***
Лиза зашла в свою квартиру. Присела на пуф в прихожей, положила рядом букет и маленькую сумочку. Сняла ненавистные каблуки, потирая свежую мозоль. «И кто меня просил надевать эти туфли, — прошипела она, — знала ведь, что они мне натирают ногу! Но нет же…» — ворчала она сама на себя. Затем посмотрела на лежащий рядом букет и растаяла. Взяла цветы, поднесла их к лицу и начала вдыхать прекраснейший их запах. Она надела тапочки и прошла в квартиру, скользя по натертому паркету. Зашла в большую комнату. Села на белый диван, накрытый светлым покрывалом, взяла пульт. Вспомнила, что не поставила цветы в вазу, вскоре исправила свою оплошность — букет величаво смотрелся, в гордом одиночестве стоя на деревянном столе. Они вносили столько красочное разнообразие в комнату. Как ни странно, но теперь Лиза не любила ярких цветов, в обычной жизни почти не красилась, лишь на съемках, если того требовала роль. Перещелкивала каналы на пульте, ища хоть что-то, что могло ее хоть как-то заинтересовать, но найти таковое было сложно и практически невозможно. Новости, политические программы, научно-популярные фильмы — все то, что отпугивало ее. Резко бросив пульт на диван, Лизавета не рассчитывала, что он отскочит от дивана и упадет на пол. Крышка отвалилась от пульта. Лиза стала подбирать разобранный совсем случайно пульт и только тогда осознала, что совершенно одинока. Что сейчас никто не слышал того, что пульт сбрякал об пол. Что никто не придет спросить, что случилось. Никто не спросит, кто подарил ей эти цветы. Кто этот пес, какие у него намерения. Она бросила взгляд на будто замерший в пустой квартире телевизор, посмотрела на словно увядшие в пустоте цветы. На улице они казались ей такими живыми, яркими, вносящими в серые будни краски. Она села на колени, поправив лезшие в глаза рыжие волосы. Посмотрела на висящий в квартире ее портрет. Там она была запечатлена в роли одной из своих героинь. Фанат, впечатленный ее игрой, решил написать ее портрет и во что бы то ни стало подарить его любимой актрисе. И он подарил. Правда, на этом портрете Лизавета не так уж была похожа на себя, да и на свою героиню походила отдаленно, но этот портрет написал близкий ее человек, и он был дорог ей как память. Но сейчас у нее не было ни одной новой фотографии с кем-то из близких: Розой, Дружком, Генкой. А фото с ними, даже самое дурацкое, значило бы для нее куда больше, чем сотни фоток с фанатами, которые, бывало, окружали ее. И в дни, когда у нее было плохое настроение, Елизавета надевала большие черные очки и платок на голову. Становилась практически непохожей для себя. Да и осталась ли хоть частичка той Лизы в этой раскрученной и популярной актрисе? Наверное, осталась. Так считала она сама. Лизка подошла к зеркалу в другой комнате, села на стоящий около него табурет и оперлась кулаками о столик перед зеркалом. Посмотрела на себя. Взмахнула волосы. Они беспорядочно упали на ее плечи, непослушно норовили залезть в рот и мешали смотреть на себя, очутившись перед ее глазами. Взяла расческу. Начала потихоньку расчесывать рыжие завитые волосы. Вскоре она закончила. Посмотрела на себя. Смотрела и только теперь поняла, что стала совсем непохожей на себя. Изменилась до неузнаваемости: «Наверное, просто повзрослела…». На глаза набегали слезы при воспоминании о том, как Розка учила ее, как правильно одеваться, краситься, говорила, что сейчас в моде. А сейчас? А сейчас этим занимаются стилисты и визажисты. Может, они и лучше в этом понимают, чем старшая сестра, но почему-то иногда хотелось, чтоб она подошла, похлопала по плечу и сказала: «Лизка, какая ты красивая! Это платье тебе так идет! Ну вообще!». Но постоянно к ней подходили лишь фанатки и говорили, как она здорово выглядит. Поначалу это очень льстило, потом приелось, а после и вовсе надоело и стало раздражать. Почему-то сейчас ей этого невыносимо захотелось, захотелось вернуться в детство. Чтоб на кухне что-то скворчало, и оттуда потягивало вкусным маминым ужином; чтобы в соседней комнате Дружок разбил что-то, и по квартире разнеслось привычное: «Гвоздь мне в кеды!»; чтобы в зале по привычке болтала по телефону Роза, повторяя излюбленное: «Не, ну вообще!»; чтобы после неудавшегося опыта Генка вскричал: «Вот инфузория!» — и в конце концов начал все снова, и в конце концов у него все получилось. Но ничего этого не могло произойти. Никто из них не мог сейчас появиться из ниоткуда. Все были в других городах, абсолютно других, своих, квартирах. У всех сложилась жизнь, все были, как ей казалось, счастливы. Слезы хлынули из ее глаз. Она опустила голову на руки и, всхлипывая, даже не старалась сдержать слез. Знала, что никто не подойдет, не спросит, что случилось, что она одна здесь, абсолютно одна. Слезы скатывались по ее лицу, такие маленькие, но каждая была наполнена болью и горечью. «Это я во всем виновата! — повторяла она, — Это я! Я все испортила!» — и легонько ударяла кулаками по поверхности столика, пытаясь выплеснуть из себя всю ту боль, которую накопила в себе за последнее время. Иногда у нее случались такие срывы. Она просто не контролировала себя, ей нужно было выплакаться кому-то, но чаще это получалось лишь наедине с собой. Никому из новых знакомых она не могла доверить сокровенных тайн, того, что было так скрыто под плотным занавесом ее души, куда пробраться могли лишь самые