ближе, чтобы, видимо, подчеркнуть важность сказанного.       — Это, — сказал он весьма значительно, — военная тайна!       — То есть? — сделал я вид, что не понял, о чем он говорит.       — Буквально, — ответил инженер. — Я приглашен командованием гарнизона, для выполнения определенных работ, о которых не имею права распространяться.       — Из сейфа пропали секретные документы? — спросил я его очень серьезно.       — Нет! — отмахнулся Буссе. — Слава Богу, документы я взял с собой, чтобы над ними поработать.       — Вы храните там только документы?       — Только, — подтвердил инженер, — деньги всегда со мной.       Что ж, получается, что вор не нашел того, чего искал. А искал он документы, это у меня сомнений не вызывало. И если я прав в своих предположениях, то он обязательно вернется за этими бумагами. Инженера нужно охранять со всей тщательностью. Вряд ли он сам нужен тем, кто охотиться за документами. Но ради этих бумаг уже убита горничная. И, как бы не был мне неприятен господин Буссе, я не хочу, чтобы его постигла та же участь. А пока нужно попытаться выяснить, кому же могли понадобиться документы инженера.       — Кто-то еще знает о Вашей секретной миссии здесь? — осведомился я у него.       — Начальник штаба! — продемонстрировал мне снова свое раздражение Буссе. — Бог мой, какая разница! Кому нужны эти чертежи, хоть и секретные. Я ведь выполняю чисто техническую задачу по электричеству. Больше я Вам сказать ничего не могу.       — У кого Вы здесь в подчинении? — спросил я.       — У начальника гарнизона, — ответил он. И добавил, явно желая закончить разговор: — Простите, я… Мне надо собраться, и… Анна Викторовна, — обратился он к ней, — Все, что произошло, это чудовищно. И… — не закончив фразы, он вновь повернулся ко мне: — Я могу побыть один?       Подобное его желание более чем отвечало моим чаяниям. А расспросить его я и позже успею, когда он успокоится слегка.       — Разумеется, — ответил я ему. — Я оставлю городового в коридоре, для Вашей безопасности.       Буссе лишь кивнул мне в ответ. Кажется, происшествие весьма потрясло его, и он все еще не мог овладеть собой.              Мы с Анной Викторовной спустились в холл гостиницы и, не сговариваясь, свернули в кафе, где и устроились за столиком.       — Бедная девушка! — сказала Анна со вздохом.       — Да, — согласился я. — А Вы давно работаете с инженером?       — С первого дня, как он в городе, — ответила Анна Викторовна.       — Прогулки с ним тоже входят в Ваши обязанности? — не удержался я от колкости.       Зря я не сдержался. Уголки губ ее дрогнули в сдерживаемой улыбке, в голубых глазах запрыгали бесенята. Анну Викторовну всегда веселила моя ревность, и сейчас я соберу плоды собственной несдержанности.       — Разумеется, нет! — ответила она мне с очаровательной, но весьма язвительной улыбкой.       — Ничего странного не заметили? — я постарался поскорее вернуть нашему разговору деловую направленность. — Может, кто-нибудь следил за ним.       Анна в мгновение ока сделалась серьезной.       — Да мне это даже в голову не приходило, — ответила она, огорченная своей же невнимательностью и тем, видимо, что не может сообщить мне ничего полезного.       — А что он за человек? — спросил я.       — Довольно приятный, — ответила Анна Викторовна после секундной задумчивости.       — С кем общается?       — При мне ни с кем, — сказала она. — Мы с ним работаем часа по два, по три.       — А мы с Вами, кажется, не виделись недели две? — произнес я, отчаянно завидуя господину Буссе, имевшему возможность общаться с ней два-три часа каждый день.       — Да, кажется, — подтвердила Анна Викторовна со вздохом, — и вот такой повод.       — Да все как обычно, — попытался я развеять ее огорчение неловкой шуткой. — Должен кто-то умереть, чтобы мы встретились.       — Яков Платоныч! — взволнованно попросила Анна. — Не говорите, пожалуйста, так, это грешно.       — Ну уж как есть, — развел я руками. — Собирался каждый день к Вам зайти, но… дела.       Анна посмотрела мне в глаза внимательно, будто пыталась разглядеть в них что-то. Не знаю, что там сейчас можно было увидеть, кроме откровенного любования и восхищения. Но, кажется, увиденное то ли огорчило, то ли смутило ее. Потому что она быстро поднялась из-за стола:       — Ну, всего доброго.       Она так торопилась покинуть меня, что забыла на диванчике свое пальто.       — Анна Викторовна! — окликнул я ее, беря в руки забытый предмет гардероба.        — Да?! — быстро повернулась она на мой голос.       Я молча показал ей пальто. Анна взглянула на себя, на пальто, и весело, хоть и смущенно, рассмеялась над своей забывчивостью.       Я развернул пальто, чтобы помочь ей одеться.       Она повернулась ко мне спиной, подставляя руки под рукава, и я залюбовался завитками волос на нежной шее, изящным поворотом головы. Я мысленно выругал себя за неподобающий интерес и осторожно опустил пальто на ее плечи. Но руки мои, не желая слушаться голоса рассудка, вдруг будто примерзли, не желая опускаться. Это тайное, незаконченное полуобьятие длилось лишь мгновение, но оставило в моей душе настоящую бурю эмоций. В следующий миг я совладал если не с чувствами, то с руками, и отступил на шаг. Анна повернулась ко мне, заглянула в глаза. Она все почувствовала, я видел это. И смутилась безмерно. Не сказав мне ни слова, она чуть ли не бегом покинула зал кафе.       Я же смотрел ей вслед, понимая, что теряю контроль. Я совершенно не владел собой в ее присутствии, и нужно было срочно что-то делать с моей пропавшей вдруг дисциплиной, иначе я могу нечаянно обидеть дорогую мне женщину.       За мыслями своими я не заметил, как рядом со мной оказался Коробейников, и чуть не вздрогнул при звуке его голоса.       — А инженер-то наш — ого-го! — поделился собранной информацией мой помощник. — За эту неделю его посещали пять раз в вечернее время, и все барышни.       — Кто такие? — спросил я напряженно.       Кажется, мое первое впечатление от господина Буссе было верным.       — Неизвестно, — ответил Антон Андреич, — но говорят, они произвели впечатление девушек сомнительного толка.       — Что еще? — постарался я скрыть вопросом эмоции, охватившие меня при этом сообщении.       — Еще официанты заметили, что в последнюю неделю в буфете засиживается господин, — сообщил Коробейников. — Он не является постояльцем отеля, берет кофе и сидит с газетой.       Азарт ищейки, почуявшей след, немедленно смел все остальные мои эмоции. Я с самого начала почувствовал, что в этом деле не обошлось без тех, за кем я охотился.       — Седая борода, легкий акцент? — уточнил я у Антона Андреича.       — Неужели?.. — догадался он, кого я имею в виду.       — Именно! — подтвердил я подозрения моего помощника. — Сегодня он здесь был?       — Был, — ответил Коробейников, — но куда и когда он отправился, никто не знает. Он здесь примелькался.       — Опросите всех служащих, — велел я, — всех до единого. Они должны что-то знать! В управлении встретимся.       — Непременно, — заверил меня Антон Андреич. — Никто не ускользнет.              Покинув гостиницу, я первым делом купил газету. Газета в моей правой руке была условным знаком моим филерам о том, что мне срочно нужно с ними поговорить. Один из них, кстати, стоял неподалеку от гостиницы и немедленно пошел за мной.       Я пришел на квартиру, снятую мною как раз для таких случаев. К счастью, он догнал меня довольно-таки быстро, не продлив напряженнейшего моего ожидания.       — Вызывали?       — Где Вы были два часа назад? — спросил я его.       — Франт дежурит у дома Разумовского, — доложил Жук, — а я сидел напротив гостиницы. Туда вошел Жан.       — То есть, он вошел внутрь, а вы так и остались сидеть напротив? — я уже едва сдерживал раздражение.       — Точно так, — ответил филер. — Он уже хорошо меня знает. А там, в гостинице, где скроешься? Вот я и не стал заходить. Он там каждый день кофе пьет.       — Кофе пьет! — язвительно передразнил я его. — Вы знаете, что в этой гостинице два часа назад была убита горничная?       — Нет! — изумленно ответил Жук.       — Кто это сделал, не догадываетесь?       — Неужели? — удивился он. — А зачем?       — Кто такой инженер Буссе? — спросил я резко.       — Впервые слышу, — ответил филер.       Он впервые слышит, извольте видеть! Хотя это я от него должен был узнать, что в городе появился инженер, работающий на полигоне, который может вызвать интерес наших противников. А получается, что я узнаю об этом лишь неделю спустя, да еще и при таких обстоятельствах! Я стараюсь никогда не повышать голос на подчиненных, но тут мое самообладание не выдержало.       — Ну и зачем я Вас нанял? — вопросил я его гневно.       — Насчет инженера Вы никаких указаний не давали, — попытался оправдаться Жук.       — Не давал, потому что я сам не знал о его существовании! — отчитывал я филера. — Вы должны были доложить мне о нем! Потому что он был объектом француза, а значит, объектом Разумовского!       — Виноват! — вытянулся в струнку Жук. — Француз ходил кофе пить в гостиниц, и ни с кем в контакт не вступал, даже с Нежинской.       — Разумеется, не вступал! — ответил я сердито. — Он наблюдал, готовился, а Вы прошляпили! Он вскрыл сейф инженера и убил эту горничную, которая, скорее всего, просто попалась ему под руку…       — А что это за инженер? — перебил меня Жук, надеясь, видимо, что я уйму свой гнев.       — А вот это я бы хотел узнать, — ответил я, подразумевая, что именно от него я и ожидал получить эти сведения.       Филер виновато потупился.       — Куда ушел француз из гостиницы? — спросил я, решив закончить разнос наконец-то.       Ответ мгновенно снова вывел меня из себя.       — Он не выходил, — сказал Жук.       — Как не выходил? — не поверил я собственным ушам.       — Не выходил! — подтвердил филер с полной уверенностью.       — Черт подери, а почему же Вы ушли с поста? — напустился я на него.       — Но газета у Вас была в правой руке! — отвечал он. — Сигнал следовать за Вами.       — Так я же не знал! — воскликнул я, потрясая несчастной газетой.       — Ладно, — я взял себя в руки, понимая, что пролитого не поднимешь, а сейчас нужно торопиться. — Так и не узнали, где обитает этот француз?       — У князя, — доложил Жук. — Иногда пропадает на несколько дней, потом вновь появляется.       — Значит, у князя его и ждите, — велел я. — Берите его и везите сюда. Держите его здесь, а я уже выясню, что с ним делать.       — Сюда? — удивился Жук. — А полиция?       — Я полиция! — бросил я ему резко, и покинул квартиру.              Выйдя, я немедленно направился обратно в гостиницу. Нужно было обыскать ее от подвала до крыши. Разумеется, Жан мог покинуть гостиницу, пока я беседовал с филером. Но шанс этого был невелик. Коробейников его ищет, опрашивает персонал. Всюду городовые. Ему не выйти незаметно. А значит, он по-прежнему где-то там.       Войдя в гостиницу, я немедленно увидел моего помощника, беседующего с персоналом.       — Коробейников! — окликнул я его. — Берите городовых, осмотрите всю гостиницу. Обыщите все подсобные помещения сверху донизу.       — Понял, — ответил Антон Андреич. — Что искать?       — Француза, конечно, — ответил я, слегка понизив голос. — И будьте осторожны!       Сам же я решил осмотреть то помещение, которое мои подчиненные обыскать точно не смогут. Покои фрейлин недоступны для простых полицейских. А вот меня госпожа Нежинская впустит наверняка.       Но не успел я дойти до лестницы, как увидел господина Буссе, обедающего в кафе. И ни одного городового рядом. Да что ж это такое! Хочет, чтобы и ему шею свернули?       — Господин инженер, — подошел я к его столику, — а почему Вы не в номере?       — Я даже не знаю, — ответил он раздраженно. — Сейф сломан. Вот, сижу здесь с портфелем.       — Так ведь я поставил городового дежурить возле Вашего номера! — напомнил я ему.       — Да, — согласился Буссе, — но все же здесь мне спокойнее.       — Сдайте документы в штаб гарнизона, — посоветовал я ему.       — Я хотел с ними поработать! — строптиво заявил инженер.       — А Вам не знакома госпожа Нежинская? — спросил я наудачу.       Буссе тяжко вздохнул, демонстрируя, как он устал от глупых расспросов тупых фараонов.       — Знакома, — он уже едва сдерживался, — Нина Аркадьевна живет в этой гостинице.       — В номер к себе идите, с Вашим портфелем! — сказал я ему, уходя.       — Я имею право пообедать? — крикнул он мне в спину.       Как же трудно охранять человека, который тебя презирает. Я пытаюсь спасти ему жизнь, а он видит в моих действиях лишь диктат и навязчивость.              Поднявшись на второй этаж, я постучал в дверь седьмого номера.       — Кто там? — раздался из-за двери женский голос.       — Штольман.       — Якоб? — в голосе Нины появилось несколько искусственное удивление. — Одну минуту! Я еще в постели!       Ну разумеется! Уже верю! А также и в то, что Нине Аркадьевне в иной ситуации помешал бы меня впустить бы тот факт, что она неодета.       — Простите, что беспокою, но дело срочное, — попытался я настоять на своем.       — Я только накину халат, — ответила Нина, — и приведу себя в порядок.       — Мы что, так и будем через дверь объясняться?! — спросил я раздраженно.       — А что случилось? — деланно-беспечно поинтересовалась Нина. — Одну минуту.       Моих сил, конечно, достало бы выбить эту дверь к чертовой матери. Но подобный поступок точно закончится для меня Камчаткой. А сейчас не время для очередной опалы, работать надо.       Дверь, наконец, открылась, и на пороге появилась Нина в утреннем домашнем платье, демонстративно поправляющая волосы.       — Проходи, — сказала она мне. — Я поздно легла.       Я осмотрелся. Прибранная комната, в которой явно уже побывала горничная, дымящаяся папироса в мундштуке на столе…       — А ведь Вы давно уже проснулись, — сказал я Нине, продолжая осматриваться.       — А что случилось? — спросила она напряженным голосом.       — Горничную убили, — ответил я, чтобы хоть как-то пояснить мой внезапный визит. — В номере инженера Буссе.       — Какой ужас! — Нежинская театрально прижала руки к груди. — Давно?       — Два с половиной часа назад, — ответил я ей, осматривая окна.       Нет, этот номер через окно незаметно не покинуть. Стало быть, если Жан нашел убежище в комнатах фрейлины, он еще здесь.       — Невероятно! — прокомментировала Нина мои слова. — Этот инженер, он производил впечатление такого безобидного малого…       — А инженер здесь ни при чем! — ответил я ей резко. — Как давно Вы видели своего знакомого, мсье Жана?       — Жана Шатон-Ламбера, то есть, первого секретаря посольства? — принялась изображать непонимание госпожа Нежинская. — Или Жана Третьена, ювелира из Петербурга, Жана…       — Подручного князя Разумовского, — перебил я ее нетерпеливо.       — Даже не припомню, — пожала она точеными плечиками.       — Я знаю, Вы встречались с ним неделю назад, — сказал я ей жестко. — А после?       — Ты за этим меня разбудил? — кокетливо спросила Нина, нежно поглаживая меня по плечу под видом стряхивания с лацкана моего пиджака несуществующей пылинки.       — На вопросы отвечайте! — я резко отстранился от ее прикосновений. — Это полицейское расследование.       — Я уже ответила! — сказала Нежинская со вздохом. — Я могла его видеть у князя, но я не запоминаю слуг.       — Он каждый день сидел здесь, в гостиничном буфете, — напомнил я ей.       — Надо же! — рассмеялась она удивленно. — Но, как я уже сказала, у меня короткая память на слуг.       Я удержал в себе все те слова, что были готовы вырваться. Вместо этого я развернулся и направился в комнату, служившую фрейлине спальней. Нина последовала за мной, разумеется.       — Якоб! — попыталась она меня урезонить. — А в чем дело? Это обыск? По какому праву?       Не обращая на нее внимания, я осмотрел комнату, заглянул под кровать, выглянул в окно.       — Какая пошлость! — оскорбленно произнесла Нежинская, наблюдая за моими действиями. — Ты ведешь себя, как ревнивый муж в поисках любовника! Кого ты там надеешься найти?       Я вернулся в гостиную. В спальне я осмотрел все, там было просто негде спрятаться. Но и гостиную я уже осматривал. На глаза мне попался платяной сундук, стоящий у стены. Он был достаточно велик, чтобы укрыть человека, хоть и безо всякого комфорта для прячущегося. Нина перехватила мой взгляд.       — Будешь рыться в моем белье? — спросила она насмешливо. — Изволь, доставь себе такое удовольствие. И мне заодно!       При одной мысли о том, чтобы прикоснуться к тому, о чем она упомянула, я почувствовал тошноту. Нет, это, пожалуй, будет и в самом деле излишним. Сундук все-таки слишком мал.       — Из города не уезжайте! — бросил я ей резко.       — И не подумаю! — ответила Нина Аркадьевна с вызовом. — Я только приехала.       — Честь имею, — я раздраженно направился к двери.       — А я буду жаловаться твоему начальству! — сказала она мне в спину.       — А вот это сколько угодно! — бросил я, не оборачиваясь, и вышел за дверь.       Выйдя от Нежинской, я принялся помогать Коробейникову в поисках и опросах, но все было тщетно. Но остановиться я не мог. Жан не выходил, а стало быть, я должен был его найти. Внезапно меня оторвал от поисков знакомый возглас:       — Яков Платоныч!       Я повернулся. Анна Викторовна поднималась ко мне по лестнице.       — Вы все еще здесь? — спросил я, изо всех сил скрывая, насколько я рад ее видеть.       — Убийца был в черном сюртуке и коричневых перчатках, — взволнованно сказала она, подойдя ближе.       Ну как я сразу не догадался! Разве могла Анна Викторовна покинуть место преступления, не попытавшись выведать у несчастного духа убитой горничной все, что можно! Ведь понятно же, что полиция никак не справится без потусторонней помощи.       На сердце у меня потеплело, и раздражение начало отступать. Она снова пытается мне помочь. Ей не безразлично. И мне от этого дивно хорошо на душе.       — Мне это сказал один свидетель, — смущенно принялась объяснять Анна, не дожидаясь моего вечного вопроса, — в общем, не очень надежный…       — Я услышал Вас, — ответил я ей, улыбаясь. — Иногда ненадежные свидетели бывают полезны. Спасибо.       Огромные голубые глаза смотрели на меня радостно и недоверчиво одновременно. Кажется, Анна Викторовна не могла поверить, что я принимаю ее помощь без обычных насмешек и даже благодарю.       — Ну, я не буду Вам мешать, — смущенно сказала Анна.       И вдруг, будто решившись внезапно, очень церемонно, «по-взрослому», потянула мне руку для поцелуя.       Я нежно коснулся губами ее перчатки, задержав пальчики в своей ладони на мгновение дольше, чем это требовалось. Она смутилась, залилась краской, сделавшись еще очаровательнее, как будто это было возможно. И быстро пошла к лестнице. Но, как часто бывало, прошла лишь три шага и вновь обернулась ко мне.       — А когда Вы всех убийц переловите, — сказала она с улыбкой, — может быть, мы с Вами просто в парке прогуляемся?       — Конечно, — я едва совладал с голосом. — Разумеется.       Анна ушла, а я позволил себе еще несколько мгновений постоять, глядя ей в след и пытаясь хоть немного успокоить сердцебиение.       Спустя краткое время я овладел собой настолько, что смог вернуться к поискам и вновь думать только о деле.              Впрочем, поиски так и не увенчались успехом. Некоторое время спустя я оставил их и спустился в буфет, выпить чаю.       — Яков Платоныч! — кинулся ко мне Коробейников, занимавшийся первым этажом.       — Да понял я уже! — устало отмахнулся я.       — Два часа роем, с ног сбились! — сказал Антон Андреич. — Схоронился лучше, чем блоха.       — Отзывайте городовых, — велел я со вздохом.       Жана в гостинице не было. Его не было, а я даже не смог понять, как именно он скрылся!       Коробейников побежал сворачивать поиски. Затем вернулся ко мне, чтобы поделиться сведениями, полученными в процессе обысков и опросов.       — Наш-то инженер мало того, что девушек вызывал, так еще и горничным непристойные предложения делал, — рассказал он, — в том числе и погибшей.       — Что еще? — спросил я устало.       О том, что инженер Буссе неравнодушен к дамам, я уже знал. А лишний раз об этом задумываться мне не хотелось. У меня и так отвратительное настроение, чтобы позволять себе провоцировать собственную ревность.       — Городовой Синельников доложил, что инженер сдал ключ и сказал, что переезжает, — сообщил Антон Андреич. — С ним была госпожа Нежинская.       Вся моя усталость испарилась мгновенно, осталась только чистая, просто-таки белоснежная ярость. Ай да госпожа Нежинская! Браво, просто браво!       — Dans chaque malheur cherchez la femme! — со злостью сказал я, поднимаясь. — Это уж слишком. Поехали!       Непонимающий ничего Коробейников последовал за мной.              По дороге к дому князя я, как смог, объяснил Антону Андреичу ситуацию. Он имел право знать, хотя бы в общих чертах, чем рискует. Потому что-то, что я сейчас собирался сделать, было рискованно весьма. Ворваться в дом князя Разумовского и увести его гостя, причем, скорее всего, со скандалом — это мне даром не пройдет. Но и оставить инженера вместе с его драгоценным портфелем в руках князя я не мог. Так что придется играть ва-банк, а там будь что будет.       Первое, что я увидел, когда мы подъехали, был до боли знакомый мне сундук. Тот самый, который несколько часов назад я не стал открывать, подчинившись брезгливости. Вот оно, лишнее мне подтверждение, что сыщик должен руководствоваться головой, а не чувствами! Стоит себе спокойно на ступеньках, и не заперто даже. Я откинул крышку. Сундук был пуст, разумеется, кто бы сомневался. Боже, ну почему я такой идиот? Я же был в шаге от него, буквально! И вновь позволил этой женщине манипулировать мной.       Мы с Коробейниковым прошли в дом. Лакей попросил нас обождать, пока он докладывает князю о нашем визите. Но ждать я не стал. Мне все равно терять уже нечего, войду без приглашения. Может быть, увижу что-то неожиданное.       Впрочем, ничего того, чего бы нельзя было ожидать, я не увидел. За накрытым столом сидели Его Сиятельство князь Разумовский, госпожа Нежинская и инженер Буссе. Рядышком на диване лежал драгоценный портфель. С первого взгляда на Буссе было видно, что вино князя пришлось господину инженеру по вкусу.       — Прошу прощения, господа! — произнес я с вызовом, подходя ближе к столу.       Антон Андреич следовал за мной по пятам. Следовало бы оставить его в экипаже, но мне, на всякий случай, требовался свидетель.       — Что это значит? — изумился князь.       — У меня к Вам есть несколько вопросов, — ответил я ему.       Краем глаза я отметил, как напряглась Нина Аркадьевна, и послал ей максимально презрительный взгляд из возможных. Не хотелось бы, чтобы она могла подумать, будто я заблуждаюсь насчет ее участия в этом деле.       — Вы прежде ответьте, — возмущенно обратился ко мне Разумовский, — почему Вы врываетесь в мой дом без приглашения?       — Поверьте, есть у меня на то особые причины, — сказал я.       — Позвольте узнать, какие причины? — князь всегда был отличным актером, он и теперь самообладания не терял.       — Есть сведения, — сообщил я, — что в Вашем доме скрывается преступник, подозреваемый в убийстве.       Разумовский рассмеялся:       — Вы, наверное, шутите! Какой преступник? Здесь Нина Аркадьевна и господин инженер. Может быть, я?       — Некто Жан, — ответил я ему. — Лет пятидесяти, крепкого телосложения. Короткая седая борода. Неоднократно его видели входящим в ваш дом.       — У меня служит человек, соответствующий описанию, — с серьезным лицом ответил князь, — но он не преступник. Он преподает мне фехтование.       — И где он? — осведомился я.       — Пригласи мсье Жана, — велел Разумовский лакею.       В ожидании Жана я обратился к господину Буссе:       — Позвольте узнать, а Вы что здесь делаете?       — Господин Буссе мой гость, — ответил вместо инженера князь. И добавил: — В отличие от Вас.       — Князь любезно предложил мне остановиться у него, — пояснил стремительно трезвеющий инженер.       Портфель он снова прижимал к себе обеими руками.        В этот момент вошел мсье Жан Лассаль собственной персоной.       — Вы вызывали, сударь? — вежливо поклонился он Разумовскому.       — Как Вас зовут? — спросил я.       Жан покосился в мою сторону неодобрительно, потом взглянул на князя, будто испрашивая разрешения ответить. Тот кивнул, и только после этого Жан повернулся в мою сторону. Роль слуги он играл безукоризненно.       — Жан Лассаль, — ответил он мне спокойно.       — Где Вы были сегодня, с двенадцати до двух часов дня?       — Я прогуливался, — поведал он непринужденно, — потом зашел выпить кофе в гостинице и вернулся домой.       — А здесь что Вы делаете, — продолжал я расспросы, — в этом доме?       — Тренирую Его Сиятельство в фехтовании, — все также спокойно, даже где-то неспешно ответил Лассаль. — А в чем, собственно, дело?       — Я сам не понимаю! — развел руками Разумовский. — Эти господа из полиции.       Пора было заканчивать этот фарс.       — Вы обвиняетесь в убийстве, — сообщил я Жану, — и мы Вас задерживаем. Только давайте без глупостей.       При упоминании о глупостях Коробейников достал револьвер и навел на Лассаля. Видимо, вспомнил об их первом знакомстве.       — Вы тоже собирайтесь, — обратился я к Буссе, — Вы едете с нами.       — Зачем? — изумился он.       — К Вам тоже есть вопросы, — сочинил я на ходу, чтобы он меньше возражал, — Вы портфель крепче держите.       Буссе машинально обнял портфель, прижав к груди.       — Я сообщу об этом произволе обер-полицмейстеру! — возмущенно поднялся во весь рост князь Разумовский. — Это неслыханная дерзость!       — Ваше право, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.       Любопытно, что его больше разозлило — арест Жана или то, что я успел забрать инженера? В любом случае угрозами такого рода меня не запугать, и это ему было отлично известно.       — Ты смешон, господин Штольман! — произнесла Нежинская.       — А свои вещи Вы привезли для того, чтобы князь дал указание раздать их бедным? — спросил я ее.       Нина побледнела, поняв, что я догадался о том, что именно было в сундуке.       — Да-да! Я же совсем забыл, Ваше сиятельство славится своей благотворительностью! — я улыбнулся им обоим. — Честь имею!       Смешон я или нет, но этот раунд за мной. Мне удалось забрать у них инженера раньше, чем они смогли добраться до его бумаг. Ну и Лассаль… Его у меня отберут очень быстро, я это понимал. Но возможно, я успею узнать от него хоть что-то.       — Господин Штольман, — обратился ко мне Буссе, когда мы оказались на улице, — объясните, за что меня и куда.       — Вас отвезут в гостиницу, — ответил я ему, — отдохните там в своем номере под охраной городового.       — Я не могу там находиться! — пожаловался инженер.       — До завтра потерпите, — попросил я его. — Я что-то решу с Вашим поселением. А главное, держитесь подальше от князя и госпожи Нежинской.       — Это почему же? — спросил он изумленно.       — Есть на то причины, — ответил я. И добавил мстительно: — Но это военная тайна.              Вернувшись в управление, я попытался допросить Лассаля, хотя бы для проформы. Ну, и чтобы понаблюдать вблизи за этим человеком, которого я так долго видел лишь краем глаза. Добиться же от него каких-либо полезных сведений я не надеялся даже. Не тот фрукт. Его не испугаешь, не спровоцируешь. Кроме того, он отлично знал, что я не смогу удержать его долго. Поэтому вел себя крайне спокойно.       — Свидетели видели Вас сегодня в гостинице, — сообщил я ему.       — Я этого не отрицаю, — Жан слегка пожал плечами.       — Видели, как Вы входили в номер к инженеру.       — Меня никто не мог видеть, — едва заметно усмехнулся Лассаль и продолжил после паузы: — Потому что ни в какой номер я не входил. Я посетил буфет и ушел.       Он играл со мной, понимая, что я ничего не могу доказать.       — Из гостиницы Вы не выходили, — сказал я.       — То есть, как? — изобразил он изумление.       — Да вот просто! — ответил я ему резко. — За Вами наблюдали. Вы действительно вошли в гостиницу, но обратно не выходили. Убийство горничной — Ваших рук дело.       — Какой еще горничной? — поинтересовался он презрительно.       — Господин Лассаль, мы ведь давно знакомы! — сказал я ему, не желая более поддерживать этот фарс.       — Извините, не имел чести, — ответил он чуть насмешливо.       — Нам известны все Ваши подвиги здесь, в Затонске, — продолжил я, — От Вашей руки погиб учитель математики, а также господин Морель.       Лассаль рассмеялся. Он ничего не собирался признавать. Но и отрицать не желал. И уже этим одним он мне ответил.       — Дежурный, — позвал я, не сводя глаз с француза, — в камеру его.       Жан спокойно поднялся, чтобы следовать за дежурным. Остановился на мгновение, взглянув мне прямо в глаза:       — У Вас их нет, — сказал он твердо.       — О чем это Вы? — спросил я.       — О доказательствах, — бросил он мне через плечо и вышел, сопровождаемый дежурным.       — Каков! — то ли испуганно, то ли восхищенно протянул Коробейников. — Но ведь это он!       — Разумеется, он, — устало ответил я Антону Андреичу. — Только вот, что удивительно, после всех его подвигов здесь, в Затонске, у нас нет ни одной улики, ни одного свидетеля — одна лишь наша уверенность. И завтра придется его отпускать.

