Серафим

Когда Джеймс явился с обедом, Шепард читала, сидя в кресле у окна и поджав под себя ноги. – Мэм? – С ума сойти, сколько всего я не читала. Тут куча всего интересного. Ты знаешь, что они написали мою биографию? – Знаю. Даже успел заценить. У меня уйма вопросов… – Оставим их на следующий раз. – Так вы ее читаете? – Боже упаси. И на милю не подойду. Джеймс не удержался и хохотнул. Что же она скажет, когда узнает, что о ней и мини-сериал сняли? Впрочем, эту новость он оставил на потом. – Так отблагодарим же Гейлорда. – Предлагаю называть его Гейл. – Согласен. И все-таки можно один вопрос? – М, – она отложила датапад и с явным интересом понюхала контейнер с едой. Кажется, к ней вернулся нормальный аппетит. – Почему вас так назвали? Имя такое… Ну… говорящее. Солдат Джейн. Как в сухой статистике. Шепард скривилась. – Когда я только родилась, родители чуть не колотили друг друга, решая, как меня назвать. Они даже составили длиннющий список всяких имен, которые им нравились, и ссорились из-за него, не переставая. Папе нравились экзотические имена, маме – благородные и классические, проверенные временем. Так я и прожила без имени месяц с лишним. А потом у меня как-то поднялась температура, родители в панике потащили меня в медотсек… Это был здоровенный МВС, просто громада… Медсестра спросила имя, без имени она оформить меня не могла. Новый пациент же. И тут родители поняли, что им надоело ссориться, и мое здоровье куда важнее, чем спор из-за имени, и оба назвали самое простое имя, которое пришло им в голову. – Джейн. – Джейн. А вообще технически меня могли назвать и Мария, и София, и Эсмеральда, и Мэри-Энн, и Лив, и… хм… Валькирия! – Или Лола. – Это вряд ли, – улыбнулась она. – Кстати, почему Лола? Джеймс сел за стол и развернул свой обед. Кажется, там даже имелось мясо. Трудно сказать наверняка, из чего рагу. Пауза дала ему возможность выдумать правдоподобную ложь. – Ну… вообще так звали сестру моего лучшего друга. В детстве. Боевитая была девчонка. Вроде вас. Шепард кивнула и улыбнулась. Она поверила. Еще с подросткового возраста, с тех самых пор, когда он проходил через муки полового созревания, ему начал сниться один и тот же сон – с небольшими вариациями. Вернее, нет, не так, вариации эти с возрастом становились все более разнообразными, однако Джеймс все равно знал: это один и тот же сон, и точка. Ему снилась девушка. Ее внешность менялась, она была зыбкой, как туман. Окружавший ее антураж тоже менялся: то это был цветущий сад, то желтый песок у моря, как в Гуайнабо, то стеклянный калифорнийский пляж, то вообще семейное кафе. Космический корабль или инопланетный пейзаж – никогда. Почти всегда что-то из детства. Менялись разговоры, которые Джеймс вел с ней. Менялись ее ответы: иногда она молчала, иногда давала советы, иногда открывала ему потрясающие, невероятные истины и тайны, которые он, увы, к утру забывал… Не менялось одно – то, что он чувствовал в каждом таком сне. Спокойствие, умиротворение, желание просто быть рядом с ней, остаться там навсегда, любить ее, оберегать ее и быть для нее всем. Джеймс именовал место, в которое попадал в таких снах, «Рейно де долорес» – «королевство печалей», потому что эта девушка всегда знала, что его гложет. А ее он называл сокращенно от Долорес – Лола. Лола… В том числе и по названию старинной привязчивой песенки своего соотечественника, где пелось о девушке, которая любит гулять одна, идет вперед, а следом за ней крутится мир. Царство Лолы со временем стало волшебным местом, куда мозг уходил отдыхать во сне, когда уже в принципе не оставалось никаких моральных сил. Лола не приходила по заказу. Он не мог знать и не знал, когда ждать ее в следующий раз. После Фел Прайм она снилась ему почти каждую ночь, причем ничего не говорила, просто сидела рядом. И именно Лола и ее царство – Джеймс был твердо, абсолютно твердо уверен в этом факте, хотя никогда и никому бы в этом не признался, – помогли ему продержаться и не пустить себе пулю в рот. Он бы в принципе никогда-никогда-никогда не признался в том, что ему снятся сопливые романтичные сны с