Серафим

Он слушал и больше не слышал его. Гудение пропало. Единственным звуком в опустевшем ангаре был мягкий шум двигателя. Более ничего. «Нормандия» провела в доке Цитадели только три часа. Ровно столько понадобилось Шепард, чтобы высадить и куда-то отвезти детей с родителями, затем наведаться в лабораторию покойного доктора Брайсона, потом - в администрацию Совета, и, вернувшись, приказать Джокеру взять курс на систему Цахирин. Перед тем, как они приземлились в Цитадели, Шепард собрала всех в переговорной, показала несколько фотографий «кромлехов и дольменов», в основном с Земли, и попросила весь экипаж поднапрячься и вспомнить, не видели ли они такие сооружения в хрониках, докладах, клипах - где угодно. - Экстранет молчит. Он выдает мне только то, что я уже знаю. Что, в принципе, знает каждый более-менее образованный человек, - объяснила она. Гаррус почесал когтями свой шрам и задумчиво сказал: - Шепард, слушай… Может быть, в архивах Совета найдется? - Это что еще такое? Джеймс тоже ничего не слышал про какие-то там архивы. Судя по лицам присутствующих, в курсе из них была еще только Лиара. - Это огромная библиотека исторических событий – тех, которые пришлось замолчать или видоизменить. Или просто того, что не для общественности. Может быть, такие штуки находили где-то еще, но по определенным причинам решили скрыть… Не знаю. Попытаться стоит. Твой статус поможет получить разрешение. Оказалось, что да, получить допуск Шепард может, но для этого необходимо заполнить кучу документации, в том числе составить подробную объяснительную о том, для чего нужен доступ и что она надеется в архиве найти. Времени на это не было. Шепард зачем-то срочно понадобилась планета под названием Намакли. Перед высадкой Джеймс прочел скудную информацию о ней – вроде бы это практически покинутое место, сухая пустыня, на которой толком нет колоний. Остались одни только ворча, бродившие стаями по пустыне. «Нормандия» отправилась спасать еще одного фанатичного археолога… Намакли напомнила ему Долину Смерти. Сюрреалистичные очертания скал за завесой бушующей песчаной бури, острые скалы и безжизненная земля. Джеймс привык обмозговывать каждую миссию уже после ее завершения. Это прибавляет шансов выжить: если ты будешь усиленно жевать и глотать информацию в процессе, то приоритеты сдвинутся, уровень концентрации упадет. Но когда он увидел наскальные рисунки, ничего не смог поделать со своими мыслями – сразу же вспомнил слова Лиары. «Искусство создало разум». И, хотя Вега не считал себя сентиментальным, да и не был таким никогда, он согласился с этим мнением. Все же не способность взять в руки палку или камень и использовать как орудие, нет. Именно искусство. Левиафан не слишком пугал его. Пока что это существо – кем бы оно ни было – производило впечатление отступника-революционера, немного даже с налетом хипстерства и снобизма. Джокер высказал свою теорию происходящего, и Джеймс теперь представлял себе все только так: Левиафан в его воображении был проржавевшим Жнецом, который однажды решил, что ему надоело убивать протеан, и сообщил начальству о своем желании свалить с такой пыльной работки. - Поскольку профсоюзов у Жнецов, наверное, нет, - вещал Джокер за кофе с бисквитами ультра длительного хранения, - увольняться пришлось экстремальными методами. Он сделал ноги, и вот теперь Жнецы бегают за ним и кричат: верни степлер! Это собственность организации! А он стреляет в них и орет: вы не выплатили мне премию за второй квартал сто тысяч пятисотого цикла, этот степлер мой, а еще я украл у Предвестника из кабинета бейсбольный мячик с автографом Харви Фрая, ха-ха-ха, вы никогда его не вернете! Думать так было легче. Представлять себе, что пожинатели, сновавшие над беспорядочным нагромождением трясущихся жилблоков, словно жуткие драконы из сказок, – это на самом деле озверевшие клерки из жнецовской бухгалтерии, которые ищут Левиафана, чтобы стребовать с него обратно копию контракта, мячик и степлер, и сердятся, потому что у них скоро квартальный отчет, а налоговая декларация за сбежавшего сотрудника не заполнена, начальство напирает, сверху грозят проверками и аудитом... Легче. Забивать себе голову