***
«Не сгорай…» Девушка оглянулась вокруг и еле сдержалась, чтобы истошно не закричать: она снова стояла перед ненавистным троном ярла, сверху на неё с нескрываемой усмешкой смотрел Ульфрик Буревестник. Обжигающий холод сковал её, а тонкое ночное платье не было этому преградой. Стражники, окружившие её, глумливо перешептывались и смеялись. Она видела, что ярл что-то говорил, но она не слышала, будто находясь за толстым стеклом. А потом… Ульфрик просто расплылся в воздухе облаком тумана. Босмерка услышала сзади себя до боли знакомый голос, но хоть она и не могла обернуться, она знала, кто его обладатель. Ралоф шел, убежденно что-то доказывая Галмару Каменному Кулаку, но что? Она не смогла разобрать ни одного слова. Вот они проходят рядом, направляясь в боковую комнату с картой, не взглянув в сторону связанной и лежащей на полу девушки. Она попыталась закричать, позвать мужчину. И Ралоф развернулся. Но, посмотрев сквозь неё абсолютно стеклянным взглядом, молча взял бутылку эля и пошел дальше за Галмаром. Как только Эариэль не могла их увидеть из-за плотного тумана, постепенно застилающего всё вокруг, она заметила, что стражники подходили всё ближе. Медленно, но уверенно, будто ломая её морально. И она прекрасно понимала, что с разрешения ярла может сделать толпа стражников-мужчин с той, кто унизил его достоинство и авторитет. Веревки оставались нетронутыми, а платье быстро разрывали на лоскуты, мгновенно подхватываемые сквозняком дворца. «Слышащая! Ох, бедный Дурак Червей не может Слышащую защитить! Позор! Очнись же, Слышащая! Где же эта малявка-вампир?!» — вопил из тумана неестественно высокий мужской голос. И девушке было плевать кто это, если он ей поможет: она звала незнакомца на помощь. В следующий момент её будто окунули в кипяток. Всё исчезло в одночасье. Проснулась она в своей кровати. На стенах висели знамена Черной руки, в углу у дверей манекен, одетый в её кожаную броню Братства, а на комоде перед кроватью стояла ваза с небольшим букетом из цветов горноцвета и паслена. «Слава Ситису, пришла в себя…» — услышала эльфийка уставший голос рядом с собой, но не смогла понять чей. Девочка встала с кровати, на которой сидела, и подошла к прикроватному столику, на котором стояли несколько бутылочек с неизвестным содержимым. Бабетта что-то смешала в стеклянном стакане и с невозмутимым взглядом подала босмерке. Вампирша однозначно входила в узкий круг доверия главы Темного Братства, поэтому та выпила мутно-желтую жижу не задумываясь. Эариэль хотела задать вопрос о том, что произошло, но голос сел и она смогла только выдавить тихий хриплый стон. Она догадывалась, что все, что она видела — кошмар, но почему это настолько вымотало её? Девочка снова села на край кровати, и теперь эльфийка заметила, насколько она изменилась: обычно немного пухлое детское личико сейчас осунулось, под глазами залегли синяки. Сейчас она выглядела явно не на свои одиннадцать-двенадцать лет, в которых её обратили. Бабетта молча кивнула на другую сторону кровати, и девушка увидела заснувшего Хранителя, который сидел на полу, опершись спиной на стену. Итак, немолодой мужчина, казалось, постарел ещё лет на пять: кожа была будто белее, чем обычно, контрастируя с россыпью веснушек, морщинки стали глубже и резче, высохшие губы потрескались, а в длинных огненно-рыжих волосах проблескивала седина. Босмерка обессиленно откинулась обратно на подушки. Она закрыла глаза, но от проникающего в сознание голоса Бабетты было не скрыться: «Что с тобой, Слышащая? Ты… так сильно ослабла. Обычно кошмары, которые мучают жителей Данстара, нас не доставали, а ты кричала ночью так, что сорвала голос. Иногда будто порываясь вскочить и куда-то бежать, но Цицерону удалось тебя сдержать. Ты его, кстати, неплохо синяками наградила по всему телу…» На глаза девушки навернулись слезы. Она прекрасно помнила, от чего пыталась убежать, от кого пыталась отбиваться, но это было во сне. А в реальности всё досталось Цицерону. — Он… Вы все в порядке? — смогла шепотом выдавить из себя Эариэль. — Да. Физически, правда, досталось только Цицерону. Его Дарик, ну, тот самый «ученик», рвался подлечить, однако, он на него гаркнул и бретонца будто Ту`умом унесло. — Ту`ум… Мне нужно на… Глотку Мира. — С ума сошла?! Ты