Серафим

Вся многочисленная рать Совета Безопасности в полной мере возобновила работу только после наступления нового года. И снова Шепард вышла из комнаты для допросов с выражением нескрываемого удивления на лице. – Ну? Опять спрашивали про докторшу? Шепард помотала головой, нахмурилась и потерла шею ладонью. – Они разморозили мой счет. – Это же хорошо, да? – И назначили дату суда. Он очень, очень скоро. Джеймс открыл рот, да так и замер. То есть как это – дата суда? А как же то, что говорил Эстебан, насчет того, что ее, мол, не будут судить и сажать? – Но как же… А я думал… Он думал, он верил, он был почти уже уверен в том, что ее подержат еще немного и отпустят безо всякого трибунала. Шепард притронулась пальцами к его губам, и от этого жеста у него не только отнялся язык, но и ноги – немножко, самую малость. – Не здесь, лейтенант. Она хотела его заткнуть? У нее получилось. В комнате Шепард внезапно сделала то, что включило в голове Джеймса тревожный звоночек. Слишком уж сильно это напоминало ему первые дни в Торонто… Шепард приклеилась к окну – положила на стекло обе ладони, прислонилась лбом и застыла в такой позе. На этот раз он не стал ждать, пока она отомрет, не стал думать, что сказать или сделать. – Лола, когда? – Через две недели. Джеймс положил ей руку на плечо, ожидая, что сбросит. Но она на мгновение склонила голову в сторону – так, как будто хотела потереться о его ладонь щекой. Он едва заметил, это длилось всего долю секунды. – Какой твой самый большой страх, Джеймс? Если не секрет. – Ты чего, Лола, я же абсолютно бесстрашный, – он потрепал ее по плечу и убрал руку. – А твой? В глубине души он уже знал ответ. – То, что в один совсем не прекрасный день я официально перестану быть военной и до конца своих дней останусь простой женщиной. И Джеймс понял – тоже в глубине души, причем там, куда не проникает солнечный свет, – что хочет этого. Он прошел такой долгий путь за пару месяцев, от «коммандера», уважения и поклонения до тех чувств, которые обычно испытывают к «простой женщине». Вернее, не к простой, а к особенной… Но – женщине. Он уже почти перестал отдавать себе отчет в том, что перед ним по-прежнему все та же бравая героиня Галактики. – Единственное, что я хорошо умею – это быть солдатом. Не знаю другой жизни. Больше ничего не умею. – Мне это знакомо, – просто ответил он. – И мне не нравится то, во что я здесь превращаюсь. То есть до поры до времени это прекрасно – горячая еда, мягкая постель, куча свободного времени. Но мне начинает казаться, что я теряю хватку. Это невозможно, Лола. – Да скорее Палавен заморозится. Шепард усмехнулась. – С вами мир становится ярче, мистер Вега. Ему ужасно захотелось обнять ее – крепко, аж до хруста. Но он не стал. Они немного помолчали, потом Джеймс сказал: – И это мне тоже знакомо. Если честно, я маюсь от скуки. – Ты совсем не этого ожидал от задания, а, Джеймс? – Нет, совсем не этого, – честно ответил он. – Я не привык прохлаждаться. Вот если бы «Цербер» нападал регулярно… А так мне только одно помогает держаться. Шепард обернулась и пытливо посмотрела на него. Только тогда Джеймс понял, что именно ляпнул. – Я имею в виду… Ну... – Джеймс… Проехали. – Тот день, когда тебя назначили первым человеческим СПЕКТРом… Я смотрел по видео… Я просто надеюсь, что даже если чин заберут, то… Она мягко улыбнулась уголком рта. «Ну да, конечно». – …то ты все равно сможешь остаться СПЕКТРом. Я это имею в виду. В смысле, что… – Я поняла, – кивнула она, снова отворачиваясь к окну. – Нет, этого не будет. Да и, кроме того, что это за СПЕКТР без корабля? – Ну а как же «Нормандия»? – «Нормандию» официально вернули Андерсону. Он планирует сделать из нее что-то вроде командного центра. Они как раз мне об этом сказали. Я, конечно рада за него, но… – Шепард осеклась. – Да, – сказал Джеймс. – Да, я понимаю. Чего же здесь не понять. Это ее корабль, с ней «Нормандия» стала тем, чем являлась на данный момент и, кому бы ее ни отдали, пусть даже Господу Богу, все равно будет тяжело. Ко всему прочему, до сих пор Шепард наверняка думала, что находиться в подвешенном состоянии морально легче, а сейчас вдруг оказалось, что она, в общем-то, даже и не была толком в подвешенном состоянии. Вот, подвесили наконец-то. – Океан. – Прости, что? – Океан – мой самый большой страх. Он произнес это совершенно неожиданно для самого себя, глядя на мирные волны-барашки, вяло бьющиеся о зимние пляжи Английского Залива. – Боишься моря, Джеймс? Странно. Если меня не подводят фрагментарные знания о географии Земли, Пуэрто-Рико – это остров. – Я вырос в Калифорнии… Нет, я не моря боюсь, а безбрежного океана, без конца и края. Вот если бы планета была покрыта океаном полностью, и ты в нём на лодке, например… – И суши никогда не будет. Он кивнул. Мысль, жуткая, темная и холодная, пришла как будто из ниоткуда. – Ну а что насчет пауков? – улыбнулась Шепард. – Или каких-нибудь других ползучих гадов? – Я как-то ел тарантула. Жареного. Вкусно, как краб. Черт, даже жалко, что они такие маленькие. – Да ты и вправду бесстрашен, лейтенант. Как раз такой человек мне