близкие ей люди, куда всем остальным вход был закрыт. Даже погода способствовала плохому настроению. Хмурые тучи наплывали на небо; ветви деревьев начинали все сильнее колыхаться, поддаваясь усиливающемуся ветру. Лиза подняла голову, по лицу растеклась тушь, но, кажется, она почти не обратила на это внимание. «Как Розка после неудачного свидания, » — усмехнулась она и невозмутимо взяла ватный диск, подтирая образовавшиеся на лице разводы. В дверь позвонили. Назвав того, кто пришел, не слишком интеллигентно, она направилась к двери, бросив по пути испачканный диск в мусорное ведро. Открыв дверь, Лиза увидела Криса. В его руках был пакет, а на его лице сверкала улыбка. — Ну что, Лизавета Гафс, пустишь? — Пущу, — выдавила из себя улыбку Лиза, — проходи. — Не понял, — поставив пакет, положил лапы на ее плечи пес, — что стряслось? Кто посмел обидеть мою Лизавету? — Никто, — бодро, будто и не было хандры, ответила она, — милости прошу. Пес, разувшись, скрылся на кухне, а Лиза, запирая дверь, прислонилась к ней спиной, улыбку снова как ветром сдуло: «Хорошо, что я в актрисы пошла. Не надо оправдываться…» — и она направилась на кухне, куда прямиком проследовал гость. Остановившись в дверном проеме, Лиза прислонилась плечом к стене и посмотрела на хозяйничавшего Криса. Он раскладывал содержимое пакета на столе. Там хозяйка квартиры увидела коробку, в которой лежала аппетитная пицца, бутылку вина, пакетик с фруктами — яблоками, виноградом и апельсинами, свечи — маленькие, в алюминиевой подставке, и большие, которые он собирался поставить в канделябр. Гафс прошла к нему и села за стол, облокотившись на стол. — Зачем это все? — тихо спросила девушка. — Сегодня ровно полгода, как в прокат вышел твой первый фильм, — усмехнулся он и продолжил нарезать апельсины, — или ты забыла? — Да помню я, помню, — съев уже вымытую Крисом виноградинку, сказала без интереса Лиза, хотя раньше бы завизжала от счастья. Пес зажег свечи, разлил по бокалам вино, потушил свет, сел напротив Лизки. Почему-то ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Не то что был ей неприятен, а просто не хотелось сейчас никого видеть. Хотелось посидеть с фотоальбомом в руках, посмотреть старые семейные фото. Но не отмечать не совсем юбилей. Ну и что, что полгода? Вот ведь дата. Она взяла бокал с вином и начала тихонько, по глоточку отпивать. Посмотрела на сидящего напротив нее Криса. Он улыбался. — Ты прости, я немного не в форме, — поправила блузу Елизавета. — Такой ты мне даже больше нравишься, — странно проговорил он. Гафс улыбнулась и еще немного отпила из бокала. — Лизк, а принеси тот, самый первый диск. Я же знаю, что ты в нем хранишь все фотографии с презентации. Вспомним тот день. Он протянул бокал, чтобы ударить им по ее бокалу. Она сделал то же самое. Послышался слабый звон. Оба опустошили бокалы. Лиза взяла виноград. — А ты чего пиццу не ешь? Это же твоя любимая. — Уже поздно. Не хочу фигуру портить. Куда меня тогда позовут сниматься, — усмехнулась Лиза. Она встала, подошла к Крису, похлопав его по плечу, проговорила: «Я за диском, » — и покинула кухню, оставив его одного. Скоро она появилась на кухне с небольшой коробочкой для диска в руках. Села рядом с другом, открыла ее и достала оттуда небольшой белый конверт, на котором было аккуратно и красиво выведено: «Мой первый полнометражный». Она открыла его и достала оттуда фотографии. Начала перебирать их. Эти фотографии абсолютно не грели душу, не шло от них тепло, которое появляется, когда смотришь фотографии семьи. Сейчас сердце молчало и довольно холодно принимало эти снимки. Между двумя снимками с презентации попалась одна фотография со дня рождения Малыша. Там были они все: мама, держащая торт перед именинником; папа, на руках которого расположился виновник торжества, готовясь задуть зажженные свечи; Розка оперлась о холодильник; Дружок стоял неподалеку и уминал печенье; Генка, на лицо которого наполз праздничный колпачок, в кои были одеты все члены семьи. Лиза вздохнула и быстро убрала фотографию назад. Крис не обратил внимания на этот быстрый жест и, приобняв подругу, продолжал смотреть на фото. — Может, выпьем? — предложил он. Лиза кивнула и отложила в сторону холодные и чужие сердцу снимки. Как ни странно, ее бокал был полон, хотя оставляла она его, уходя, опустошенным. Не обратив на это внимания, Лизавета взяла бокал и, ударив бокалом о бокал, они вновь осушили бокалы…***
Лиза проснулась за столом. Голова покоилась на столе. Руки растянулись по нему же. Не понимая ничего и не помня, подняла голову и осмотрелась. Никого вокруг не было. На столе стояла вазочка с фруктами и коробка с пиццей. Не было бутылки вина, не было бокалов. Последним, что помнила Гафс, было то, как они выпили во время просмотра фотографий. Только она вспомнила о фотографиях, как увидела их разбросанными по полу. Конверт лежал там же. Коробка для диска оставалась лежать на столе. Поднявшись, Лиза начала собирать рассыпанные фото, все еще не понимая, почему уснула за столом. Вроде выпила всего-то два бокала, а как будто всю бутылку сама осушила. Собрав снимки, поняла, что не хватает того, старого, фото с семьей. Еще раз перебрала фотографии, но так и не нашла. Посмотрела под столом — может, закатился. Но нет, этой фотографии нигде не было. «И где? — спросила сама себя Лизавета. — Что-то я ничего не понимаю…»