Серафим

Около получаса назад Шепард вернулась со встречи с Советом – вернулась, сопровождая свое появление зубовным скрежетом, а если и он не был достаточно говорящим, то морщина между ее нахмуренными бровями картину довершала вполне емко. После этого она сразу же удалилась беседовать с Удиной и по каким-то другим своим делам. Вега продолжал ждать. Если бы он не знал, что происходило в этот самый момент на Земле, то никогда бы не догадался по окружавшей его обстановке. Стены пестрели экранами с рекламой, люди улыбались, ходили парочками и важно беседовали, все такие красивые и разодетые. На Джеймса в его тяжелых военных ботах, майке с эмблемой Альянса и демонстративно висящими поверх нее жетонами, смотрели как на кучку дерьма посреди цветущей клумбы. Он старался не обращать внимания. Стоял на веранде Посольств, сложив руки на груди, как будто ему на все плевать, пялился на вид Президиума и ждал Шепард, будто преданный пес. Он едва ли успел перекинуться с ней даже парой слов. Но Джеймс надеялся, что это досадное упущение будет исправлено, когда она вернется. Он скучал по ней. Скучал не только по их разговорам, но и по возможности постоянно ее видеть, пусть даже через камеры наблюдения. «Если бы было предупреждение, хоть какое», – в который раз думал он. Если бы только было больше времени подготовиться… Морально подготовиться к тому, что ситуация, уже успевшая стать для него привычной и родной за несколько месяцев, полетит в тартарары буквально за пару часов, если не минут. Теперь он с тоской вспоминал все, что произошло между ним и Шепард, пока она была в заключении, и постепенно приходил к пониманию – он никогда не был так счастлив, как когда находился рядом с ней. Несмотря на все дерьмо, случившееся в начале. Несмотря на то, что последние недели он вынужден был держать себя в руках – по собственному, вполне разумному решению. Вега знал, что это ужасно эгоистично – думать так, но ничего не мог с собой поделать: больше всего на свете он злился на Жнецов за то, что они отняли у него все это. Да, разумеется, и за все остальное тоже. Но если думать обо всех, кто страдает в эту минуту, и о том, что можно или нельзя сделать для них, и о тех, кого не удастся спасти… Так недолго и с ума сойти. Поэтому он старался не думать. Хотя размышлять о собственных проблемах было не менее больно. Он чувствовал себя так, как будто из него вырвали кусок и оставили здоровенную дырищу, которую срочно надо чем-то заполнять. На пути к Цитадели Джеймс шарился по кораблю. Он заглянул в каждый закоулок – кроме капитанской каюты, разумеется, – в поисках подходящего местечка, чтобы устроиться там поудобнее. В принципе, он мог бы остаться в каюте экипажа, похожей на большой барак, но там всегда торчало много народу, а Джеймс отвык спать в общей комнате. Пребывание в Ванкувере здорово его избаловало, однако он ничего не мог с собой поделать. Пока что. Стив, с другой стороны, спал там, но большую часть времени проводил рядом с челноками. Так что решение напросилось само собой. Джеймс обустроил себе маленькое гнездо в ангаре, рядом со стойкой с оружием. Смастерил что-то вроде раскладушки, подвесил простыню вместо ширмы. Не особенно уютно, зато мимо тебя не ходят каждую минуту и под ухом не болтают. И в самом крайнем случае можно просто взять матрас, положить его в шаттл, запереться и отоспаться там… Плюс хорошо, что кто-то знакомый рядом. Вега толком не был знаком практически ни с кем из экипажа, что весь состоял из молодых специалистов, большая часть которых жаловалась, будто бы их вместе с «Нормандией» взяли да и «угнали». В какой-то момент СУЗИ заперла их – кого в военном зале, кого в переговорной, кого в инженерном в отсеке. Она намертво заблокировала все двери, лишила членов экипажа способности не только