***

      Утром, придя в управление, я обратил внимание на девушку, которую оформляли в комнате задержанных. Она невольно привлекла мое внимание тем, что ни на мелкую воровку, ни на дешевую девку похожа не была, а более крупные дела, обычно, все же проходили через следственный отдел. Насчет же этой барышни я был не в курсе. Я зашел в комнату оформления, понаблюдал за тем, как фиксируют ее особые приметы. Девушка заметила меня, стрельнула глазами.       — Что тут у вас? — спросил я дежурного.       — Да вот, на краже с поличным попалась, — пояснил городовой.       Я пристально взглянул на девушку, она улыбнулась мне в ответ кокетливо. Взгляд у нее был живой, смелый. Не дура, сразу видно. Надо будет взглянуть на дело. Если кража и вправду мелкая, возможно, девица подойдет в осведомительницы.       — Смотрите, в измерениях не ошибитесь, — как бы обращаясь к дежурному, польстил я ей. — Такое лицо не часто встретишь. Что же Вы украли, прекрасная незнакомка? — спросил я к девушку.       — Кошелек, Ваше Благородие, — притворно-скромно ответила она.       — Модистка из ателье, — пояснил дежурный. — Пока примерку клиентке делала, кошелек и припрятала.       — Что, на наряды не хватает? — поинтересовался я, обратив внимание на оторванную пуговку на ее блузке.       — Бес попутал, — потупилась модистка.       — Доброе утро, Яков Платоныч, — раздался вдруг у меня за спиной вежливый голос адвоката Миронова. — Я к Вам по делу.       Быстро князь подсуетился, однако.       — Прошу, — сказал я Миронову, — проходите, Виктор Иванович.       — Яков Платоныч, — приступил сразу к делу адвокат Миронов, едва мы с ним зашли в кабинет, — у Вас сидит мой клиент.       — Это кто же? — притворился я непонимающим, просто чтобы он побольше рассказал мне о том, когда и как Разумовский его нанял.       — Жан Лассаль, — ответил Виктор Иванович. — Князь Разумовский вчера вечером предложил мне стать его поверенным, и я здесь по делу об аресте его человека.       — Присаживайтесь, — предложил я Миронову.       — Ну, а стоит ли, Яков Платоныч? — усмехнулся адвокат. — Ну мы ведь с Вами оба знаем, что никаких доказательств вины моего клиента не существует.       — А откуда Вам это известно? — спросил я в надежде на еще какие-нибудь дополнительные сведения.       Виктор Иванович даже рассмеялся этому моему ходу, рассчитанному, явно, лишь на его дружелюбие.       — Тогда предъявите, будьте любезны.       Как бы хорошо не относился ко мне Виктор Миронов, к своей работе он относился еще лучше. И он был, увы, абсолютно прав, мне нечего было предъявить Лассалю. Так было вчера вечером, и к утру ничего не изменилось.       — Предъявить мне действительно нечего, — сказал Миронову, — но я не был бы так категоричен в отношении его невиновности.       Это была просьба. И Виктор Иванович услышал и понял меня. Но помочь мне он был не в силах, даже если и хотел. Его работа требовала от него прямо противоположных действий.       — Яков Платоныч, — сказал Миронов очень по-человечески, где-то даже с сочувствием. — Мое дело адвокатское. Так что, либо обвинение, либо выпускайте.       — Делать нечего, — вздохнул я, — забирайте своего клиента.       В этот момент в комнату вбежал дежурный.       — Ваше Высокоблагородие! — доложил он. — Убийство в гостинице!       Я похолодел.       — Инженер? — спросил я, уже предчувствуя ответ.       — Так точно! — ответил дежурный.       Это была катастрофа. Но я еще и не представлял, насколько эта катастрофа будет страшна для меня.              По дороге в гостиницу я слегка задержался, чтобы связаться с филерами. Я сообщил им, что Лассаля скоро отпустят из участка, и напомнил, что желаю побеседовать с французом в неформальной, так сказать, обстановке. Поэтому, когда я прибыл в гостиницу, в номере инженера находились уже и доктор Милц, и Коробейников. Первый явно уже закончил осмотр и сидел на диване, дожидаясь меня. Второй был занят подробным обыском, как и положено. Тело инженера Буссе с перерезанным горлом раскинулось на ковре посреди комнаты.       — Где портфель? — первым делом поинтересовался я.       Коробейников лишь молча развел руками. Нет портфеля.       — Когда произошло убийство? — спросил я доктора.       — Ну, я полагаю, где-то между часом и двумя ночи, — ответил он.       — Дежурный! — окликнул я.       — Ваше Высокоблагородие! — отозвался Синельников, вырастая на пороге.       — Ты что, спал? — грозно спросил я его.       — Никак нет!       — Кто приходил в номер к инженеру?       — Барышня Миронова, — ответил Синельников.       Мне вдруг стала очень понятна и близка фраза «земля ушла из-под ног». Краем глаза я отметил, как напрягся на диване доктор Милц, как выпрямился, забыв про обыск, Коробейников.       — Миронова? — переспросил я. — Ты не ошибся?       — Миронова, — стоял на своем Синельников. — В десять вечера пришла и часа в два ночи ушла.       — Уверен? — еще раз переспросил я его, отчаянно борясь с желанием схватить этого тупого идиота и трясти до тех пор, пока он не откажется от сказанного.       — Что я, Анну Викторовну не знаю? — ответил он вроде как с обидой.       Мои мысли понеслись с лихорадочной скоростью. Что могло понадобиться Анне в номере инженера среди ночи? Все что угодно. Нет, не так! Все что угодно, кроме того, о чем все подумали бы в первую очередь. Этот вариант я отбрасываю сразу, безоговорочно. И думать о нем не стану. Не потому, что страшно, а потому, что я в это не верю. Не верю, и точка!       Стало быть, быстро ищем иные варианты. Их масса. Например, ей понадобилось среди ночи поговорить с погибшей горничной. Самый подходящий вариант, сколько раз я такое видел. А возможны и иные. Впрочем, не так уж важно, зачем она сюда пришла. Куда важнее то, что здесь произошло.       Второе предположение, которое я отбрасываю — это то, что Анна могла убить. Это совершенно невозможно. Или все-таки возможно? Она могла защищаться. Этому мерзавцу Буссе, охочему до дамского внимания, могло прийти в голову все, что угодно. И если он… Пропустим подробности, они мешают сохранять рассудок, и дышать почему-то становится труднее. В конце концов, его уже убили. Жаль, не я. Могла убить и Анна, если ей пришлось защищаться. Защищаться от этого самца, уверенного в собственной привлекательности! Если он посмел… Не сметь об этом думать!!!       Допустим, она убила его из самозащиты. Но в таком случае, в этом я точно уверен, сейчас она была бы здесь. Даже если бы она и отправила этого мерзавца на тот свет, бегать и прятаться Анна Викторовна бы не стала. Она бы сама вызвала полицию. Или бы ко мне пришла. Но не стала бы уходить тихо, тайно.       А стало быть, она не убивала инженера, однозначно. Но как же тогда быть со временем?       — Еще кто приходил? — спросил я дежурного с тайной надеждой.       — Приходила еще одна дама. Тут, в гостинице проживает, — ответил Синельников. — Но в полдесятого. И была недолго.       — Яков Платоныч, — тихо привлек мое внимание Коробейников. — Найдено на полу.       Он подал мне знакомый мундштук. Вчера я уже видел его. Итак, Нина тоже здесь была. Но гораздо раньше времени смерти инженера.       Доктор Милц тихонечко подошел ко мне.       — Яков Платоныч, — сказал он негромко, — но Вы же не подозреваете Анну Викторовну?       — Вы не могли ошибиться во времени? — едва ли не умоляюще спросил я его.       Доктор еще раз взглянул на труп, потом на часы.       — Нет, — ответил он сокрушенно.       И быстро покинул номер, скрывая свое огорчение.       А я остался стоять и думать. Вот только думать не получалось. Единственный вопрос, занимавший сейчас мои мысли, выражался просто: «Где сейчас Анна Викторовна?». Или даже так: «Где она сейчас, черт ее побери!» Мне необходимо было услышать ее версию событий, чтобы понять, что здесь произошло. И как вывести ее из-под удара. Неплохо бы одновременно понять, кто же все-таки убил инженера. И взял портфель. Жан у меня в камере. Нина заходила раньше Анны. Анне портфель ни к чему, она бы его брать не стала. Так куда он делся? И где, черт меня побери, Анна!       