морем, радугой и ощущением абсолютной любви. Но однажды напился с дядей и проговорился. Не все, только мелочи. Дядя Эмилио похлопал его по плечу и сказал, что это просто мама навещает Джеймса во сне. Джеймс был с этим не согласен: сыновней любви к Лоле он не испытывал никогда, нет, ничего похожего. Тем более если учитывать то, что прошлой ночью Лола приснилась ему с лицом Шепард. Он полдня провел, глядя на Шепард через систему видеонаблюдения. Как приклеенный. Сидел, смотрел на нее, думал о ней. «Мягкотелая». Шринк и правда был какой-то тронутый, но он, пусть и искаженно, ухватил суть. Кусочек сути. Шепард действительно казалась по природе своей доброй женщиной. Удивительная вещь – другой бы на ее месте давно озверел. Зачерствел бы, обозлился. Чуть что не так – сразу в морду. Может, поэтому ей так много удалось совершить, может, в этом всегда было ее главное достоинство: именно в способности не звереть, сохранять чувство юмора, отрешаться от любой, даже самой жуткой, ситуации, находить силу в дружеской поддержке. Письма ее друзей этот факт отчасти доказывали: жестокому военачальнику никто бы не написал «Я так переживаю за тебя» и «Я плакала, когда узнала». Вряд ли бы вообще писали. В новостях, в клипах она всегда казалась каменной, но только сейчас Джеймса как по башке стукнуло пониманием очевидного: каменная маска не означает, что за ней прячется бесчувственный и равнодушный человек. Шепард читала весь остаток дня. Кажется, она выбрала что-то смешное – то и дело улыбалась и несколько раз даже хохотала в голос. Каменные люди не смеются. Каменные люди не читают юмористические романы, каменные люди не усыновляют маленьких кроганов. Смотрел на нее, думал о ней… А потом ему приснилась Лола. Они сидели вдвоем на галечном берегу озера – того, что видно из окна, но совсем рядом с водой. И оно не было грязным, нет, напротив – чистое и прозрачное. Из воды вылез аллигатор и пополз прямо к ним. Джеймс не испугался – в Царстве Лолы не нашлось бы места для страха, никогда. Он твердо знал, что сможет защитить ее и что она сделает то же самое для него в случае опасности. Аллигатор доковылял до них и уселся прямо рядом с Лолой. Тогда Джеймс повернул голову и посмотрел на нее. Он ждал, что снова будет смешная шляпа, какие бабушка носила, когда он был маленьким, или платок, или вуаль. Что угодно, чтобы скрыть лицо – Лола всегда скрывала свое лицо... И тут вдруг – Шепард. «Вот, – сказала она, поглаживая аллигатора по голове и улыбаясь, – знакомься, это мой сын!» Джеймс открыл глаза и рывком поднялся. Утро уже наступило, а Шепард еще спала – впервые за несколько дней она не вскочила в пять утра, не принялась спозаранку убивать тень, стоять на голове, садиться на идеальный шпагат и обзывать кого-то сволочью. Спала. Вега переполз за компьютер. Она крепко обнимала скомканное одеяло, положив на него ногу – свою идеальную, черт подери, ногу, а другую вытянув вдоль. На ней не было ничего, кроме той самой многострадальной черной майки и трусиков. Джеймс помотал головой, отгоняя навязчивые мысли – те, что окрестил «неподобающими». Звонко бряцнули солдатские жетоны на его шее. Мысли не желали уходить. Они настойчиво рисовали ему яркую картинку: как он подходит, садится рядом, медленно гладит Шепард по ноге. От лодыжки до соблазнительного изгиба бедра. Потом наклоняется и целует там, где майка немного задралась и обнажила талию и кусочек спины... А потом... Потом Вега дал себе по морде. Не слишком сильно, но ощутимо, чтобы очухаться. Это произошло внезапно – как будто у него внутри кулака сидел маленький, но автономный, очень серьезный и ответственный человечек, раздающий пощечины независимо от того, чего хочет голова. Или обе головы. Маленький мистер. Мистер Джимми-целибат. Господин Веди-себя-прилично. Сеньор Это-же-шепард. Джеймсу все больше хотелось сбросить этого человечка в кофемолку. Или в зев пневматической почты. Или слить его, паршивца, в унитаз. Куда-нибудь, лишь бы заткнулся. – Боевитая была девчонка. Вроде вас. – Ясно. Кивок и улыбка. Он скорее сдохнет, чем скажет ей правду. – Что сегодня? – вопросила