понадобится в команде! Если у нее когда-нибудь снова будет команда… И, наверное, она тоже так подумала – ее лицо сразу омрачилось. – Кстати, о еде. Мне дали немножко больше свободы. Могу теперь ходить в офицерскую столовую на втором этаже. – Бьюсь о заклад, – осклабился Джеймс, – это потому что им надоело присылать эти раскрасивые подносики с вазочкой и цветочком. – Ха. Ну так что, пойдем, отобедаем там, где тусуются все важные шишки? – А там конвейер? Типа берешь поднос и ползешь к десертам? Шепард хрипло рассмеялась: – Вот заодно и выясним. Конвейера не было; столовая, окнами выходившая на сквер, который Джеймс все еще называл «двором для прогулок заключенных», была скорее похожа на опрятное семейное кафе, а офицеров обслуживали мехи. – Кажется, наш официант на меня сейчас осуждающе посмотрел, – сказал Джеймс, когда мех, получив заказ через свой холо-интерфейс, откатил в сторону кухни. – Ну что я могу поделать, люблю мясо с кровью. – Ему придется смириться, – Шепард достала из стакана на столе хлебную палочку с кунжутом и принялась задорно ею хрустеть. – Не хватает свечки и цветов для романтики, – отозвался Джеймс, нервно оглядываясь на обедающих, которые пялились, в свою очередь, на Шепард и, как старушки-сплетницы, переговаривались за своими столами – тоже явно о ней. Один лейтенант-коммандер, повязавший на шею белую салфетку, чтобы форму не заляпать, целых пять минут, кажется, сидел с открытым ртом и застывшей в воздухе вилкой с куском шницеля на ней. Сидел и глядел, не мигая, а шницель стыл. Но, похоже, Шепард это не волновало. Она как будто не замечала зевак – наверное, привыкла уже. Когда заказ принесли, она и подавно отдала все свое внимание стейку и картофельному пюре с рокфором. – Вкуфно, – сказала она с набитым ртом. – Еф вавай, Двеймф. Однако Веге мешало покалывающее шею раздражение. В тренажерке все хотя бы занимались делом. Или притворялись, что занимаются. А тут все, словно сговорившись, оставили свои ленчи, чтобы попялиться. Он не мог представить себе, что может испортить ему аппетит эффективнее, чем перешептывания за спиной и все эти взгляды якобы украдкой. К сожалению, мироздание решило ему продемонстрировать, что могут быть вещи похуже. – Шепард… Она вздрогнула, отложила вилку и обернулась – медленно, как будто очень хотела, чтобы этот хриплый голос оказался звуковой галлюцинацией, как будто давала ей шанс рассосаться... Вега поднял взгляд от своего еле прожаренного стейка и озверел – моментально. Майор Бакенбарды. Собственной напомаженной персоной. Вега со звоном уронил вилку. – Кайдан, – глухо сказала она. – Что ты здесь делаешь? – Я знаю, что тебе разрешили спускаться сюда… Потому что сам, небось, этого добился, не так ли, майор Бакенбарды? Ах, разрешите ей ходить туда, где я смогу поприставать к ней с моими… черт… соплями. – Решил прийти и… И таки пришел, и сидел тут, наверняка, в углу с завтрака, ногти грыз и ждал ее, как подросток – первую красавицу во дворе школы, боялся отбежать поссать. – Ты не возражаешь, если я прис… – Я возражаю, – перебил его Джеймс и взялся за тупой столовый нож, как маньяк – за орудие убийства. Майор Бакенбарды медленно повернулся к нему, словно только что заметил. – Лейтенант Вега, оставьте нас на минуту. – Это приказ, сэр? – Да. Думает, что сыграл козырным тузом, пендехо. Не подчиниться приказу старшего по чину – значит, схлопотать на свою жопу целую гору неприятностей. А ведь майор Бакенбарды не так туп, как кажется и, быть может, внутри его черепа не только гель для волос. Он ведь всё просек. Это читалось во взгляде майора: больше никакого дружелюбия, как при первой встрече на корабле, никакой вежливости и равноправия. Он распознал в Веге соперника. Что ж, распознал, так пусть и получает, чего ждал. Джеймс криво усмехнулся и – не сдвинулся с места. Это могло закончиться очень нехорошо, если бы Шепард не сказала: – Я уже наелась. Давай поговорим в другой раз, Кайдан. Джеймс? Идешь? Он взял со стола льняную салфетку, манерно обтер рот и бросил ее обратно. Шепард за это время успела дойти до выхода, майор Бакенбарды смотрел ей вслед с такой нескрываемой тоской, что Веге даже стало его немного жалко. – Стоп, – сказал он Джеймсу, когда последний уже поднялся. – Что это? Что происходит, лейтенант? Наверное, он очень многое хотел спросить. «У вас роман?» или «Ты что – с ней спишь?» и «Какого хрена ты не подчиняешься моим приказам?», а может быть, даже и «Ты в курсе, что я могу за это добиться для тебя очень страшной анальной кары?» Но он не стал. В его глазах как будто потухла лампочка, и Джеймс понял, что все, что сейчас волновало майора – это тот факт, что «его» женщина просто встала и ушла. Он надеялся на другое. Он наверняка ждал, что самый худший из всех вероятных сценариев – получить от нее по морде. А потом носить фингал, как медаль. Но каждому мужчине известно, что равнодушие гораздо, гораздо паршивее ярости. И бьет гораздо больнее, чем любой кулак. Может, поэтому майор и не смог выдавить из себя ничего более внятного, чем почти отчаянное «Что происходит?» – Она уже наелась, – пожал плечами Вега.