настоящими фактами – что опять приехали за группой, а спасли только одного; что никто, кроме них, не пошевелился, потому что рук не хватает, или потому что никому нет дела до очередной порции ученых; что к разгадке практически не придвинулись, - это всё потом… Либо никогда. Лучше – никогда. - Энн, - перебила Шепард, опускаясь на корточки. – Ваш отец мертв. Мне очень жаль. Джеймсу сдавило сердце, когда Энн Брайсон ответила: - Он не может быть мертв. Вот такая она, эта чертова реальность. И никто не даст тебе лишний час на то, чтобы погоревать. Нет права горевать: ты либо продолжаешь идти вперед, надеясь, что потом будет время обдумать все, что случилось, и смириться с этим, либо падаешь и не встаешь больше. Джеймс не одну неделю избегал новостных сводок с Земли, старался не читать ничего; но, когда во время последнего визита в Цитадель снова, в который уже раз, стоял в очереди, чтобы справиться о судьбе дяди, невольно подслушал кусок разговора беженцев о происходящем там, и услышанное повергло его в ужас. Некоторые люди просто ложились спать и не просыпались. Не от истощения, не из-за ран, а просто от неспособности мириться с реальностью. Раньше он думал, что такое происходит только в выдуманных историях. «Она умерла, потому что больше не хотела жить». Оказывается, бывает и на самом деле… Верить в это не хотелось. Он гадал, знает ли Шепард об этом, и понимал, что да, конечно же. От большеротой Дианы Аллерс или откуда-то еще, но – знает. Она знает обо всем, что происходит, и чем дальше, тем сильнее этот груз давит на ее плечи. В последние дни она закрылась, схлопнулась, почти совсем лишила себя сна и перестала с кем-либо разговаривать. Каждую свободную минуту проводила над горой датападов, что-то вычитывая, высчитывая, объясняя, выясняя и гадая. «У меня просто странное ощущение… Как будто мы вышли на финишную прямую…» Он понимал, что бессилен помочь ей, и это доводило его до белого каления. Это не Ванкувер, нельзя накормить ее еще одной порцией оптимистичных пророчеств, пообещать ей, что все будет хорошо и снова помочь ей улыбнуться. В Ванкувере у нее были только страхи и опасения, а теперь все они стали реальностью. Против реальности ничего не попишешь. Но страхи Джеймса продолжали его мучить, они усиливались с каждым днем. Он отчаянно пытался урвать каждую лишнюю минуту с ней, приходя в ужас от мыслей о том, что следующая минута может быть последней, или та, что идет следом… Он понимал, что это эгоистично, по-прежнему эгоистично: думать только о ней, жаждать ее внимания на фоне всего, что происходит, всей ответственности, которую Шепард несет. Однако ничего не мог с собой поделать. По пути обратно на Цитадель с Намакли Шепард опять поднялась в свою каюту, и Джеймс, после недолгой внутренней борьбы, пришел к ней. Он бы снова не сказал ей ничего из того, что так хотелось сказать. Но необходимость просто быть рядом с ней превратилась в почти физическую потребность. Перед Намакли Шепард уже в который раз спросила его, действительно ли он уверен, что хочет отправляться с ней на еще одну миссию, ведь он не пропустил почти ни одной. Он ответил, что для того, чтобы оставить его на корабле без веской причины, понадобится приковать его наручниками к чему-нибудь – и то - не факт, что поможет. Ее по-прежнему хотелось оберегать, несмотря на то, что Джеймс уже давно должен был усвоить: Шепард всегда постоит за себя сама, она выживет там, где не выживет никто. Но иррациональный страх и стремление постоянно прикрывать ей спину пересиливали здравый смысл. Любая, даже самая мимолетная, мысль о том, что с ней может что-то случиться, пока она там внизу, без него, заставляла кулаки сжиматься, а зубы – скрипеть… Она спала, опустив лицо на собственные руки, на стол, заваленный датападами. Едва завидев это, Вега задним ходом вышел, стараясь не наделать шума. На секунду возникла мысль поднять ее, перенести на кровать, но побоялся разбудить… По этой же причине решил уйти. Господь свидетель, она заслужила отдых. Но разочарование казалось практически осязаемым – он чувствовал его горький привкус во рту, когда закрывал за собой дверь. «У нас всегда будет Ванкувер». Но не будет никакого «всегда». Вега