она, отхлебнув кофе. – Еще шринки? – Сегодня – ничего, завтра тоже. Вообще, если честно, всю неделю, видимо, не будет ничего. Шепард почесала затылок. – Карты, – сказала она, отставляя контейнер. – Вот чего понять не могу. Зачем Гейл притащил мне карты? – А это, наверное, мне. Может, он читал или слышал, что я в покер не дурак сыграть. – Я не умею играть в покер, кстати, – призналась Шепард. – Никогда не было подходящего случая, чтобы научиться. Может, научишь? Маленький Мистер запищал из кулака, когда Джеймс сокрушил его микроскопические (и воображаемые) ребра. – Это запросто. На что будем играть? Пара – ее ботинки. Две пары с тузом или королем – толстовка. Флэш – майка. Стрейт – брюки. Роял флэш… Кулак дернулся к лицу. Вега кашлянул. – Да ни на что. Просто объясни мне правила, я же совершенно не в курсе... Если у тебя есть на это время. – Время? Ну, знаете, коммандер, меня в той комнате ждет написание автобиографии, потом я должен сконструировать себе меха-помощника, после этого – прочесть собрание сочинений Эстер Ранцолы для диссертации и еще смену на кондитерской фабрике отработать, и все это до конца дня. Сейчас она скажет это. «Не называй меня “коммандер”». Вот сейчас, прямо сейчас. Она не сказала. Она снова улыбнулась. Диос, люблю ее улыбку. Готов весь мир с ног на голову перевернуть, лишь бы она почаще улыбалась. Маленький Мистер в кулаке визжал, трепыхался, выл – душераздирающий концерт. Даром что воображаемый. – Так, – Джеймс одним движением своей здоровенной лапищи смел оба контейнера в мусорку. – Объясняю самый простой. Техасский холдем. Его сейчас называют скиллианским, но это ересь. Играть лучше компанией от трех человек – чем больше, тем веселее. Желательно, чтобы был крупье. Каждому изначально на руки дается две карты… Шепард внимательно слушала. Джеймс раздал, по ходу дела объясняя возрастающую ценность комбинаций. Она удивительно быстро ухватила суть и все эти комбинации запомнила. А потом ей поперла такая хорошая карта, что Вега обалдел. И, главное, лицо! О, какая это была мастерски состряпанная покерная мина! Она надела свое каменное лицо – то, из новостей, то самое, которое носила во время первой встречи с бойцами в шаттле и охранником снаружи. Играй они на раздевание, Вега сидел бы голым уже через четверть часа. Раунд за раундом он отбрасывал, как девочка – лепестки ромашки, глупые, потные подростковые мечты, едва успевшие зародиться. Не раздеть ему коммандера, играючи в картишки. Не выйдет. Вот и отлично, потому что своих кумиров видеть без одежды не полагается… Представлять – тоже. Мистер Джимми-целибат, обмазанный меди-гелем, вылез из мертвой хватки пальцев и торжествующе захохотал. Знай свое место, солдат. – Не расстраивайся, – сказала она, предъявив очередной фулл-хаус и с мягкой усмешкой поглядывая на гримасу Веги. – Новичкам всегда везет. – Я даже не знаю, мэм, по-моему, вы меня обманываете. По-моему, вы уже раз эдак с тысячу играли в покер. Ваше лицо – просто образчик непроницаемости. Можно убиться и ничего на нем не прочесть. Я такое лицо стряпать не умею. – Такая уж у меня работа, – пожала плечами Шепард. – Пообщайся с мое со всякими твердолобыми бюрократами и тупыми журналистами и тоже научишься. – Вряд ли. – Почему же вряд ли? Опыт многое решает, – сказала она, собирая колоду и медленно тасуя ее. – Хотя я вынуждена согласиться. Твое лицо иногда бывает как открытая книга, Джеймс. Надо было спросить ее, что имеет в виду. Надо было задать ей сто тысяч вопросов – все, абсолютно все, которые мучили его особенно сильно с сегодняшнего утра, но Джеймс опешил. Когда она называла его по имени, он чувствовал себя тупым похотливым подростком. В горле комок и к щекам – кровь. Он даже с Трией себя так никогда не чувствовал. – Знаете, я… Короче, мне надо… – Ага. Ты возвращайся, Джеймс. И принеси мне мой чертов коврик. И вот как ей отказать хоть в чем-нибудь? Как?! – Да, Лола. Диос, что?! Что ты сказал, каброн?! – Лола… А что, мне нравится. Маленький мистер упал и сдох. Быстрая смерть от кровоизлияния в мозг – такое бывает. Джеймс смахнул его свободной рукой. Прощай, идиот.