помешать ей, но и попросту покинуть корабль. После этого Джокер и устроил миссию по спасению Шепард. Тогда все, разумеется, поняли, что СУЗИ вовсе не ВИ, но было поздно. Оказалось, что эта штука умеет управлять «Нормандией» без чужой помощи. С Кайданом Аленко Джеймс мельком пересекался еще раз – трудно не пересечься, когда находишься внутри обувной коробки. Они с Лиарой пили кофе на кухне и беседовали вполголоса. Джеймс прошел мимо них, не останавливаясь, к батарее корабля. Он хотел поглядеть, нельзя ли туда закинуть матрас и устроить гнездо, но у батареи было невыносимо жарко. Когда он возвращался, за столом уже никого не было. «Труп» доктора Евы положили в комнату за медотсеком и окружили защитным полем. В это помещение Джеймс не совался – он уже знал, что туда без сопровождающих нельзя. Шепард все это время торчала в своей каюте на верхней палубе. Когда она связалась с ним по внутренней связи и попросила сопровождать ее на Цитадель, Джеймс как раз сидел на раскладной табуреточке у шаттла и пытался развлекать судорожно работающего, будто муравей, Стива, тупыми разговорами. Не особенно успешно. – Да, уже иду, – моментально откликнулся Джеймс, вскакивая так быстро, что опрокинул табуретку. Эстебан бросил на него короткий взгляд, но ничего не сказал. Лиару Шепард тоже позвала. Вега решил, что Лиара ему, в принципе, нравится, хотя не успел еще толком разобраться с первым впечатлением и отделить его от ассоциаций с Трией. Большей частью Лиара ему нравилась потому, что от нее вкусно пахло. Не так, как от Шепард, нет, разумеется, ее запах не заставлял сердце биться чаще. Просто приятно. Что-то такое цветочное. И очень неуместное на воняющем металлом и потом корабле. Оттого и ценное. За Шепард пришел капитан Бейли, которого Джеймс видел в репортаже Эмили Вонг и поэтому узнал. Бейли поздоровался и увел ее на встречу с Советом. Джеймс сказал: – Я буду ждать у посольства Земли. Шепард кивнула, и всё. Времени на разговоры не было. Лиара очень быстро убежала по своим делам, а Джеймс еще раз вспомнил про Эмили. Он открыл омни-инструмент и полез рыться в новостях. «Последний репортаж Эмили Вонг, текстовая версия» висел практически во всех знакомых ему фидах. Последний репортаж. Последний. Джеймс никогда не плакал. В ситуациях, когда обычные люди плачут, он – злился. Но… «Хочешь узнать, как умирает человек? На таранной скорости». Он прочел это и не нашел в себе злости. Хотя и слез, конечно, тоже. Однако с этого момента его накрыла глухая тоска – накрыла и больше не отпускала. А когда справочная служба в доках не сумела предоставить ему никакой информации ни о дяде, ни об отце, тоска стала черной и совершенно непроглядной. Можно было, конечно, надеяться, что если их нет в списках погибших, то… Да, наверное, можно было… – Безусловно, я слышал, что произошло, – донесся до Джеймса чей-то голос. – Я уже потерял связь со всеми моими партнерами на Земле. Он мельком глянул через плечо и увидел двух беседующих волусов. Те стояли совсем рядом и Вегу, судя по всему, приняли за столб. – Но я некоторое время назад продал все акции, так или иначе связанные с кланом Земли. – Какая дальновидность, коллега. – Иначе я не был бы так успешен. Ну вот, хоть кто-то обсуждал Землю. Хотя ни эти волусы, ни, наверное, большинство населения Цитадели не предполагали, что скоро война доберется и до них. Продал акции – проблемы с войной окончены, живи как жил. Идиоты. Джеймс снова отвернулся к стеклу. Интересно, есть ли рыба вот в этих красивых прудиках внизу?.. Перед тем, как принять решение обосноваться в ангаре, он зашел к пилоту. Джокер как раз смотрел какой-то фильм на своем омни-инструменте. – Ого, ты говорил правду про кнопочки и экраны, – заметил Джеймс, заглядывая ему через плечо. Пилот и не подумал судорожно отключать