ночью концерт устроила, а потом полдня сознание теряла! Седобородые ей понадобились! — Деточка, успокойся… Я боюсь, это они… Они меня так заманивают к себе… — Хорошо, тогда почему когда ты была в Виндхельме, всё было нормально? — Я… я не знаю… я занималась с Ульфриком два раза… контролем голоса… — Так быстро тебя бы не вымотали простыми кошмарами. А не понесла ли ты? Это могло сильно ослабить твой организм. — Нет… У меня были… зелья… — На твоем месте я бы не сильно им доверяла, сейчас они стали популярны и их много подделывают. Это заставило эльфийку не на шутку задуматься: «От Ульфрика я понести не могла, ибо ничего не было, а вот от Ралофа — вполне реально, тем более, Бабетта знает, о чем говорит… Эта маленькая фурия действительно знала очень много. Но всё же, слишком рано говорить об этом…» Она и не заметила, что Бабетта, осторожно разбудив Хранителя, ушла в свою комнату. «Слышащей лучше?» — неуверенно спросил Цицерон у Эариэль, вставая с пола. Она лишь молча кивнула. Девушка покрылась краской, когда вспомнила свои мысли в покоях ярла. Тогда, на месте Буревестника, она представляла Цицерона. Ей было жутко стыдно, смотря сейчас на мужчину перед ней. Стыдно за её пошлые мысли, что хотела бы повторить с ним это в реальности, но и особенно за то, что в какой-то степени она предала Ралофа, хотя не было никаких признаний в вечной любви и верности. Это не то место, не то время, когда можно спокойно заводить семью и заниматься земледелием. Да и они не из тех людей. В любой момент её могут убить на вылазке по контракту Темной Матроны (а теперь и ещё одно основание не появляться в Виндхельме), а его — на каком-нибудь задании по разведке, тем более что один раз это уже чуть не произошло у неё на глазах. Тут любовь скорее быстрая и резкая, как те метели, что частенько заметают вход Данстарского убежища. — Цицерон… — тихо подозвала она. Мужчина осторожно приблизился, что бы слышать её ослабленный голос. — Скажи… Ты достаточно хорошо обучил бретонца обрядам? — О, Цицерон очень доволен им. А почему Слышащая интересуется? — Мне нужно будет… отправиться на Глотку Мира… Одна я не справлюсь… — Слышащая хочет, чтобы Хранитель пошел с ней? — на губах паяца заиграла легкая улыбка. — Нет, Хранитель останется, — мужчина резко сник, — а Дурак Червей отправится со мной… — Новый Хранитель? — Да, Цицерон… Ты сможешь даже вернуться… к контрактам… Несколько дней Эариэль приходила в себя под чутким контролем Бабетты и её укрепляющих снадобий, и иногда с помощью Дарика, вернее его заклинаний школы восстановления. Голос уже на следующий день после той ночи день вернулся к девушке, и она могла с легкой хрипотцой, но уже нормально разговаривать. Сегодняшний вечер был историческим для Темного Братства. Должны были пройти выборы нового Хранителя. Так как его, как и Слышащего, обычно выбирали после смерти предыдущего человека, занимавшего этот пост, девушке пришлось немного покопаться в старых фолиантах Темного Братства, чтобы провести эти выборы официально. И она нашла: так как Цицерона выбрали братья и сестры в период отсутствия Слышащего — Мать Ночи не могла выразить свою волю. Теперь же Слышащая была, и она должна была поговорить с Матерью и узнать её волю. Матушка Ночи была безусловно довольна Цицероном, как Хранителем, она говорила Эариэль, что он, пожалуй, её любимое дитя, но она знала, как ему сложно без контрактов, без того утоления жажды. Не это ли имела в виду Матушка, когда говорила, что «Семья изменилась»? В убежище пока была тишина. Ритуал позже и пока кто-то ещё дремлет, кто-то на контракте, а кто-то просто занимается своими делами. Девушка вспомнила ошарашенные лица Семьи, когда она заявила о своих намерениях в отношении должности Хранителя. Тогда призвали даже Люсьена, чтобы и он высказал своё мнение. Сейчас же Эариэль бесшумно прогуливалась по коридорам родного убежища. Она поймала себя даже на мысли, что оно, так же как и Королевский дворец Виндхельма, полностью из камня, но в то же время это место не обжигает своим холодом, а даже наоборот — согревает. Но дело не в материале — дело в отношении к самому месту. Хранитель почти весь день провел у гроба Матери Ночи, тихо беседуя с ней. Но Темная Матрона не ответит ему. Она передаст свои слова ей, Слышащей, а