Уходя от славы

Глупо полагать, что она сможет вернуться. Можно все что угодно сказать Фелис, но нельзя обмануть саму себя. Слушая ровный стук колес поезда, Камилла рассуждала о дальнейшей своей жизни. — Чертовы поезда, — в очередной раз прошипела сквозь зубы ее мать. Реджина ле О вот уже которую минуту пыталась прочесть книгу. Вернее, одну ее страницу. Но из-за тряски паровоза ей это совсем не удавалось. За окном, покрытым грязными подтеками, начали появляться низкие домики пригорода Орлеана. Коричневые кровли, белые стены, странная хаотичность — именно так Камилла себе и представляла этот город. Ее дядя — Альфонсо де О — заядлый путешественник, который часто рассказывал о различных местах во Франции. Его истории были удивительными, порой казавшимися выдумкой. Однако, когда Камилла выросла, то с удивлением поняла, что рассказы дяди были правдой. Все города, описываемые им, были сказочно красивы… Что ж, если Альфонсо де О и посещал когда-то этот город, то явно решил не рассказывать о нем. Орлеан чем-то походил на Париж. Разные по размеру и высоте дома, множество памятников, фонтанов… Но не было в нем ничего примечательного. Он точно копировал каждое здание или постройку Парижа. Орлеан излучал спокойствие. Здесь были и дворцы, пусть и не такие, как в ее родном городе, но они все же были. Этот город, пытавшийся подражать столице Франции, являлся лишь призрачной ее тенью. Пассажиры высыпали на перрон. Камилла сбежала по ступенькам, чем вызвала укоризненный взгляд матери. Та, в свою очередь, покрикивала на носильщика, чтобы он быстрее вынес их багаж и нашел карету. Мужчина, прогибаясь под тяжестью сумок, поочередно складывал их прямо на тротуар. Когда подъехала карета, запряженная четверкой лошадей, носильщик вздохнул, а затем вместе с кучером принялся погружать их вещи на крышу. Они сели, и карета покатила по выложенной камнем дороге. Камилла выглянула в окно. Орлеанское весеннее солнце тепло грело, чем раздражало девушку. Все в ее жизни теперь будет не так, как раньше. А солнечный свет и тепло казались чей-то злобной шуткой на фоне ее печали. Тем временем карета достигла первых кварталов города. Такие же парижские домики, но более темные и унылые. Люди в простых одеждах быстро шагали по улицам. Бедняки просили деньги, а какие-то мальчишки толпились у витрины магазина игрушек. Однако вскоре пейзаж стал другим. Серые домики остались позади, а на их месте возникли роскошные дома. Камилла удивилась — у многих из них кровли сияли на солнце так, точно были сделаны из золота. По ровным улицам ходили люди в довольно богатых одеждах, однако их было немного. Большая часть передвигалась в открытых каретах. Дамы, шумно смеясь, помахивали веерами, а юноши постоянно выдавали шутки, казавшиеся Камилле совсем не смешными. Ее мать нетерпеливо поглядывала на особняки богачей, точно надеясь заселиться во все сразу. Они подъехали к зданию, как две капли воды похожему на все остальные дома. Белые фасады украшали скульптуры, а дом и его территория были окружены довольно высокой каменной изгородью. Двор украшали два фонтана, которые стояли по обеим сторонам от дорожки, ведущей к дому. Эвкалипты, дубы, ясени и еще несколько деревьев, незнакомых Камилле были посажены вокруг дома. Цвели маргаритки и тюльпаны, звонко щебетали птицы, радуясь началу весны, но девушке было совершенно все равно. Подхватив свою легкую сумку, она поспешила войти в дом. Надо сказать, Реджина ле О постаралась. Конечно — все это делала не она, но двор и его убранство явно были украшены именно так по приказу ее матери, подумала Камилла. Дом чем-то напоминал их старый особняк в Париже. Прямо у входа ее встретила служанка. — Позвольте Ваш жакет, госпожа? — спросила она Камиллу. Та кивнула и самостоятельно сняла жакет, немало удивив служанку. — Мне приказано показать Вам Вашу комнату, госпожа. Пройдемте? Служанка, так и не дождавшись ответа, засеменила в сторону лестницы — Камилла за