Пытаясь занять руки и отвлечься от мыслей, я поднял стул, упавший, видимо, во время борьбы, тяжело на него опустился. В голове звенело, думать было невозможно. Почему она не пришла ко мне, если что-то случилось? К отцу она, кстати, тоже не пришла. Не был бы так спокоен Виктор Иванович нынче утром, если бы его дочь призналась ему в убийстве. Так что же все-таки произошло?       Машинально разглядывая ковер, я наткнулся глазами на маленькую оторванную пуговку, явно от женской одежды. Что-то мне напомнила эта пуговка. Но что именно, вспомнить я не смог. Поэтому, вместо того, чтобы присовокупить ее к уликам, я аккуратно положил ее в карман. Если Анна Викторовна была здесь, если она боролась и потеряла пуговку, об этом буду знать только я. Если она боролась… Нет, об этом сейчас думать нельзя. Господи, да где же она! Ушла отсюда в два часа ночи, если верить Синельникову. А что, если с ней что-нибудь случилось ночью?       Это еще если ему верить. Как-то кстати вспомнилось, как он принял взятку от Надежды Епифановой. Возможно, ему и в этот раз кто-то заплатил, чтобы он скрыл что-нибудь. Как только мы вернемся в управление, я примусь за него всерьез. Я его буду трясти до тех пор, пока он мне все не расскажет, даже то, чего не помнит!       Но где же все-таки Анна? Что с ней?       Не могло с ней ничего случиться. Я видел Виктора Ивановича утром в управлении, он был спокоен.       Утром в управлении! Я вдруг ясно вспомнил, где именно видел такую пуговку. На блузке арестованной модистки были точно такие. И одной не хватало!       Голова наконец-то заработала ясно. Теперь я знал, что и в каком порядке должен делать. Как бы не было мне неприятно это делать. Но я пройду через это сам и проведу ее. И только таким образом я смогу ее защитить, иначе не выйдет. Я должен арестовать Анну. Ее подставляют, и я выясню точно, кто именно и как именно. Собственно, я и так это знаю, но мне нужны доказательства. Я даже знаю, почему ее подставили. Каким же дураком я был, махнув рукой на угрозы Нежинской в адрес Анны. Я подошел к ним вчера слишком близко. И они отомстили, ударив по тому, что мне дороже всего. И теперь, в этом деле, я вынужден скрупулезно придерживаться внешней процедуры. Потому что за мной будут очень внимательно наблюдать. И при малейшем подозрении в том, что я веду следствие не по закону, Разумовский надавит на Трегубова, и меня отстранят. И тогда спасти Анну будет некому.       — Коробейников! — позвал я. — Это Нежинская. Задержите ее. И… И Миронову тоже, — закончил я, опустив голову.       — Анну Викторовну? — не веря, переспросил Антон Андреич.       — Ну не Марию Тимофеевну же! — ответил я ему.       — Слушаюсь, — потерянно отозвался Коробейников и вышел.       В коридоре послышался шум, знакомо простучали каблучки, и в дверь номера вбежала Анна Викторовна. Растерянно остановилась, с ужасом уставившись на мертвого Буссе.       Я смотрел на нее и не мог наглядеться. Слава Богу, она жива. С ней все в порядке. Теперь я смогу работать, думать, да просто дышать.       И теперь я могу, наконец-то, выяснить, что понадобилось ей ночью в номере инженера!       — Вы были здесь вчера до двух часов ночи? — тихо спросил я ее, еще не до конца овладев своим голосом после пережитого страха.       — Почему до двух? — удивилась она. — Я пришла в десять и через четверть часа ушла. И разумеется, он был жив.       Голос ее вздрагивал в испуге. Она подошла ближе, будто желая опереться на мое плечо. Я не смотрел на нее, даже глаз не поднимал. Я обязан ради нее самой изо всех сил соблюдать сейчас внешнее отчуждение. Если только Разумовский сумеет убедить Трегубова, что я не могу быть объективным, меня отстранят!       — Анна Викторовна, я вынужден Вас задержать, — сказал я ей, так и не подняв глаз, — до выяснения обстоятельств.       — Вы меня за решетку посадите? — спросила она дрогнувшим голосом, отступая на шаг.       — Надеюсь, до этого не дойдет, — ответил я, уставившись на ковер. — Разберемся.       — Вы мне не верите? — спросила она с возмущением.       — Верю, — ответил я. — Но городовой утверждает, что Вы… Вы ушли из номера в два часа ночи. Я не могу игнорировать его показания.       Я наконец-то набрался сил и взглянул в ее лицо. Она была очень бледна. А в глазах ее, обычно светившихся радостью и детским доверием, было горе и разочарование.       — Синельников! — позвал я, не в силах выдержать этот взгляд. — Ты точно видел госпожу Миронову?       — Так точно, — отрапортовал он.       — В котором часу она ушла?       — В два часа пополуночи.       Анна Викторовна повернулась к Синельникову, окинула его презрительным взглядом.       — Я ушла в четверть одиннадцатого, — сказала она, — но этот господин не мог этого видеть, потому как спал на стуле.       — Да что Вы такое говорите! — запротестовал Синельников. — Не мог я спать на посту!       Для меня ситуация была ясна. И как только мы вернемся в управление, я расколю этого тупого… Короче, я добуду от него правдивые сведения очень быстро. И с большим удовольствием. Он же топит ее, чтобы себя прикрыть! И уж этого я ему не забуду никогда!       — Разберемся еще, — пообещал я ему. — Свободен пока.       — А внизу Вас кто-то видел? — спросил я Анну Викторовну, когда Синельников вышел.       — Нет, — ответила она со вздохом, — за конторкой никого не было.       Городовые наконец-то унесли тело инженера. Анна проводила его взглядом, полным боли.       — Что между Вами произошло? — я наконец-то собрался с силами, чтобы задать этот вопрос.       Страх за нее душил меня. А чертова ревность не давала овладеть собой в полноте.       — Он повел себя… в общем… — замялась Анна с ответом.       — Он напал на Вас? — спросил я резко.       — Нет, не напал, — взглянула она мне в глаза. — Но он меня неправильно понял.       Как, черт возьми, это понять? Что она имеет в виду? Мне страшно даже представить, что может скрываться за этими словами. А от одной мысли о том, что мерзавец Буссе мог попытаться дотронуться до нее, от ярости мутится разум.       — А как Вы вообще оказались у него в номере ночью? — спросил я ее, пытаясь сдержать всю ту эмоциональную круговерть, которая владела сейчас мною.       Анна вздохнула, но промолчала.       — Вам непонятен вопрос? — я все меньше был способен сдерживаться. — Зачем Вы пришли к нему ночью?       Вернулись городовые, уносившие тело Буссе, вытянулись передо мной в ожидании распоряжений.       — Делом займитесь! — рявкнул я на них.       Это невозможно просто! Я не могу говорить с ней, когда нас может услышать кто угодно. Только не сейчас.       Я снова перевел глаза на Анну Викторовну. Она смотрела на меня сквозь слезы, было видно, что мой гнев обидел ее. Ну не время сейчас обижаться!       — Ваш вопрос в непозволительном тоне! — сказала мне Анна Викторовна, пытаясь сохранить достоинство и не расплакаться.       — Простите! — с вызовом сказал я ей. — Здесь только что убили человека. Мне не до любезностей!       Тон мой не оставлял сомнений, что я в бешенстве. Вот только когда я успел взять ее за руку? Или это она меня за руку взяла? Не важно. Я легонько сжал маленькую ладонь.       — Просто Вы так спрашиваете, — обиженно сказала Анна, — словно Вы намекаете на что-то!       Господи, ее это сейчас волнует? Ей каторга грозит, если я ее не вытащу, а она волнуется о том, что о ней подумают?       — Я ни на что не намекаю! — я постарался как мог спокойнее объяснить ей ситуацию так, как она выглядела. — Вы пришли в номер в десять часов вечера, а ушли в два часа ночи. Что я должен думать?       — Вы не смеете со мной так разговаривать, — прошептала она, пытаясь сдержать слезы.       — Анна Викторовна! — я почти умолял ее прислушаться к голосу разума, довериться мне. — Не время выяснять личные отношения.       Анна оглянулась на городового, возящегося в углу. Снова сквозь слезы взглянула на меня.       — Вы мне мстите, что ли? — спросила она дрожащим голосом.       