уже девушка донесет их до Цицерона. Эариэль аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков даже складками теплого, шерстяного платья в цветах Братства, двигалась по навесному деревянному мосту в направлении Матушки. Когда она была в лагере Братьев Бури, у неё, правда, была навязчивая мысль, что всё может стать «как обычно», «как надо»: уйти из Темного Братства, поселиться где-нибудь в теплом районе типа Вайтрана и завести самую обычную семью с Ралофом и, может позже, детьми. Но сейчас эльфийка поняла, как сильно ошиблась. Уже ни одна семья не будет ей ближе этой. Норды очень тяжело принимают иноземцев, особенно тех, кто не похож на них — меры, кхаджиты, аргониане… Примером служит тот же «район серых» в злополучном Виндхельме, где живут её кровные братья данмеры. Девушка остановилась поодаль от Хранителя, у цветника Бабетты, в создании которого и она принимала участие. Сорвав небольшой цветок паслена, чувствуя его горьковатый запах, она вспомнила комнату, в которой провела время во время заточения «невестой». «Слышащая пришла поговорить с Матушкой?» — обычно высокий, немного визгливый голос сейчас звучал приятным мягким баритоном, выводящим из мыслей. «Цицерон?» — скорее утверждая, чем спрашивая, произнесла она, поднимая на него взгляд. Мужчина стоял перед ней совершенно спокойно, без гримас и безумных песенок. Наконец, после минуты молчания она кивнула и прошла мимо него к гробу Матери Ночи. «Слышащая… Ты пришла… Пришла, чтобы освободить Цицерона? О, бедный-бедный Цицерон, он так верно служил мне… Он боится, что обидит меня своей заменой, но это не так… Он вернулся в Семью… Семью истинную, вечную и нерушимую… Ему даже больше не нужен мой дар, он должен привыкнуть к этой тишине… Но в ней больше нет того одиночества… Я звала нового Хранителя и он услышал… А моему дорогому Цицерону пора вернуться на своё место. Не гони его от себя, позволь ему пока быть рядом со Слышащей…» Эариэль вытерла предательски выступившую слезу длинным рукавом платья и положила сорванный цветок к ногам мумии. Она не могла ничего сказать Матушке, поэтому лишь мысленно поблагодарила её за разговор и отошла. Сейчас в этом коридоре второго этажа она была уже совершенно одна. Цицерону будет сложно снова привыкнуть к тишине, когда в твои мысли не врывается хохот Шута, но Мать Ночи права — семья становилась такой, какой она была на протяжении веков.***
Босмерка часто слышала приглушенные шаги по ночам в коридоре. Теперь уже бывший Хранитель часто не мог уснуть. Если раньше его побаивалась только Дрелас, то теперь даже Назир, привыкший к обычно шумному поведению паяца, будто остерегался его. Девушка сменила тонкое льняное платье для сна на излюбленное черно-красное и, надев мягкие ботинки, больше похожие на тапочки, вышла из своей комнаты. В главном зале никого не было. Ещё бы… все, кроме неё и Цицерона, либо спят, либо на контракте. В Семье никогда не напивались до беспамятства, как многие солдаты, однако, именно это она и хотела сейчас сделать. Эля в убежище всегда было в достатке. Тепло от камина и чуть подогретый эль сделали своё дело — уставшая босмерка достаточно быстро начала хмелеть. Она не могла уже контролировать свои воспоминания и на глазах сразу начала проступать предательская влага. Впервые за два года, что она стала частью Темного Братства, у неё перед глазами встали лица родителей. Настоящих родителей. Ребенком крутилась вокруг матери, что делала очередную порцию лечебной мази для соседей, занимавшихся мебелью и регулярно получавших хотя бы незначительные раны. А вот она уже постарше и под надзором отца делает свой первый лук, мечтая о своей первой охоте. Озеро, окруженное вековыми исполинами. Как часто она там бывала с семьей или только с отцом, после охоты, хотя она хорошо помнила, что плавать её учила мама. А потом… Потом только дым в воспоминаниях, пепелище на месте нескольких домов, обгоревшие тела, среди которых она с трудом узнала и своих родителей. Деревня почти не пострадала, сгорели только три дома, но её дом был среди них и возвращаться после изнурительной охоты ей было просто некуда. Она чувствовала, как все в деревне её жалеют, но от этого становилось только хуже, и вот, собрав то, что осталось целым из вещей, она отправилась