фильм и прятать руку – спокойно поставил его на паузу и повернул кресло. – СУЗИ за рулем, – сказал он. – Зачем пришел? – А мне запрещено? – Не люблю, когда мешают работать. – А ты разве работал? Джокер манерно развел руками. – Ты зачем вопросом на вопрос отвечаешь? Волус, что ли? Джеймс присел на соседнее кресло, не спрашивая разрешения. – Слушай. Ты мне честно скажи, ты про Аленко наврал, да? Этот вопрос мучил Вегу уже некоторое время. Он толком ничего не знал про майора Бакенбарды, но несколько случаев короткого взаимодействия из раза в раз убеждали его в том, что майор не тот человек, который способен кого-то подсидеть или кому-то нагадить исподтишка. Это в принципе было не в его природе. – Наврал, – спокойно признался Джокер. – Он даже не имел доступа ко всем этим камерам, точно знаю. – И зачем наврал? – Ну прости. Я думал, что ты не станешь разбираться. Просто очень хотел, чтобы ему кто-нибудь набил морду. Сам я не могу, так пусть бы кто-нибудь… За Горизонт, за капитана. Касуми ему счета поломала, СУЗИ заменила все его отчеты и документацию порнушкой, но… – Но тебе хотелось, чтобы кто-то его тупо побил. – Ага. Ты же побил? Ну скажи, что побил, ну скажи. Джокер сделал щенячьи глаза, и Вега понял, что сердиться на него в принципе невозможно. Особенно учитывая благородные намерения. Он улыбнулся. Пилот улыбнулся ему в ответ и произнес, явно кого-то цитируя: – Луи, мне кажется, что это начало прекрасной дружбы. Хотя Джеймс понятия не имел, откуда цитата, но с сутью был полностью согласен… Когда на веранде смолкли голоса, он подумал, что это вернулась Шепард и все отвлеклись от разговоров, чтобы на нее попялиться, но то был лишь турианский Советник – во плоти и в сопровождении двух телохранителей. У лифта ему наперерез бросилась какая-то журналистка: видимо, она уже некоторое время дожидалась его с камерой наготове. – Сэр! Калисса аль-Джилани, Новости Вестерленд. Сэр, есть ли у вас какие-либо комментарии по п… Один из охранников грубо толкнул журналистку, а Советник, ни на секунду не замедляясь и не обращая на нее никакого внимания, проследовал дальше, к стоянке аэрокаров. Калисса аль-Джилани быстро пришла в себя и начала вполголоса надиктовывать что-то гневное своей камере. Джеймс расслышал «грубая сила» и «явно избегает ответственности». Шепард появилась буквально через полминуты и, надо сказать, время она выбрала отличное, ведь публика была еще увлечена обсуждением дефилирования Самого Главного Турианца на Цитадели по этажу, и на Великую Спасительницу Галактики внимания не обратила. Впрочем, возможно, ей помог и тот факт, что одета она была в гражданское. Создавалось ощущение, что, отправляясь на Цитадель, Шепард вознамерилась сделать себя как можно более неприметной: надела на себя черное и серое, зачесала волосы, спрятала жетоны под майкой… Джеймс пристально смотрел на нее все те мгновения, пока она шла из коридора, ведущего к посольствам, к нему. Он знал, что пялиться неприлично, но ничего не мог с собой поделать. Калисса бросилась к ней и принялась пулять в Шепард вопросами как из пушки Гаусса. Шепард выслушала всю эту тираду с непроницаемым лицом, потом похлопала Калиссу по плечу и сказала ей что-то, от чего журналистка чуть не пустила слезу. – И продолжайте задавать Совету сложные вопросы, Калисса, – в заключение выдала Шепард громко и с пафосом. – Вы нужны нам, и вы нужны нам здесь. – Сп-пасибо, коммандер. Теперь Вега вспомнил эту Калиссу. Он как-то мельком видел клип, где ее избил посол волусов. Дал ей по коленке, повалил и принялся ножками пинать – этот клип потом наложили на веселую музыку и добавили закадровый смех. У нее даже голос и интонации были мерзкими, хотелось врезать ей, вот просто чтобы заткнулась. Вега в очередной раз подивился самообладанию