Бог мой, это еще что за чушь? Мы будто на разных языках говорим!       — Вы посидите, успокойтесь пока, — сказал я ей. — Поедем в управление, там и поговорим.       — А я никуда с Вами не поеду! — заявила она, уже не в силах сдержать слезы.       Отошла, села в кресло, отвернувшись. Плечи слегка вздрагивали от сдерживаемых рыданий.       Господи, если бы я мог хоть на десять минут выгнать всех, закрыть дверь и поговорить с нею по-человечески! Я бы успокоил ее, я все бы ей объяснил. Ведь она же всегда верила мне, жизнь мне доверяла. Почему же теперь ей так трудно поверить в меня? Ведь я же сказал, с самого начала сказал, что верю ей, именно этими словами! Не могла же она этого не услышать?       Время тянулось медленно. Городовые продолжали подробный обыск. Я просто стоял у окна и ждал. Анна Викторовна сидела в кресле с лицом, мокрым от непрерывно катящихся слез. На меня она старалась не смотреть. Я на нее тоже. Получалось из рук вон плохо. Ей было больно, я это видел. И чувствовал ее боль, как свою собственную. Но ничем не мог помочь ей сейчас. И от этого лишь сильнее злился.       Почему, ну почему она мне не доверилась? Весь мой план был построен на том, что Анна поверит мне, позволит сделать так, как нужно. Если бы у меня была возможность, я бы посвятил ее в свой план. Но мы и на минуту не оставались вдвоем. И это было очень хорошо для плана. И очень плохо для меня и для нее.       Наконец обыск был окончен.       — Можем ехать, — сказал я Анне Викторовне, надевая пальто.       — Оставьте меня здесь наедине, — попросила она тихо. И поправилась тут же: — То есть, оставьте меня здесь одну ненадолго.       Я смотрел на нее с состраданием.       — Пожалуйста, оставьте меня хотя бы на несколько минут одну! — настойчиво повторила Анна, борясь с рыданиями.       Хорошо. Если ей так будет легче, я соглашусь. Возможно, это и правда ей поможет. Главное, чтобы никто не мог сказать, что мы оставались вдвоем хоть на пять минут.       — Хорошо, — ответил я ей. — Я не спрашиваю, зачем. Вернусь через полчаса.       Я забрал городовых и вышел. И уже на пороге услышал, как она по-детски беспомощно всхлипнула. Я чуть не вернулся к ней в тот миг. Усилием воли я заставил себя закрыть за собой дверь.       Выйдя из номера и не зная, куда себя деть на эти полчаса, я оглянулся в растерянности. Неожиданно мой взгляд привлекло странное пятно на участке стены, отделанном деревом. Дерево было темное, и маслянистое пятно на нем было почти не заметно. Я коснулся его, пальцы стали красными. Кровь. А вот и еще кровавый след на картине, дальше по коридору. Будто кто-то, перепачкавшийся в крови, бежал, не помня себя, хватаясь за все подряд. Буссе перерезали горло, крови было много. Я прошел по кровавому следу. И он привел меня прямо к номеру Нежинской. Дверная ручка ее номера была тоже испачкана кровью. Я постучал, но никто не отозвался. Движения в номере тоже было не слышно. На мой вопрос, у себя ли госпожа Нежинская, управляющий ответил, что она еще утром отбыла к князю Разумовскому и с тех пор не возвращалась. Мне пришлось изрядно надавить на него, чтобы он дал мне ключ от номера. Но два убийства подряд сделали его податливей.       Я вошел в номер Нины Аркадьевны. Мои подозрения обретали все более твердую почву под ногами. В гостиной было все вверх дном. Здесь явно боролись. На столе лежала салфетка со следами крови. На каминной полке я заметил шкатулку для хранения драгоценностей, открытую и абсолютно пустую. Похоже, произошел жаркий спор о цене за услугу. И драгоценности стали добавочной платой. За убийство? Нет, вряд ли. Скорее, за портфель. А убийство, вполне возможно, было случайностью, из-за которой и выросла цена.       Я поставил опустошенную шкатулку обратно на полку и принялся методично осматривать номер. Когда еще представится возможность заглянуть в бумаги госпожи Нежинской. Но единственное, что я нашел, была моя же собственная фотография, подаренная Нине по ее просьбе, как сейчас казалось, тысячу лет назад.       Что ж, здесь мне больше делать было нечего. Неясности в этом деле если и остались, то мелкие. Но я прекрасно понимал при этом, что доказать мне ничего не удастся. Нина просто будет все отрицать, найдет объяснение чему угодно. И ее показания будут приняты на веру, потому что ее защитит статус фрейлины. Портфель наверняка уже в руках Разумовского, а следовательно, для меня не доступен, так как обыскивать резиденцию князя мне тоже никто не позволит. Я проиграл это дело, они опередили меня. И единственное, что я могу и должен теперь сделать — это спасти Анну, очистить ее от подозрений.              Вернув ключ управляющему, я поднялся в номер господина Буссе. В гостиной Анны не оказалось.       — Анна Викторовна, можем ехать, — позвал я, предполагая, что она могла просто выйти в соседнюю комнату.       Она не отозвалась. И вообще, в номере было тихо. Слишком тихо.       — Вы здесь? — позвал я снова, боясь поверить тому, что уже понял.       Заглянул в соседнюю комнату. Пусто, разумеется.       Воспользовавшись моим отсутствием, Анна Викторовна покинула номер. Сбежала. Я доверился ей, оставив одну, даже не приставив никого охранять дверь. А вот она мне довериться не захотела. И просто ушла. Я окинул номер взглядом. Мое внимание привлек лист бумаги на столе. Раньше его не было. Похоже, Анна Викторовна соизволила оставить мне записку.       Я поднял листок. Записка была короткая, всего три строки: «Я невиновна и докажу это, — писала Анна. — «Уродец на пороге рая недорого берет за вход».       Что ж, она оставила мне след из хлебных крошек. Я знал, где ее искать.       Но первым, кого я увидел, покинув гостиницу, был Франт с газетой в правой руке. Моим помощникам срочно требовалось мое внимание. И как бы мне не хотелось сейчас пуститься в погоню за Анной, придется уделить им время. В конце концов, о том, что Анна Викторовна сбежала от меня, никто пока не знает. Думается, я успею ее догнать раньше, чем она сможет себе навредить, даже если задержусь немного. Кивнув Франту, что понял, я последовал за ним на некотором отдалении.              На квартире нас ожидали Жук и привязанный к стулу Жан Лассаль. Я посмотрел на него мрачно и присел напротив.       — Где портфель? — спросил я его.       Жан молчал. И судя по взгляду, даже и не собирался говорить что-либо.       — Где Вы его взяли? — спросил я филеров.       — Да как из полиции вышел, мы его и приняли в тихом месте, — ответил Франт.       — Вам никто уже не поможет, — сказал я Жану. — Никто Вас не хватится, если Вы исчезнете. Вы ведь человек-невидимка.       — Странно слышать такие слова от блюстителя закона, — с усмешкой ответил Лассаль.       — Довольно, Жан, — усмехнулся я в ответ, — маски сброшены. Вы знаете, кто я, а я знаю, кто Вы. Здесь нет адвокатов, нет никого, кто оценил бы Ваше мужество и преданность. Ни князь, ни госпожа Нежинская никогда даже не узнают о том, что с Вами случилось.       Он смотрел на меня очень спокойно. Истинный профессионал. Мои угрозы не задевали его, потому что он знал, на что шел. С самого начала знал, что подобное может случиться, и был морально к этому готов.       — Вы не мучьте себя, отвечайте, — посоветовал я ему. — Кто убил инженера? Где портфель?       — Самое смешное, что я действительно не знаю ни того, ни другого, — ответил Лассаль. — Я же всю ночь провел в участке.       И в этом он тоже был прав. Он мог предполагать, разумеется. Но знать он не мог. А делиться со мной предположениями не желал.       Я кивнул Франту, и пошел к двери.       — Выбейте из него все что можно, — приказал я филеру, когда мы оказались там, где Жан не мог нас слышать, — и отпустите.       — Отпустить? — изумился Франт.       — Отпустить, — подтвердил я приказ.       Возможно, я совершил ошибку. Вполне возможно. Но я в данный момент руководствовался простым правилом: враг известный лучше неизвестного. Если я прикажу убить Лассаля, Разумовский найдет себе нового подручного, которого надо будет заново вычислять и изучать. Но игра началась, и некогда отвлекаться на вычисление шестерок. А Жан мне удобен еще и тем, что примелькался. А следовательно, даже под покровительством князя вход ему был открыт не везде. Да и присматривать за ним, при таком раскладе, было куда проще.              