в своё путешествие, из которого уже, наверное, никогда не вернется. Плаха. Следующая картина. Слезы застилали глаза, девочка ничего не могла сделать. Залитый кровью камень и голова в корзине — вот, что ждало её. Сколько людей тогда погибло в Хелгене? Так же заживо сгорели под огнем дракона? Это её никогда не интересовало, было гораздо важнее, что сама осталась жива. Это была первая встреча с Ралофом. Она помнила пристально изучающий взгляд Гердур при первой встрече и восторженного Фроднара, племянника Ралофа и сына Гердур. А потом всё пошло более размеренно, не считая похищения из Ночлежки Хельги, что на окраине Рифтена и пробуждения перед Астрид. Она оставила её в одиночестве, оставив ключ, давая время на размышления о Семье. Спустя полмесяца она всё же добралась до убежища близ Фолкрита и осталась там. Пожалуй, это было одной из немногих вещей, о которой с момента прибытия в Скайрим босмерка не жалела, сразу найдя общий язык с Габриэллой и Бабеттой. Записка, которую она получила когда-то от гонца, до сих пор лежит в её сундуке… «Слышащая?» — позвал её кто-то. Хотя нет, она знала кто — кроме неё и Цицерона, все нашли себе занятие в виде сна. «Что произошло у Слышащей? Почему она плачет?» — девушке было как минимум непривычно слышать не вечно восторженный и визгливый голос Хранителя, а спокойный и даже приятный. — Слышащая не спит, потому что не может. Как и ты, Цицерон, — девушка постаралась придать голосу твердость и, может, даже задеть мужчину. — Тебе… Вам нельзя показываться в таком виде перед новенькими, иначе потеряете весь авторитет в глазах пока не состоявшихся братьев и сестер. — О Ситис, что за официоз?! — Эариэль вскрикнула так, что шут даже оглянулся в сторону коридора со спальнями. — Об уважении говоришь мне ты, бывший Хранитель, который вел себя постоянно как малое дитя?! Бутылка с элем со звоном разлетелась, встретившись со стеной недалеко от камина. Мужчина растерялся. Он ни разу не видел свою госпожу в таком состоянии и вообще был не силен в утешениях женщин. Нет, было конечно время, но оно было слишком давно и повести себя так по отношению к Слышащей, главе последнего оплота Темного Братства — было бы риском навлечь на себя гнев Ситиса и Матушки. Самым безопасным исходом, как ему показалось, было сейчас просто переждать эту бурю. То, что она не должна была продлиться долго — Цицерон знал, ну или хотя бы надеялся. Тем временем Слышащая, забравшаяся на стол, пошатываясь и скидывая со стола посуду, чудом не разбивая всё в дребезги, начала горланить песенку о маленьких котятах. Даже забравшись на стол, она была не сильно выше имперца. На лестнице показалась маленькая фигурка вампира, которая явно была недовольна шумом в такой час. — Цицерон?! К тебе твоё безумие вернулось?! — обратилась она к нему, ещё не заметив Эариэль, спешно ретировавшуюся в коридор, ведущий в пыточную. — Бу! — выпрыгнула босмерка из-за угла, стараясь напугать вечное дитя. — ВО ИМЯ СИТИСА! — Бабетта от неожиданности отпрыгнула в сторону сидящего за столом мужчины. — Безумие поменяло хозяина, — усмехнулся он, — по крайней мере, пока она под хмельным. — Вот в чём дело… Она побудит тут всех, так что у нас нет другого выхода, кроме как поймать её и, заткнув, утащить в её комнату. — Хорошо, как ты её поймаешь? — с искренним недоумением спросил ассасин. — Я? Ловить её будешь ты, а я пока найду что-нибудь, чем её можно связать, — улыбнулась девочка и скрылась в коридоре, откуда выпрыгнула босмерка. — О, Матушка, чем перед тобой так провинился бедный Цицерон?.. — спросил он, вставая со стула и думая, как лучше поймать их нетрезвую главу. Примерно через полчаса Слышащая наконец сидела связанная по рукам и ногам рядом с бывшим Хранителем и Бабеттой. «Ей явно нельзя пить… дальше сам справишься? Только прошу — не развязывай её до утра! А то с такими салками нас будет ловить разбуженный и яростный Назир…» — пробурчала алхимик и, устало зевнув, отправилась к себе. Цицерон, тоже уставший от шоу, устроенного Слышащей, встал над ней и прикинул как лучше: закинуть на плечо или поволочь по полу в наказание? Выбор пришлось остановить на первом, ибо если она снова начнет голосить у общих спален — будет мало хорошего, хотя и время было уже около шести утра. Невинные глаза