ней. Личная комната ее не удивила. Кровать с балдахином, огромный шкаф, несколько тумбочек, письменный стол… В общем — все точно такое же. Даже обои, казалось, сняли со стен их дома в Париже и поклеили здесь. — Ох, простите, госпожа! — запричитала служанка — Я забыла Вам представиться! Меня зовут Аннет. Я всегда и полностью в Вашем распоряжении. Камилла ее не слышала. Она выглянула в приоткрытое окно, которое выходило прямо в сад позади дома. На клумбах росли все те же цветы, на яблонях появились первые цветки… Но даже отсюда девушка слышала недовольные возгласы матери в сторону носильщиков. — Аннет, — позвала она служанку, — Покажите мне пожалуйста весь дом. Каждую комнату. Экскурсия затянулась. Дом представлял собой систему коридоров, вдоль которых находилось множество дверей и дверных рам, ведущих в разные части гигантского особняка. Две библиотеки, пятнадцать спален, семь уборных, три большие гостиные и одна поменьше… Но кое-что было видно невооруженным глазом — здесь жила, по меньшей мере, целая толпа балерин. Репетиционных залов было целых пять — по одному на этаж. Оборудованы они примерно так же, как в Грант Опере. Камилла с болью в душе смотрела на станки, тренажеры, пуанты и балетные пачки. Она не сомневалась, что мать не оставит мечты сделать из нее выдающуюся балерину, но в душе теплилась слабая надежда. Теперь она пропала. Мысленно Камилла поприветствовала боль, перенапряжение, усталость, стресс, слабость, особое питание и разочарования. Все то, что она не хотела видеть, а просто наслаждаться балетом, вернулось. — Желаете что-нибудь еще, госпожа? — спросила Аннет. — Желаю, — прошептала Камилла, — Желаю не видеть всего этого. — Прошу прощения, не могли бы Вы повторить? — Я… Я желаю отправиться в свою новую комнату. Служанка кивнула и вновь подошла к лестнице. Камилле не дали впасть в отчаяние как следует. Уже через пол часа в ее комнату вошла другая служанка и оповестила, что Реджина ле О желает видеть ее. Девушка мигом стерла с лица любые признаки печали и спустилась вниз. Ее мать сидела в первой гостиной на кожаном диване. Она читала. При входе дочери она, однако, отложила книгу, и принялась говорить то, что казалось Камилле давно забытым: — Старый распорядок дня возвращается. Рано утром — тренировка на пустой желудок. Затем — быстрый завтрак, прогулка и утренняя тренировка. Помнишь? — Да, мама. — Далее — обед и… — Репетиция с учителем, тренировка и отдых, — перебила Камилла. — Верно. Ужин тогда, когда отработаешь все элементы. Вспомнила? — Да, мама. — Вот и отлично. В конце этой недели тебя примут в Орлеанский театр оперы. Все будет как раньше. «Ничего не будет как раньше» — подумала Камилла. Ей хотелось прямо сейчас закричать, убежать и плакать, но не слышать всего этого. В пояснице что-то щелкнуло и заболело. Все ее тело будто чувствовало возвращение жесткого темпа и точного режима. — А если не примут? Реджина несколько нервно рассмеялась. — Не примут?! Уж не сдалась ли ты?! — воскликнула она, а затем тихо прошипела, — Не вздумай сдаться. Не сейчас и никогда, Камилла. Это был именно тот тон. Тон, который Камилла слышала десять лет подряд, тон, заставляющий беспрекословно слушаться мать и тренироваться днями, ночами, месяцами, годами… — Могу ли я идти? — спросила она. — Разумеется, — Реджина снова взяла в руки книгу и принялась читать, — Аннет проводит тебя. Вернувшись в комнату и закрыв за собой дверь, Камилла не выдержала. Слезы полились сами собой. Она вслух и про себя жаловалась на несправедливость, на груз, свалившийся на нее, старалась выплеснуть всю печаль, страдания и боль, выдержанные за эти годы… Стоило ей подумать о всем том, что внезапно появилось у нее за каких-то четыре месяца — друзья, которых Камилла никогда не имела, Грант Опера — место, где она могла самостоятельно делать то, что велела душа, а не мать — и слезы полились с новой силой. Не ведая, что ждет ее дальше, Камилла, обессилев, провалилась в сон.