Выйдя на улицу, я поймал извозчика и попросил отвезти меня к дому терпимости. Указание Анны Викторовны было мне вполне понятно. И через малое время Полкан, тот самый «уродец на пороге рая», жалобно верещал, трепыхаясь в моих руках. На его вопли выбежала взволнованная Аглая Львовна. От нее я и узнал, что получасовой моей задержки хватило, чтобы и здесь я Анну Викторовну упустил. Впрочем, видя мое состояние, Аглая Львовна недолго колебалась, прежде чем рассказать мне то, что поведала Анне. И дала адрес, по которому ее направила. По словам Маман, Анна Викторовна опережала меня от силы на четверть часа. Если я чуть-чуть потороплюсь, я застану ее в следующем пункте. Злость на ситуацию, в которой я проиграл по всем статьям, и обида на Анну, которая не поверила мне и обманула меня, придали мне скорости.       Я нагнал ее там, где и ожидал, у модной лавки. Вот только лавка была закрыта, ведь модистка находилась в участке. Пытаясь одновременно отдышаться и успокоиться, я встал за колонной, наблюдая. Вот Анна Викторовна поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Никто, разумеется, ей не открыл. Тогда она зашла со стороны окна, попыталась заглянуть.       Мне надоело быть сторонним наблюдателем. Обида на то, что Анна не смогла положиться на меня, а отправилась спасать себя сама, душила меня, и справиться с ней не удавалось.       — Ну и что Вы собирались делать? — холодно спросил я ее, тихо подойдя сзади. — Арестовать модистку?       Анна Викторовна вздрогнула от неожиданности и повернулась ко мне. Лицо ее было по-прежнему отчужденным, и в глазах стояла обида не меньшая, чем моя.       — Я собиралась убедиться, что она там, — сказала она, — и потом сообщить об этом Вам.       — Что за ребячество, Анна Викторовна, — сказал я сердито. — Как Вы только могли…       — Да как Вы только могли подумать, что я могу человека убить! — перебила она меня с возмущением.       — Анна Викторовна! — попытался я урезонить ее, намереваясь ей напомнить, что с самого начала сказал, что верю ей.       Но куда там! Она меня даже не слушала.       — А самое страшное, — продолжила Анна со слезами в голосе, — что Вы думаете, будто я лгу и изворачиваюсь.       Господи, а это она с чего взяла! Нечего подобного я ей точно не говорил.       — Я ни на минуту не сомневался в Вашей невиновности, — сказал я ей. — Но есть процедура…       — Все! — перебила она меня вновь. — Я больше ни слова Вам не скажу!       Мне надоело, что она даже не пытается меня услышать, и я перестал сдерживаться.       — Простите, — сказал я ей резко, — Вы можете не разговаривать со мной как с частным лицом, но как следователю, Вы обязаны дать мне объяснения.       Я не имел в виду ничего конкретного, лишь соблюдение все той же процедуры. Но Анна Викторовна, кажется, поняла меня иначе.       — Хорошо, извольте, — резко ответила она мне. — Случайно я услышала разговор князя и госпожи Нежинской. Пошла предупредить господина инженера, о том, что он в опасности. Ну теперь-то я понимаю, конечно, что это только мое воображение!       Анна попыталась рассмеяться горько. Но слезы мешали. Я наконец-то понял, что она отвечает мне на вопрос, заданный мною в номере покойного инженера несколько часов назад.       — Господин Буссе меня неправильно понял, — продолжила Анна Викторовна, комкая в руках перчатки. — Он решил, что если я пришла к нему ночью, это значит, что…       — Дальше! — перебил ее я, не в силах слушать подробности.       — Он был пьян, — сказала Анна. — Он посмеялся над моими подозрениями и потом попытался меня поцеловать. Я его оттолкнула.       Я сжал зубы изо всех сил. От одной мысли о том, что этот мерзавец мог с нею сделать, меня начинало колотить от злости и страха. Если бы я мог, я бы оживил этого негодяя и убил его еще раз!       — Ну поймите Вы, что для меня это было полной неожиданностью! — сказала она, делая шаг мне навстречу.       Господи, да в каких розовых сновидениях она живет?! Неужели она не понимает, что в этот раз ее спасло лишь то, что Буссе был пьян до такой степени, что ей удалось с ним справиться? Я не могу каждую минуту оказываться рядом, чтобы ее спасать. Это уже подтверждено жизнью, вчера подтвердилось. Потому что он мог сделать с ней все, что угодно, а меня, черт возьми, рядом не было! Она ведет себя так, будто на свете не ни злодеев, ни мерзавцев! Просто не хочет замечать зла! И рано или поздно оно отомстит ей за пренебрежение, если она наконец не соизволит повзрослеть и перестать вести себя так, будто живет в райском саду!       — Вы не знали, что ожидать? — сдавленным от ярости голосом спросил я.       — Нет, не знала! — почти выкрикнула Анна. — Для меня странно, что он принял причину моего визита именно в этом свете.       — Да странно было бы, если бы он воспринял это как-то иначе! — сказал я ей гневно.       — Это почему? — спросила Анна с вызовом.       Она же даже не осознает своей привлекательности! Не чувствует, не замечает, какими взглядами смотрят на нее мужчины. Любой мужчина, черт побери, попадая с ней в одну комнату, не может отвести от нее взгляда, а она отказывается это видеть и признавать.       — Всякий мужчина на его месте подумал бы именно так! — прорычал я.       — И вы?       Я отступил на шаг. Мне хотелось бы сказать «нет». Но это было бы неправдой. Я вдруг понял, что если бы Анна Викторовна пришла бы ночью в мою квартиру, мои мысли не были бы безгрешными. Поведение — другое дело. Но не мысли, увы. Злость на самого себя окатила меня яростной волной. Я попытался справиться, взять себя в руки, но времени не хватило. Мое молчание и мое отстранение Анна поняла по-своему.       — Вы действительно считаете, — с горечью произнесла она сквозь слезы, — что я могла прийти к нему ночью, как к мужчине?       — Анна Викторовна, Вы молодая женщина! — сделал я еще одну попытку объяснить ей, почему ее поступок мог быть понят превратным образом. — Что странного, что Вы пришли к нему, как к мужчине?!       — Я? Ночью? — она смотрела на меня, будто я ее предал.       Но остановиться я уже не мог.       — Такое, знаете, бывает! — ответил я резко.       — Вы меня оскорбить хотите! — выдохнула Анна со слезами.       — Да полноте! — ответил я зло. — Что здесь такого? Дело молодое!       Пощечина прилетела внезапно, обожгла лицо.       — Что? — выкрикнула Анна в ответ на мое молчание.       Потом она развернулась и почти бегом пошла от меня.       Я не мог вымолвить ни слова. Меня сковал ужас осознания того, что, пытаясь объяснить ей опасность ее поведения, я руководствовался не только заботой и страхом за нее, но и обидой, и глупой ревностью. Я твердил себе, что уверен в том, что она приходила к инженеру с единственным желанием его спасти. Но ревность все равно разъедала меня. И от того, что я ее отказался признавать, она смогла замутить мой разум настолько что я…       Я только что оскорбил женщину, которую люблю.       Но это был еще не конец. Анна Викторовна редко уходила сразу. Вот и теперь она вернулась.       — Знаете что? — крикнула она мне, не скрывая больше рыданий. — Это все сейчас не Вы говорите! Я не знаю, чего Вы там добиться хотели, но если… Вы своей цели достигли. Я собираю вещи и уезжаю в Петербург. И завтра же Вы меня не увидите! Больше никогда!       Я стоял и смотрел ей вслед. Вот теперь действительно все. Я не смог защитить Буссе. Причем, я даже не в силах покарать его убийцу. Я позволил Разумовскому заполучить документы инженера. И в довершение всех своих сегодняшних подвигов, я безмерно оскорбил и навсегда потерял женщину, которую люблю. Полагаю, действий на сегодня довольно. Я развернулся резко и, даже не подумав зайти в управление, направился в кабак. Истину я там найти никогда не пытался, но забвение было отыскать вполне возможно.