босмерки всё ещё озорно блестели. Бросив короткое: «Грызанешь — кляп засуну», мужчина поднял её и, перекинув через плечо, направился к спальне главы. «А хороший вид тут открывается…» — мечтательно прошептала эльфийка так, чтобы имперец услышал. «Хороший вид на что — даже интересоваться не буду», — буркнул он, уже открывая двойные двери спальни. Благо, когда она что-то напевала себе под нос — ещё никто не проснулся, иначе явно застали эту странную картину: злой имперец, а на плече глава Братства с глупой улыбкой и песенками, ещё и связанная. Поспешно закрывая за собой двери свободной рукой, мужчина прошел к кровати и сбросил девушку поперёк неё. «Цицик, не уходи, а? Расскажи мне лучше что-нибудь», — позвала Эариэль Темного Брата, когда тот был уже в дверном проеме. Он неспешно развернулся и замер в легком изумлении — веревки, которыми были связаны руки и ноги девушки, были у неё в руках, а рядом лежал железный кинжал. Мужчина мысленно хлопнул себя по голове за забывчивость — у кого, как не у этой босмерки есть привычка держать кинжал под подушкой. — Погоди-ка, как ты меня назвала? — Цицик. А что? Расскажи мне о… Чейдинхоле? — Чейдинхоле? — Ну, ты же там жил… раньше? — Рассказывать особо нечего. Чейдинхол — самое восточное графство Сиродила. Город выглядит процветающим, дома чистые и аккуратные, построенные из светлого камня и украшенные витражами, резным деревом и металлическими решетками, — с каждым словом он всё ближе подходил к Слышащей, что сидела на кровати и ловила каждое его слово. — Его культура была во многом сформирована данмерами, переселившимися из Морровинда, — он сделал небольшую паузу, садясь в кресло, рядом с кроватью босмерки. — Неужели тебе, правда, интересно это слушать? Можно взять книгу и подробно всё узнать. — Да, интересно. С твоей точки зрения, а не книги. — Если с моей — весьма уютный город, но я бывал там не часто, обычно я проходил по нему ночью в направлении убежища. Видел тех, кто слишком рьяно поклоняется Дибелле, видел воров… — Скажи… — перебила его эльфийка, — а как относятся к… другим? Мерам, кхаджитам, аргонианам? — Тебя ведь не интересуют ни кхаджиты, ни аргониане, я прав? Тебя беспокоит отношение к тебе нордов. — Замолчи! — вскрикнула она, резко вскочив с кровати и нависнув над ним. — Я угадал. — Замолчи. Это приказ твоей Слышащей, — прошипела она. — А что ещё прикажет моя Слышащая? — он сделал акцент на последних словах, выжидательно всматриваясь в глаза мгновенно протрезвевшей Эариэль. — Верный Цицерон сделает, так как велит Слышащая, да-да! Иначе это оскорбило бы Матушку! — спародировал мужчина сам себя. — Поцелуй, — коротко ответила босмерка. — Поцеловать? Интересный приказ, правда, неточный, — ассасин взял ладонь девушки и осторожно прикоснулся к её тыльной стороне губами. — Так? — имперец хищно улыбнулся и потянул эльфийку к себе так, что ей пришлось сесть к нему на колени. — Не заигрывайся, Слышащая, я, может, и играю роль шута, но пока ещё мужчина. Я могу идти? — Н-нет, — тихо произнесла Эариэль. — Значит приказ ещё в силе? Поцеловать? Хорошо… Имперец обнял девушку за талию и встал с кресла. Посадив её на своё место, он, держа её руки, приблизился к босмерке, скаля зубы словно вампир. Не сводя глаз с имперца, девушка подсознательно жалела о той игре, что она затеяла, а мужчина убрал свободной рукой белесые волосы босмерки в одну сторону и прикоснулся губами к обнаженной шее, не закрытой плотной тканью платья. Эльфийка чувствовала своё нарастающее желание и, к своему стыду, даже быстро забыла про Ралофа. «Выбирай кого-то своего размера», — вспомнились девушке чьи-то слова, и она невольно улыбнулась — кто, как не такой же убийца, как она, из её Семьи подойдет ей больше? Цицерон, после цепочки поцелуев, больно прикусил нежную кожу шеи и сразу же отстранился, желая увидеть реакцию на лице Слышащей. Та лишь хищно ухмыльнулась и оттолкнула его от себя, поднимаясь с кресла. «Верный Цицерон должен подчиняться своей госпоже, не так ли?» — девушка подняла с пола около кровати одну из веревок, которыми ещё недавно были связаны её руки и ноги, и вернулась к бывшему Хранителю. Мужчина понял, к чему клонила эльфийка, и со своей, казалось, безумной улыбкой протянул ей свои руки: «Несомненно так, дорогая