страшно тосковал по Ванкуверу, по возможности все время быть рядом с ней. Глухое бессилие от невозможности повлиять на ситуацию мучило его почти беспрерывно. Поначалу заверения самого себя в том, что он вносит свой посильный вклад, убивая полчища врагов, помогали, но чем дальше – тем меньше. Если бы он только мог сделать что-то более существенное… Что угодно, чтобы шансы благополучно завершить эту войну возросли. Чтобы и у них с Лолой был шанс… Глупые мысли никак не хотели уходить. Ему всегда хотелось большего. Сколько он себя помнил – ни один конечный результат его не удовлетворял. Джеймс всегда стремился сделать больше, лучше, и иногда Вселенная сотрудничала с ним, давая новые возможности. Например, когда навалила целую кучу обстоятельств и совпадений, превративших его в члена экипажа «Нормандии». Но, наверное, в конце концов всегда наступает момент, когда ты дополз до потолка и не можешь сделать уже больше ничего, только пытаться с него не упасть. В лабораторию Брайсонов он решил идти на самом деле только чтобы быть рядом с ней. Вслух, другим, да и самому себе тоже, он повторял, что «просто хочет помочь» и «да я на всякий случай». Но чем он мог помочь в научной лаборатории? Именно это он сказал и Шепард. - То, что произошло там, на Намакли… Это ненормально. Я на всякий случай. Если вдруг понадоблюсь. Лола посмотрела на него без тени подозрения и устало кивнула. - Мне нужно заехать в посольство. Он открыл рот, чтобы выпалить: «Я с тобой!», однако Шепард помешала ему, моментально добавив: - Прости, я поеду одна. Встретимся в лаборатории через полтора часа. Дверь не была заперта, так что он вошел и огляделся. Но он приехал рано. Или Шепард опоздала. Вега уже собирался вернуться на балкон, когда услышал сдавленные рыдания, доносившиеся сверху. Еще полгода назад он бы, наверное, сбежал даже при наличии смутной перспективы лицом к лицу столкнуться с горюющей женщиной, теперь же поднялся наверх без приглашения с твердым намерением помочь, чего бы это ни стоило. Он застал Энн Брайсон сидящей на полу у кровати. На комоде стояла фотография – Энн и, видимо, ее отец. Лицо показалось Веге смутно знакомым. Он где-то видел этого человека, но никак не мог вспомнить, где и когда. Джеймс не стал извиняться, не стал упоминать, что дверь была открыта – зачем? Она ведь наверняка знала об этом. Она отвернулась и попыталась спрятать от него лицо. - Можно я присяду? Энн кивнула и шмыгнула носом. Вместо того, чтобы сесть в кресло или на краешек кровати, он опустился рядом с ней на пол. - Простите, - сказала она через несколько мгновений. – Вы были на Намакли… Помогли спасти меня… А я даже не спросила ваше имя. Он представился. - Вега? А вы, случайно, не родственник Эмилио Веги? Мой отец некоторое время служил с ним вместе. Рассказывал пару историй. - Племянник, - кивнул Джеймс. Он внезапно вспомнил, где видел Гаррета Брайсона: на групповых армейских фотографиях дяди. В частности, кажется, на той, что была сделана в Шаньси. Энн утерла слезы. - Удивительно, как тесен мир, да? – добавил Вега. - Не то слово. А ваш дядя… Он… - вопросительная интонация не оставляла места для сомнений. - Не знаю. Он был мне как отец… Торчал на Земле, когда все это началось. Я не смог с ним связаться. Когда приезжаю сюда, каждый раз проверяю списки… Но пока ничего. - Это очень тяжело, - тихо сказала Энн. - Да, тяжело. Они помолчали немного, потом Джеймс спросил: - А истории интересные? - Да. Он всегда рассказывал интересные истории. И про армию, и про учебу… И про свои исследования. У него было столько теорий, идей… Он столько всего знал. Из-за него я взялась за эту работу. - Я тоже, - кивнул Джеймс, - пошел в армию из-за дяди. И вообще мне нравится думать, что даже если он… В общем, я продолжаю его дело. Он заслужил это в любом случае. Я уверен, что ваш отец тоже. - Его дело, - задумчиво произнесла Энн, как бы пробуя слово на вкус. – Вы и ваш коммандер ищете разгадку таинственной легенды. И мой отец тоже ее искал. Чтобы сделать легенду фактом. Мне некоторые его идеи казались безумными… Теперь я жалею, что мало вникала в его исследования, касающиеся Левиафана. - Потому что тоже хотите продолжать его дело? - Нет, - покачала