***

      В кабаке как всегда было шумно и чадно. Я выбрал самый дальний столик и заказал графин коньяку. На меня никто не обращал внимания, и это было отлично. Первая рюмка едва не застряла у меня в горле. Дальше пошло гораздо легче. Какое-то время я пытался проанализировать, что я сделал не так, почему я проиграл. Но думать о деле не получалось. Перед глазами непрерывно вставало лицо Анны, то ласково улыбающееся, то обиженное, залитое слезами. И было очень больно. Душу терзало осознание того, что я потерял ее навсегда, что даже не увижу больше. Это было невыносимо. И я наполнял рюмку снова и снова, полностью отдавшись отчаянию.       Я даже не заметил, что уже не один. За столиком как-то вдруг появилась тонкая женская фигура в черном плаще с капюшоном.       — Сегодня ты перешел черту, — произнесла Нина, отводя капюшон от лица.       — Так Вы давно ее перешли, — ответил я ей, даже не поворачивая головы в ее сторону.       — По твоей милости, — сказала она с упреком, — я испытала такое унижение!       Ну нет. На сегодня с меня упреков достаточно! И уж точно не госпоже Нежинской упрекать меня в чем-либо!       — Имеете в виду драку в Вашем номере? — поинтересовался я.       И резко повернувшись, схватил ее за запястье.       — Больно! — Нина попыталась отобрать руку, но я держал крепко.       Отвел кружева манжета, обнажая уродливые синяки. И отпустил. Я увидел все, что хотел. Правда, оно мне было все равно ни к чему.       — Украшения модистка украла? — спросил я Нину, все еще потирающую запястье.       Она потупилась молча.       Что ж, я, разумеется, ничего не докажу. Но хоть расскажу. Пусть она хотя бы знает, что мне известно все, что я не заблуждаюсь на ее счет.       — Вот оно как было, — сказал я ей. — Сластолюбец-инженер увидел модистку, когда она принесла Вам платье в гостиницу. Она хорошенькая и, конечно, ему приглянулась. А Вы подговорили ее, чтобы она украла портфель, за вознаграждение. Однако ночью у них что-то там не заладилось. Видимо, инженер проснулся в тот самый момент, когда она пыталась выйти из номера с портфелем. Я нашел следы крови и борьбы в Вашем номере.       Я наконец-то посмотрел на нее. Нина была бледна и смотрела на меня с откровенным страхом. Полагаю, моим выражением лица сейчас и вправду можно было пугать. Пусть.       — Она прибежала к Вам вся в крови инженера, — продолжил я, — требовала больше денег.       — Она ворвалась ко мне, все окровавленная, в истерике, — заговорила Нина чуть ли не со слезами в голосе. — Я думала, она хочет убить меня!       — Да-да, ужасная картина, — посочувствовал я ей со злой усмешкой и запил ее откровения коньяком. — Только утром она пришла в себя, явилась в управление и села на малый срок, чтобы каторги избежать.       — Я ничего этого не знала! — испуганно сказала Нина.       — Конечно, — усмехнулся я.       — Лучше бы Вам отдать этот портфель, — посоветовал я ей.       — У меня нет никакого портфеля, — раздраженно ответила Нежинская.       — Ну разумеется.       У нее его действительно не было. Она еще утром отвезла портфель Разумовскому. Иного я и не предполагал.       — Якоб, — сказала Нина раздраженно-негодующе, — мне уже с трудом удается ограждать тебя от больших неприятностей.       — Да будет Вам! — усмехнулся я ей в лицо. — Неужели Вы думаете меня напугать?       — А я на твоем месте боялась бы за Анну, — сказала она ядовито. И добавила, выделяя первое слово: — Твою Анну.       Боль проколола сердце, как ножом. Моя Анна. Женщина, которую я любил всем сердцем и которую потерял. Но если Нина и князь будут по-прежнему уверены в том, что она мне дорога, то и в Петербурге они легко смогут до нее дотянуться. А меня не будет рядом, чтобы защитить!       — Мою? — усмехнулся я со всей возможной для меня сейчас непринужденностью. — Да бросьте, что Вы там себе напридумывали? Тем более, она уезжает.       — Уезжает? — удивленно переспросила Нежинская.       — В Петербург, — ответил я. — Так что и говорить об этом нечего.       Я снова отвернулся от нее и закрыв глаза, погрузился в свои мысли. Когда я вновь решил взглянуть вокруг, Нины за столиком уже не было. Мелькнула даже мысль о том, что весь этот разговор был всего лишь плодом моего нетрезвого воображения. Но, собственно, какая разница.       В конце концов, я понял, что духота и шум трактира мне надоели. А также почувствовал, что теперь, скорее всего, смогу уснуть. А спать следовало дома. Тяжело поднявшись из-за стола, я оставил деньги за выпитое и вышел на улицу. Вечерний прохладный ветер приятно освежил мою голову, и, решив, что небольшая прогулка перед сном мне не помешает, я медленно пошел по улице в сторону своего дома. Когда я уже был почти на месте, меня остановил голос Коробейникова.       — Яков Платоныч! — кинулся ко мне Антон Андреич. — Я Вас по всему городу ищу, Вас все потеряли!       Мне не хотелось разговаривать, и я просто молча пошел своей дорогой. Коробейников пристроился рядом.       — Анна Викторовна не виновна, — сказал он мне.       — Прекрасно, — ответил я.       — Городовой все напутал, — продолжал рассказывать Коробейников. — Он спал. Я вывел его на чистую воду!       Будто я в этом сомневался хоть на миг! И вот, кстати, ее невиновность и без меня отлично доказали. Так что ничего не изменилось от того, что я отстранился от дела. Ничего бы не изменилось, если бы меня вовсе не существовало. Все равно я ничего не смог сделать. Ни инженера спасти, ни документы сберечь. Ни защитить любимую женщину. Даже от самого себя.       — Это Верка убила, модистка, — поделился я с ним тем, что узнал.       — Та, что у нас сидит? — удивился Антон Андреич.       — Ага, — подтвердил я. — Ее подговорили украсть портфель. Но, к сожалению, нам это не доказать.       — А что же делать? — слегка растерялся Коробейников.       Я посмотрел на него. На его простодушном лице было написано искреннее недоумение, пополам с огорчением. Он был так молод еще. И понятия не имел о том, что иногда сделать просто ничего нельзя. Совсем ничего. И остается только сдаться и смотреть, как твой враг торжествует победу. И собирать силы и ярость для следующего боя. Я не хотел ему ничего этого объяснять. Он сам все поймет, со временем. Жизнь, она не задерживается с такими уроками.       — А давайте напишем роман! — предложил я Антону Андреичу, обнимая его за плечи. — В соавторстве!        — Интересная мысль.       Он кивнул мне, неуверенно улыбнувшись. И чуть переместился, чтобы мне удобнее было на него опираться. Славный мой помощник. Всегда готовый меня поддержать, во всех смыслах.       — А в аннотации скажем, — продолжил я, — что все события вымышлены, а…       — А совпадения случайны, — продолжил мою мысль Коробейников. — А название?       — Смерть инженера, разумеется, — ответил я.       — Красиво, — оценил Антон Андреич. И добавил: — Чуть не забыл, доктор Милц передал Вам письмо.       Доктор Милц? Это было странно. Что потребовалось от меня Александру Францевичу столь внезапно? Я вскрыл конверт и прочел записку. Доктор извещал меня о том, что у него в больнице находятся двое пострадавших, очень просивших известить меня об их местонахождении. Что ж, весьма закономерно, что сей отвратительный день должен был и завершиться какой-нибудь неприятностью.       — Надеюсь, ничего серьезного? — спросил Коробейников, встревожено наблюдавший, как я читаю.       — До завтра, Антон Андреич, — распрощался я с ним, не желая ничего объяснять.       Мне нужно было срочно ехать в больницу. Надеюсь, мерзавец Лассаль не слишком их покалечил. На моей совести и так уже лежит ответственность за смерть Буссе, и я бы очень не хотел узнать, что из-за моей очередной ошибки погиб кто-то еще.              Они были живы, оба. Хотя и очень сильно избиты. Лассаль, не знавший, разумеется, о моем плане отпустить его после допроса, сражался за свою жизнь, и был безжалостен. На обоих филеров было страшно смотреть.       — Ушел, дьявол, — горько вздохнул Жук, виновато глядя на меня.       — Квартиру надо менять, — ответил я, не желая обсуждать чью-либо вину.       Виноват я, и никто больше. Я руководил их действиями, а значит, и вина за провал тоже на мне.       — Конечно, — согласился Франт, — но мы раньше, чем через неделю не очухаемся.       — Отдыхайте, господа, — утешил я их. — Вы хорошо поработали.       Я уже повернулся, чтобы уйти, и тут мне в голову пришла одна мысль.       — А с кем в последнее время встречался этот француз? — спросил я филеров.       — С князем, — ответил Франт. — Хотя был один день, когда он мотался за англичанином.       — Опять англичанин. Имя узнали? — спросил я.       — Гордон Браун, — сказал Жук. — Остановился в Михайловской усадьбе, за городом. Там охрана.       Итак, Гордон Браун. Судя по всему, этот англичанин и был тем, кто интересует Разумовского более всего. Нужно узнать о нем как можно больше, и поскорее. Мои филеры пока что не смогут мне помочь. Но и без того им сложно незамеченными подобраться к усадьбе посреди леса. Это в городе они незаметны, сливаясь с толпой. А в лесу будут привлекать внимание, как столб на площади. Тут нужен кто-то другой, тот, кто в лесу будет смотреться непримечательно. И такой человек у меня был. Осталось лишь уговорить его мне помочь.       Пожелав моим филерам скорейшего выздоровления, я отправился домой. Нужно выспаться как следует. У меня слишком много дел, чтобы опускать руки и долго предаваться самобичеванию. Разумеется, поражение, которое я потерпел сегодня, было для меня весьма болезненно. Но это еще не конец игры, она только начинается. И времени на переживания у меня нет. Завтра меня ждет новый день, и много работы в нем.       И тут снова накатила тоска, потому что невольно вспомнилось, что еще принесет завтрашний день. Горькую, безвозвратную потерю. Завтра Анна Викторовна уедет в Петербург, и я потеряю ее навсегда.       Впрочем, что изменится завтра? Я уже потерял ее, и этого не изменишь.       Я вдохнул прохладный ночной воздух, пахнущий оттаявшей землей.        Ничего не поделаешь. Я был очень счастлив эти две недели, и следует быть благодарным судьбе за то, что она подарила мне все те светлые чувства, которые я испытал. Но я ведь с самого начала знал, что подобное не для меня. В моей жизни невозможно такое счастье, такая радость. Это просто по ошибке мне показали кусочек иного мира. А теперь вернулась действительность. И в ней, в этой реальности моей жизни, будет работа. Очень много работы. А следовательно, нужно хорошенько выспаться.       И встряхнувшись, стараясь не поддаваться больше эмоциям, я зашагал к дому.