Слышащая! Иначе я нарушу догматы и навлеку на себя ярость Ситиса и нашей дорогой Матушки!» Руки ассасина тут же оказались туго связаны — умение поймать жертву, словно паук, было единственным талантом босмерки, кроме стрельбы из лука, который уважали, наверное, все в Братстве без исключения, ведь немногим удастся доставить именно живую жертву, например, к месту истязаний или подстроить самоубийство. Ещё мгновение — и лучший убийца Братства, коим считался имперец, лежал на кровати, прижатый не особо внушительной эльфийкой. Пожалуй, Эариэль впервые чувствовала себя настолько властной над кем-то, для неё это было сравнимо с теми моментами, когда она понимала, что чья-то жизнь в её руках и она, несомненно, разрежет эту нить. Мужчина поднял связанные руки к голове, ожидая дальнейших действий босмерки, когда та наслаждалась видом подчиненного мужчины. Она не спеша прикоснулась к пуговицам на его потрепанном шутовском костюме, который он так и не снял, и поймала себя на мысли, что если попадут в Солитьюд за контрактом — обязательно наведаются в «Сияющие одежды». Одна за другой пуговицы расстегивались под напором тонких пальцев, открывая ей обзор на шикарное тело бывшего Хранителя. Хотя он уже не молод, на лбу залегли глубокие морщины, а от глаз расходится «паутинка», он мог дать фору любому молокососу, участвующему в глупой гражданской войне. Снять шутовскую куртку девушка не могла из-за связанных рук имперца, поэтому лишь полностью её расстегнула и распахнула в стороны, пока не трогая штаны, но осторожно отложив в сторону его излюбленный эбонитовый кинжал. Эариэль наклонилась к мужчине, щекоча его распущенными длинными волосами, и, изобразив только ей известный узор на его груди, впилась в его губы. Они были сухими и потрескавшимися от холода, но такими желанными для неё в тот момент. Она требовала ответа, а Цицерон будто специально злил её, игнорируя поцелуй. Когда девушке это надоело, её рука потянулась к шее ассасина, совершенно беззащитной в этот момент, и, впиваясь в неё острыми ногтями, начала слабо душить его. Теперь бывший Хранитель уже не мог игнорировать требование Слышащей, поэтому незамедлительно ответил на её притязательные объятья. Однако босмерке уже это наскучило, стоило только добиться ответа. Она перешла уже к более желанной части. Вскоре штаны имперца покоились где-то неподалеку от кровати, а девушка всё ещё была в своём излюбленном длинном платье, что сильно нервировало Цицерона, хоть он и не подавал сейчас виду. Он решил позволить эльфийке получать удовольствие от самого ощущения власти, которого, видимо, ей иногда изрядно не хватало, особенно после «Виндхельмского заключения». Эариэль намеренно ерзала на бедрах мужчины. Она, несомненно, боялась бы ассасина, если бы это он руководил процессом — он был поистине непредсказуем даже без дара безумия. Но сейчас он, лучший убийца Братства, был под её абсолютным контролем, что невероятно льстило самолюбию эльфийки. Её забавляли и манили широкие плечи в веснушках, короткие и не очень частые волоски на напряженной груди и эта не сходящая с его лица улыбка, которая даже пугала своим скрытым безумием. О нет, даже то, что Матушка забрала свой дар, «хохот», столько лет не прошло бесследно и крупные частицы безумия остались в мужчине уже навсегда. В какой-то момент в голове появилась мысль «развязать и позволить ему доминировать», но этого босмерке не хотелось, она хотела владеть, быть главной хотя бы в этот раз. Платье полетело в сторону кресла и приземлилось где-то в его районе. Теперь эльфийка оставалась в нижнем белье, нависая над Цицероном, перебирая тонкими пальцами пряди его медных волос. «Я развяжу твои руки, но ты всё равно будешь мне подчиняться», — прозвучал то ли вопрос, то ли приказ из уст Слышащей, но нарушать её удовольствие власти мужчина всё равно не собирался, поэтому лишь коротко кивнул. Понятное дело, что эльфийка не собиралась возиться с узлами и просто разрезала веревку, отбросив её вместе с кинжалом на пол. «Что прикажет моя Слышащая?» — с вечной улыбкой шута на лице спросил бывший Хранитель. Девушка проигнорировала вопрос, лишь снова поддаваясь порыву и наклоняясь к нему за новым поцелуем. Ассасин с трудом подавил в себе желание перевернуть её, вжать в кровать и самому