Шепард. – Турианцы хотят, – начала Шепард без предисловий, – чтобы я вытащила их Примарха с Палавена. Тогда есть шанс, что он будет переполнен благодарностью и поможет нам. Она коротко пересказала встречу с Советом и то, что за ней последовало. Джеймс не удивился, хотя злость горьким привкусом затопила ему рот почти сразу. Проклятые бюрократы, не меняются вообще. – А еще меня восстановили в качестве СПЕКТРа. – Это хорошие новости, да? Она усмехнулась. – В свете происходящего – даже и не знаю. Может, и хорошая, если не учитывать тот факт, что эта так называемая «должность» сейчас толком не имеет никакого значения. Просто подачка. Именно такое ощущение создалось и у него. Кость собаке бросили, чтобы не лаяла. – Мы отправляемся сейчас? – Нет, сначала я хочу вытащить моих инженеров. СБЦ заполняет какую-то документацию, отправляет запросы… Черт их знает, сколько времени это займет. Наверное, полчаса-час. Кроме того… Шепард разжала ладонь и показала ему кредитный чит. – Тут все мои личные сбережения. – И?.. – В самое ближайшее время на Цитадели подскочат цены на еду. Когда сюда хлынет поток беженцев. Они даже пасту перестанут бесплатно выдавать, я в этом уверена. Так что я решила… – она на секунду поджала губы. – Не знаю, Джеймс, может, это идиотизм. Короче, я сняла склад и сейчас встречусь с одним старым знакомым, который занимается оптовыми поставками… Очень хочу, чтобы все это складское помещение было от пола до потолка уставлено продуктами и медикаментами до конца сегодняшнего дня. Я буду их раздавать, когда тут станет худо. Если я могу сделать что-то для беженцев лично от себя… Короче… Ладно. Вега не знал, что сказать. Он выжал из себя только: – Это… очень благородно, коммандер. – Не называй меня так. – А как? – и этот вопрос не был шуткой. – Ты теперь мой офицер. Шепард поморщилась: – Чинопочитание от тебя вызывает у меня икоту, Джеймс. Она кивнула в сторону выхода, потому что люди как раз начали на них пялиться, кто-то даже сфотографировал. – Это еще почему? – спросил Вега уже в лифте. – Ну потому что… – она посмотрела на свои ботинки; удивительно, как ладно и красиво она беседовала с политиками и журналистами, и как тяжело ей, в сравнении с этим, давались разговоры о личном. – Черт, Джеймс, чувствую себя непоследовательной. Трудно отвыкнуть, понимаешь? Не хочу отвыкать… Сердце весело подскочило у него в груди и ударилось в кадык. – Никогда не думала, что скажу это или даже подумаю, но месяцы в Ванкувере… По-моему, я была абсолютно счастливым человеком. И сама этого не понимала. Дело даже не в безделье. Нет, совсем не в нем. Дело... "в тебе"? Ему не надо было спрашивать, что Шепард имела в виду. Веге так сильно хотелось обнять ее и поцеловать, что аж колени тряслись. Вместо этого он лишь взял ее за руку, поднес к лицу и притронулся губами к ее ладони, глядя Шепард в глаза. Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением. – Ты не прекращаешь меня поражать, Джеймс. – Да ну? – Когда я тебя впервые увидела, я подумала, что ты… – Бык, – подсказал он с улыбкой. – Знаю. Никому не говори, что я мягкосердечный, Лола, а то ведь, не ровен час, попробуют воспользоваться. – Лола, – кивнула она. – Вот. Это мне нравится. То, что она сейчас сказала, перечеркнуло «ничего не получится», да? Ведь перечеркнуло же. Глухая тоска немножко отступила. Джеймс отдал бы очень многое, чтобы узнать, что происходило и происходит в ее голове… …Он никогда не узнает. Когда она отыскала Андерсона и поделилась с ним намерениями сдаться Альянсу, Дэвид попросил дать ему пару дней времени, а также отправиться на Омегу. Шепард не стала задавать лишних вопросов, она собрала команду в переговорной – тех, кто еще оставался и не покинул ее сразу после возвращения с базы Коллекционеров, и объяснила ситуацию всем и