головой Энн. – Потому что хочу отыскать чудовище, которое отняло у меня отца, и отомстить. Разве вы не для этого сражаетесь со Жнецами? Разве не это движет вами сейчас? - Да, наверное, это. Нет, не только это. Месть – это лишь для людей, которым нечего терять. Если бы он остался один на свете, то именно месть бы двигала им теперь. Но ему есть, что терять. Он борется за то, чтобы урвать кусок счастья. Или просто – за нормальную жизнь, которая вдруг стала недостижимой мечтой. - Знаете, когда все это закончится, может, встретимся еще раз и вы расскажете мне эти истории? - Когда все закончится… - задумчиво повторила доктор Брайсон. – Хорошо. Конечно. «Как будто мы вышли на финишную прямую…» Когда Шепард пришла в лабораторию, Джеймс нашел себе пристанище около заваленного всякой всячиной рабочего стола и воззрился на голову хаска. Сначала от мысли о том, что эта голова на подставке когда-то была человеческой, ему стало не по себе, потом голова на него завопила, он заглянул ей в рот, постучал по черепу, подергал за ухо и в результате понял, что человеком данный научный эксперимент никогда не был. Просто реплика, воссозданная копия. Заверив себя в этом сомнительном факте, он принялся совать научному эксперименту палец в рот. Научный эксперимент на него орал и пытался укусить. И в результате укусил, когда Вега отвлекся на доносившиеся до него слова Энн Брайсон о рахни. - Мы считаем рахни телепатами, но это не так. На коротких расстояниях королева использует феромоны, чтобы отдавать приказы рабочим. На далеких – нечто вроде органического коммуникатора, формирующего состояние квантовой запутанности. То, что делает Левиафан, имеет определенное сходство с этим процессом. - Простите, - вмешался Джеймс. – А кто-то еще пользуется этими вот… органическими коммуникаторами? - Я не исключаю, что есть другие формы жизни, которые пользуются подобным способом общения. Неизученные формы жизни. А почему вы спрашиваете? - Да я… Да так. Не обращайте внимания. Делайте, что делали, я буду тут. СУЗИ вновь смерила его взглядом, как тогда, на Утукку, перед импровизированной игрой в «Угадай Мелодию». Джеймс понял, что потом она обязательно будет задавать вопросы. Он отвернулся к голове и принялся дергать проводки за синим ухом. Голова притихла – кажется, ей это нравилось. Нет, она ведь все-таки точно не человеческая, да?.. В следующий раз он отвлекся на словах: - Позвольте ему контролировать меня. Завладеть моим сознанием. Вы сможете отследить сигнал. - Это слишком опасно, - ответила Шепард. - Я решаю, а не вы. Вы сами сказали, что я – ваш последний шанс найти этого монстра. В ее голосе слышалось злое отчаяние. Джеймс знал этот тон – пожалуй, слишком хорошо. Даже Шепард под натиском доктора Брайсон явно начала сдаваться. - Мы не можем знать, что случится… - нерешительно отозвалась она. - Если будем ждать, Жнецы доберутся до Левиафана первыми. И отберут у Энн возможность отомстить за отца… Ну разумеется. - Не делайте этого, - вмешался он. – Это же чертовски опасно. - Нет никакой альтернативы, - доктор Брайсон сказала как отрезала. – Просто нет. Вега заглянул в глаза Шепард и увидел там то же самое злое отчаяние – завуалированное, приглушенное, тщательное скрытое, как и все остальные ее эмоции, когда она на публике. Но оно было там. «Он зол и хочет убить вас…» После короткого дебрифинга Джеймс последовал за ней в лифт. Он не спрашивал разрешения, ничего не говорил, просто пошел. Когда дверь в ее каюту закрылась за ними, Джеймс схватил ее за предплечье и развернул к себе. - Лола… «Как будто мы вышли на финишную прямую…» - Поговори со мной. Она мягко высвободилась, прошла вглубь каюты, стянула ботинки, забралась на диван и поджала под себя ноги. Джеймс сел рядом. - Прости меня, - сказала она. Ему не надо было спрашивать, за что она извиняется. В последние дни они едва говорили, и Шепард головой уже была не здесь. Она уже была на Земле. В ожидании и страхе перед неминуемым финалом. Не имеет значения, что будет, потому что если мы станем думать о будущем и гадать, то свихнемся. Надо жить в отсеке сегодняшнего дня. Очевидно, если она и наловчилась на какое-то время жить в «отсеке сегодняшнего дня», то эта