отыметь, но нет, он решил в этот раз поддаться порыву. Мужчина знал, что этот раз далеко не последний, и он ещё успеет отыграться на хрупкой «госпоже» сполна. Сама девушка прижала руки ассасина к кровати ногами и демонстративно начала медленно тянуть за завязки лифа за спиной. Когда она отпустила руки мужчины с еле держащимся на ней лифом — Цицерону не надо было ничего объяснять: он резко сел, смещая девушку прямо на причинное место, которое доходило уже до боли, руки осторожно доделали начатое — часть нижнего белья, наконец, покоилась где-то недалеко. Он принялся ласкать обнаженную грудь, увлекая за собой на кровать, а эльфийка старалась держать ситуацию всё же в своих руках, поэтому резко отстранилась и села на бедра имперца. Она никогда не была доминирующей в сексе, поэтому всё, что она сейчас делала, было ей в абсолютную новинку. Более того, сейчас, уже с абсолютной властью она не знала, что делать и встала в легкий ступор, что не мог не заметить мужчина. — Слышащей нужна помощь с полученной властью? — еле слышно съязвил Цицерон, неотрывно наблюдая за реакцией. Эльфийка коротко кивнула, отводя глаза в сторону. — Попытка не удалась… — прошептала она, отстраняясь. — Я могу научить… — поднялся с кровати имперец, увлекая девушку в страстный поцелуй, сажая её на колени и укладываясь обратно на спину. — Ну, для начала, может, разденешь меня? Из Эариэль будто выкачали всю уверенность, которая была, и она дрожащими руками потянулась к завязкам на штанах мужчины, боясь даже взглянуть ему в глаза. Цицерон же терпеливо ждал, когда холодные женские пальчики закончат с его одеждой. Наконец, когда мужчине было практически невозможно сдерживаться, он почувствовал облегчающую свободу в паху — с завязками и на штанах, и на нижнем белье было уже покончено. Девушка сняла с себя оставшуюся часть одежды и всё ещё нерешительно тянулась к лицу имперца, чтобы получить заслуженную награду в качестве хотя бы короткого поцелуя. Она чувствовала, что играет с огнем, в любой момент бывшему Хранителю может надоесть сдерживаться. Когда эльфийка накрыла его губы своими, из груди мужчины вырвался тихий стон, а непроизвольные движения его бедер стали для девушки сигналом к действию — не отстраняясь от лица ассасина, который уже закрыл глаза, она приподнялась и свободной рукой направила возбужденный член ко входу во влагалище. Он был толще, чем Ралофа и сначала, вместе с ощущением заполненности и удовольствия, присутствовало какое-то чувство дискомфорта. Однако стоило эльфийке привыкнуть, неприятные ощущения сходили на нет, и она, оперевшись на грудь мужчины руками, сделала пару пробных движений, чем вызвала у имперца новые стоны, которые он старался заглушить. После такого долгого отсутствия женщины, Цицерону было неимоверно сложно сдерживать себя, начиная от издаваемых звуков и заканчивая желанием резко овладеть своей «госпожой», которая будто измывалась над ним, совершая такие медленные и плавные движения. На теле Эариэль выступили капельки пота, заманчиво переливаясь в свете свечей. На секунду в голове мужчины возникла картина, которую он потом непременно претворит в жизнь: почти белая кожа босмерки покраснела от частых, но не сильных ударов и шлепков, руки крепко связаны за спиной, а она сама стоит перед ним на коленях, а на груди еле различимы капли застывшего свечного воска… Эариэль начинала двигаться уже более уверенно, ища для себя наиболее удобную точку. Ей нравилось наблюдать за тем, как меняется выражение лица ассасина в ответ на её действия. Неожиданно для себя же, она осторожно дотронулась пальцами до залегших на его лбу морщинок, прикоснувшись потом к небольшому шрамику над правой бровью и в конце дошла до его губ — у них была одна и та же привычка: оба обдирали губу до крови, если там появлялась хоть небольшая ранка, например, трещинка от пересыхания или жгучего мороза Белого Берега. Эльфийка не смогла сдержаться и снова прикоснулась к его губам своими, слизнув выступившую кровь. Только сейчас девушка заметила пристальный взгляд имперца, ловивший каждое её движение. На губах мужчины играла легкая улыбка. Цицерон притянул её к себе ещё ближе, путаясь пальцами в её длинных серебряных волосах, вдыхая запах её кожи, уже смешавшийся с его, и кажущийся таким