сразу. – Я высажу вас там или же на Земле, если пожелаете. Вы вольны теперь делать все, что захотите. Но помните о том, что предстоит. Кто-то пытался отговорить ее, рекомендовал ей скрыться от Альянса и пуститься в бега. Но она никогда бы на такое не пошла. Гаррус молчал. Только он понял всё, только он одобрил ее намерения целиком и полностью. Несмотря на то, как сам относился к правилам, законам и нормам. Ответственность приходит вместе с властью. Если пренебрегать последствиями своих поступков, недолго превратиться в тирана. Тяжелее всех было прощаться именно с Гаррусом, потому что едва ли на борту «Нормандии», да и вообще где-либо в этой Богом проклятой Галактике, у нее был друг настолько близкий. Никому она не доверяла так безоговорочно, как Гаррусу – даже Андерсону. А еще больно было расставаться с Грюнтом. Шепард не воспринимала его как сына до того момента, как он сошел с корабля в доке на Омеге и потопал прочь, то и дело оборачиваясь на своего «боевого командира». Пока она провожала его взглядом, сердце внезапно сковала такая тоска, которую нельзя спутать абсолютно ни с чем; ее знает любая женщина, даже если у нее никогда не было детей. Потом Андерсон вернулся на борт с… вот этим человеком. Шепард понятия не имела, кто он, откуда взялся, и, главное, почему именно он. Лейтенант Джеймс Вега, огромный мужчина с рассеченным виском и текущей по лицу кровью, с этой его горой мышц, шевелящимися от злости желваками, напряженным взглядом из-под низких бровей… Создавалось впечатление, что Андерсон решил найти ей самого страшного зверюгу, чтобы он рвал на части и тех, кто попытается подступиться к ней, и ее саму, если вдруг сделает шаг в сторону. Ей даже грешным делом подумалось, что Вега – эдакий шмат мяса, тупой и ведомый, который приставлен к ней даже не адмиралом Андерсоном для того, что охранять ее, а кем-то другим из командования Альянса, кем-то гораздо менее дружелюбным – чтобы следить и доносить. Таким было первое впечатление. Оно рассеялось настолько быстро, что Шепард не успела заметить переломный момент. За фасадом типичного альфа-самца, огромного медведя скрывался (и очень неумело, надо сказать, скрывался) маленький, напуганный и брошенный всеми щенок. Шепард почуяла травму в первый же день. Травмой и самоедством от лейтенанта Джеймса Веги разило за версту. А еще, несмотря на то, что Шепард его не знала, он явно знал ее. Один из ее преданных фанатов... Самым оголтелым, конечно, являлся Конрад Вернер, но встречались и такие – которые только одним взглядом вещали о том, кем именно ее считают. Что ж, подумала она, лейтенанту предстоит разочароваться в своем кумире, так быстро и бесцеремонно сброшенном с пьедестала. Он скоро оставит свои попытки расшевелить ее, скоро скажет ей, что ему не интересны ее россказни, скоро, вот сегодня. Сегодня. Сегодня точно. Вместо этого – «Лола». Вместо этого он спас ей жизнь. Вместо этого… Конечно же, все красноречивые взгляды, которые он бросал якобы украдкой, не скрылись от ее внимания. Но Шепард не придавала им особого значения. На нее достаточно часто так смотрели мужчины, кроме того, болезненные ассоциации с Кайданом не хотели идти из головы. Он тоже… смотрел. Не так, как Вега, не молча и пожирая ее глазами, будто удав – кролика. Кайдан смотрел действительно украдкой, Кайдан много и витиевато говорил, Кайдан открывал объятья и тут же закрывал, Кайдан стоял по ту сторону болота и вопрошал: «Ты уверена, что хочешь идти ко мне? Ты действительно уверена? Ты еще можешь отказаться». А Вега… Он молчал, но его лицо было открытой книгой. И в какой-то момент Шепард поняла: никто, никогда, ни один мужчина не смотрел на нее так, именно так. Эта мысль поселилась в голове и, как маленький якамар по древесине, стучала и стучала в висок клювом. Вместе с