способность совершенно улетучилась. Наверное, где-то после Намакли. Может, и раньше. - Просто поговори со мной, - повторил он. - Близится день, - начала она, – когда нам уже нечего будет добавить к собранным ресурсам. Ни единого корабля, ни единого солдата. И тогда надо будет возвращаться. В теории - именно то, чего я добивалась все это время. Но теперь… - она покачала головой. – Теперь мне страшно это делать. Это финальная точка, жирная точка. И мне хочется надеяться на лучшее, - в ее тоне ясно слышалось «но я не могу». - А еще сильнее мне хочется не думать о будущем совсем, но я больше не способна о нем не думать. О нем и о том, что после этой самой жирной точки будущего у меня уже не будет. Она немного помолчала, Джеймс не вставал на пути ее монолога. - Я бы никому, кроме тебя, не призналась, Джеймс. И от этого мне тоже страшно. И сейчас ему не пришлось переспрашивать и уточнять. Шепард всегда, при любых обстоятельствах, сохраняла лицо и на публике, и даже в кругу близких людей. Это Джеймс мог рвать, метать, кричать едва знакомым людям: «Я не хочу забывать!» Только он мог публично разбивать кулаки об стенку, рычать, калечить обидчиков подручными предметами интерьера. Он давал волю своим эмоциям тогда, когда хотел, и так, как хотел. Она себе эту роскошь не позволяла… Ни с кем, кроме него. Да и с ним… Он вспоминал ту ночь в Ванкувере, после письма майора Аленко, почти каждый день. Думал о том, часто ли это случалось с ней – часто ли она ломалась наедине с собой, когда после всех неудач и треволнений наконец-то оставалась одна и клала свою каменную маску на прикроватную тумбу. Может быть, только один раз? Может быть, дважды, трижды? Но Вега был совершенно, абсолютно уверен в том, что никто, кроме него, подобных срывов не засвидетельствовал. И он по-прежнему хотел многое сказать ей. Не только о том, как сильно любит ее, но и как ценит то, что она позволила ему увидеть другую ее сторону, другое лицо - то, что за маской. Как благодарен ей за доверие. Он не стал. «И от этого мне тоже страшно...» Понимание окатило его как ушат холодной воды. Она по-прежнему боится доверять, всё еще не хочет привязываться. Спускать пар, избавляться от стресса при таких обстоятельствах – это нормально. Но сильная эмоциональная привязанность – удавка на шее. Она это понимала, Джеймс понимал. Но он позволил себе риск удушения, смирился с ним, простил его себе. Шепард – нет. Она как будто услышала эти лихорадочные мысли. Наверное, его лицо по-прежнему оставалось «открытой книгой». - Ты, наверное, думаешь, что я сожалею обо всем, что между нами произошло. Нет. Это банальный страх смерти. Шепард подняла голову и заглянула ему в глаза. - Я боюсь потерять тебя, - сказала она так тихо и сдавленно, что Джеймс едва услышал. - У нас один страх на двоих, Лола, - ответил он и притянул ее к себе, чтобы обнять. Просто обнять – потому что возможности слиться с ней в единое целое, спасти ее, забрать все ее страхи, не видел. «У нас всегда будет Ванкувер…» Его больше не волновало то, что СУЗИ наблюдает. Он слабо понимал даже, почему это волновало его раньше. Шепард вновь оказалась права: ко всему привыкаешь, и к такому – тоже. Он не просто привык, он прикипел. Этот корабль, его вездесущая ИИ, пилот с идиотскими шутками; Щербатый, вечно торчащий в своей чертовой сауне у батареи, Жучина с его едкими комментариями, Лиара и ее нерешительный взгляд, тихая походка и запах цветов; Эстебан, который целыми днями возится около шаттла и укоризненно качает головой в ответ на пошлые шуточки и похвалы в адрес «Мако»; Искорка и инженеры, как пчелы около улья-двигателя… Он любил их всех, потому что все они были частью Лолы, а значит – и частью него. И он хотел сказать, что если времени осталось мало, то нельзя терять ни единого мгновения, но вновь промолчал. - Я не пущу тебя на следующую миссию, - внезапно сказала она приглушенным голосом, спрятав лицо у него на плече. - Это еще почему? Шепард медленно отодвинулась от него. - Колыбель Сигурда. Пси Тофета. Деспойна. Я помню твою фобию, Джеймс. Ты сказал, что боишься океана без конца и края. Деспойна покрыта водой. - Это больше не фобия, Лола. Это херня просто мелкая, а не фобия.