ярким горьковатый запах эфирного масла паслена, что было неотъемлемым атрибутом Хранителя гроба Матери Ночи, пускай уже и бывшего. Острые концы её ушей забавляли мужчину и как-нибудь, под прикрытием временно вернувшегося безумия, он поиздевается над ними. Движения босмерки снова сводили имперца на грань того самого безумия. Маленькая грудь вздымалась от каждого вдоха, приманивая к себе взгляд и ласки ассасина. Он чувствовал, что не может уже сдерживаться и с громким то ли рыком, то ли стоном, излился в девушку. В его голосе сейчас были еле различимы те самые неестественно высокие нотки, по которым девушка даже скучала. Эариэль всем видом показывала, что недовольна таким исходом событий, всё ещё возвышаясь над ним. В одно мгновение, эльфийка с легкостью оказалась на спине. Бывший Хранитель сначала подарил ей короткий поцелуй, вероятно, в качестве извинений, и оказался уже у её ног. Он медленно гладил рукой худые, но сильные ноги босмерки, иногда царапая ногтями, оставляя заметные красноватые дорожки. Наконец, он прикоснулся языком к половым губам, заставляя девушку слабо вздрогнуть и выгнуться, прикусив ладонь. Долго ублажать Слышащую не пришлось — от такого зрелища она всё больше возбуждалась и через пару минут, выгнувшись в руках имперца и почти сразу же оставшись обессиленной, не смогла сдержать громкий стон. Завалившись обратно на кровать рядом с эльфийкой, Цицерон быстро уснул с улыбкой, напоминавшей его во время безумия. Девушка прижалась к нему и почти сразу же уснула, чувствуя приятную слабость в теле. Эариэль нехотя открыла глаза. Её разбудило копошение в области дверей её комнаты. Они были закрыты, но что-то подсказывало ей, что ненадолго. Она убрала с себя руку сопящего рядом мужчины и приподнялась, опираясь на локти. Рыжий имперец спал рядом, не подавая никаких признаков пробуждения: эльфийка прекрасно помнила то, как она провела ночь, и стыдно ей было разве что за спектакль, устроенный в общем зале после выпитого. «Дибелла явно переборщила со своим даром для меня…» — быстро промелькнуло в её голове, когда она осматривалась в поисках одежды. С резким грохотом, который отдался в голове только проснувшейся босмерки болезненным эхом, двойные двери её спальни распахнулись и в комнату влетела Бабетта с парой стеклянных бутылочек. Эльфийка мысленно взмолилась, чтобы содержание этих двух серых склянок было от похмелья. Ассасин рядом с ней так же нехотя приподнялся на локтях, стараясь понять, что происходит, сквозь ещё не покинувший его сон. Заметив мужчину в кровати со Слышашей, вечное дитя чуть не выронила плоды своих трудов. До имперца, приглаживающего взъерошенные рыжие волосы, происходящее дошло достаточно быстро, но желания и смысла что-то предпринимать не было, поэтому он лишь ухмыльнулся и лег обратно, утягивая за собой покрасневшую до корней волос босмерку, как бы прячась с ней под тяжелым одеялом от маленькой фурии. Эариэль нехотя выбралась из его объятий, снова сев на кровати, прикрываясь одеялом, и вопросительным взглядом посмотрела на вампиршу, всё ещё стоявшую немного ошарашенной. Нет, она знала, что так будет, но не думала, что настолько быстро. «Жду через десять минут в оружейной. Оденьтесь хотя бы…» — кинула алхимик и, оставив обе склянки на небольшом столике недалеко от дверей, спешно удалилась. Эльфийка резко встала с кровати, выискивая хотя бы своё платье. Нашлось оно не скоро — в качестве подушки у Цицерона, с усмешкой наблюдающего за её попытками отыскать вещь и наслаждаясь видами его «госпожи». С хищной улыбкой он отказался его отдавать, наблюдая за реакцией девушки. Очень зря она решила попробовать забрать одежду силой. Закончились эти попытки так же быстро, как и начались — Эариэль снова сидела на коленях на всё ещё обнаженном мужчине, с силой прижатая к нему и ощущая на шее его поцелуи. В коридоре вновь послышалось копошение и слова Бабетты, адресованные кому-то, что не стоит пока туда заходить. Пара обратила взгляды на ожидаемо открывшуюся дверь, в которую влетел Назир, а сзади него стояла Бабетта с лицом «Я предупреждала». Редгард застыл на месте — вечное дитя о ТАКОЙ картине его явно не предупреждала. Он резко отвернулся и буквально взвыл под тихий смех Слышащей и бывшего Хранителя: «ДА ВЫ ИЗДЕВАЕТЕСЬ?!»