ней пришли и другие мысли, в наличии которых она бы никому не призналась по доброй воле. Например – «интересно, каков этот мужчина в постели?» Что главенствует – его показной «звериный» фасад или его скрытая натура? Он грубый или нежный? Да какая разница, его в любом случае хотелось раздеть и облизать. Шепард корила себя за это. Не маленькая же, в конце-то концов. Достаточно видела мужчин, которые наращивали мышечную массу с еще большим фанатизмом – как будто мышцы могут помочь им закрыться от всех бед мира. Достаточно повидала татуировок. Но еще был его запах… Сильный, иногда даже резкий и очень, очень приятный носу. От Кайдана всегда пахло чистотой, мылом, гелем для волос. Настоящий аромат его тела терялся за всеми этими парфюмерными отдушками. Вега разительно отличался. От Веги пахло мужчиной. Так крепко и хорошо, что иногда Шепард приходилось давить в себе девочку в пубертате, давить головокружение, давить желание просто, без предисловий, подойти, уткнуться носом в колючую шею Джеймса и сделать глубокий вдох. Однако разум правил бал. Он всегда правил бал, а особенно громко заговорил после Горизонта… Ее жизнь – вторая жизнь – не для любви и не для привязанностей. Не таково ее предназначение, и горький опыт с Кайданом лишь подтверждал это. Нельзя надеяться ни на кого, кроме себя. Нельзя верить никому, кроме себя. И, возможно, сейчас Джеймс Вега думает, что влюблен, однако пройдет неделя, месяц, год… И все это развеется как дым. Она доверится, он предаст. Уйдет именно тогда, когда будет нужен сильнее всего. Нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя. Когда Шепард прочла короткое письмо от Кайдана, когда откатил первый шок, когда руки перестали дрожать, когда вдруг стало понятно, что никаких чувств уже нет и что от дома осталось одно лишь пепелище, она сгребла все остатки решимости и сказала себе, что нельзя держать лейтенанта Вегу подвешенным в воздухе, как болванчика на стенке. Ничего не получится. Наступила ночь, и на нее навалилось сразу всё – и то, что ей предстояло, и то, что написал Кайдан, и что он сказал на Горизонте. Но особенно – ужасный, душераздирающий взгляд Джеймса. Которым он посмотрел на нее после того, как Шепард сказала ему то, что должна была сказать. Что правильно было сказать. Она отказала себе и ему даже в самом малом – в надежде. Она кусала подушку, ревела, как маленькая девочка, не в силах остановиться, и тонула, впервые в жизни тонула в жалости к себе – огромной, жуткой и безбрежной, как океан. Как бы поступил Кайдан в ответ на такие слова? Безропотно отошел бы в сторону и никогда бы больше… Никогда. Она ждала такого же и от Джеймса. Завтра он будет разговаривать с ней так, как полагается. Больше никаких улыбок, никакой болтовни, никакого флирта. Все встанет на свои места. Все будет правильно. Все будет чудовищно. Ей не хотелось, чтобы завтрашний день наступил. А потом случилось чудо. Это было как… как если бы она его ударила, а он подставил другую щеку. Он не сдался, не опустил руки, не ушел, не отвернулся. Он был рядом. Он остался. Он знал, что ей на самом деле нужно, гораздо лучше нее самой. Никакого болота. Никакой узкой тропинки, по которой надо пробираться, тщательно обдумывая каждый шаг. Никаких полутонов. А если болото и будет... Она знала, что достаточно сказать слово, и Джеймс поднимет ее на руки и понесет. И она любила его за это. За это и за всё остальное. Понимание того, что любит, пришло из ниоткуда после первого глотка бурбона, пришло и ударило об нее с силой яростного крогана. Но Джеймс никогда, никогда не узнает. – О чем думаешь? – спросил Вега, когда они зашли в шумный клуб, где ей назначил встречу Мышонок. Последний уже ждал у стойки, воровато оглядываясь по сторонам. – Думаю, успеем ли мы выпить по стопочке перед отлетом…