Уходя от славы

Смешна и печальна судьба человека, который всю свою жизнь исполняет приказы других. Смешна, конечно, в ироническом смысле. Что же мешает таким людям начать слушать свое сердце? Только излишняя привязанность к издающей приказы персоне… Камилла открыла глаза. В ее комнате было темно — кто-то занавесил окна бархатными шторами. Она села на кровати и потерла глаза. Когда зрение обрело четкость, девушка уже собиралась взять сумку и отправиться в Гранд Оперу, но затем вспомнила, что никакой Оперы теперь уже нет. Помотав головой, Камилла спустилась на первый этаж, чтобы умыться. Вода прояснила мысли. Однако душевному состоянию не помогла. Камилла вспомнила всё, что произошло за последние пять дней. Она попыталась выдавить слезу, но это у нее не получилось. Видно, выплакала вчера все, что только было. Вернувшись в комнату, девушка нараспашку отворила окно. В это раннее утро на улицах Орлеана было пустынно. Камилла ухмыльнулась — здесь все не так, как в Париже. В это время по улочкам ее родного города весьма оживленно бродили горожане. Торговцы открывали свои лавки, а дети, желающие прийти пораньше и вдоволь наговориться с друзьями, торопились в школу… А Орлеан мирно спал. Во дворе какого-то богача постоянно и громоподобно лаяла собака. Ее лай эхом разносился по улице и замирал где-то вдали. На лестнице послышались шаги. Камилла, не отрываясь от окна, мысленно просила всех святых уберечь ее от новых несчастий. Она не удивилась, когда ее мольбы не были услышаны. В дверь постучали. — Входите, — чуть слышно сказала девушка. В комнату вошла Аннет — бедная служанка, вынужденная беспрекословно исполнять все приказы госпожи. — Мадемуазель ле О! — воскликнула она. — Прошу простить меня за такое раннее вторжение в Вашу комнату, но у меня для Вас приказ от госпожи!.. — Говорите же, Аннет, — перебила ее извиняющие речи Камилла, которая уже знала, что ее ждет. — Госпожа ле О просит Вас пройти на третий этаж. Она надеется, что вы не забыли про урок балета, вот я и… — Хорошо, Аннет, — вновь перебила девушка. — И не беспокойтесь — я знаю дорогу. Не нужно меня вести. Служанка потупилась. — Но госпожа… — она замотала головой. — Простите, но мадам приказала мне самой отвести Вас к ней. Камилла сдержала вздох отчаяния. Раньше ей позволялось ходить по дому самостоятельно, но теперь ее мама явно решила принять более суровые меры. В просторном зале все было в идеальном состоянии. Налакированные поручни отражали солнечный свет, станки (в особенности их серебряные части) блестели, а высокие зеркала сверкали от чистоты. В большие окна без занавесок, жалюзи и прочего, пробирались лучи. Реджина ле О стояла прямо посередине комнаты и проницательно глядела на свою дочь. — Надеюсь, ты выспалась, Камилла, — сказала она. — Доброе утро, мама, — в привычной ей самой манере, ответила девушка. Не посчитав нужным дать ответ, женщина подошла к фортепиано, которое стояло в углу. В ее руках оказалась небольшая стопка бумаг. Камилле было абсолютно все равно, что там написано, поэтому она молча подошла к станку и начала разогреваться. — Это твой график, — сказала Реджина, просматривая какие-то пять листков. — Также, здесь записаны все приемы и движения, которые тебе необходимо вспомнить и отточить мастерство. — Но я прекрасно помню все элементы… — возразила Камилла. — Я не сомневаюсь, — ответила ее мать, — Это всего лишь на неделю, если не меньше. Затем тебя примут в Орлеанскую Оперу, — пробормотала она, не отрываясь от записей. — Кажется, я уже об этом говорила. С минуту Камилла молчала. — Да, мама. — Тогда начинай же! — поторопила ее мать. В одном Реджина ле О оказалась права. Письмо о зачислении Камиллы пришло уже через два дня. Но за это время девушка сполна ощутила боль и тяжесть от тренировок. И так было не только потому, что ее мама ускорила темпы. Уже через час у Камиллы заболели руки. Ей вспомнился ее учитель — Луи Мерант — и то, что он однажды сказал: — Настоящая балерина ни дня не должна проводить без тренировки. Пусть и совсем небольшой — около часа или двух. В противном случае, ее мышцы ослабнут и потребуется около недели упорных тренировок, чтобы боли не возникало… Они тряслись в поезде четыре дня. И, конечно же, в нем совсем не было места для репетиций и тренировок. Теперь, делая различные позы и пируэты, Камилла чувствовала сильно пульсирующую боль в запястьях. Считая минуты до долгожданного перерыва, она старалась не обращать на это внимания. Когда ее мать наконец кричала «Перерыв!» и уходила из зала, Камилла тяжело оседала на полу и потирала суставы, которые свело судорогой. Она занималась много. Неимоверно много. Минуты казались часами, а часы — днями. Однако в конце второго дня ей ничего не оставалось делать, как только смириться. Боль медленно, но верно утихала, слезы больше не желали литься, а сложные приемы стали даваться легче, чем в первый день. Уже вечером, если результат удовлетворял ее мать, девушка, в сопровождении Аннет, плелась в свою комнату. Обычно служанка наблюдала за ней во время занятий. Ее «госпожа», как она извечно называла ее, позволила это делать. Камилла особо и не обращала внимания на Аннет. В ее голове и так теснилось слишком много мыслей. Но сегодня, подняв голову, девушка увидела на лице прислуги мрачные тени. Взгляд ее казался удрученным. — Что с Вами, Аннет? — поинтересовалась она. Женщина посмотрела на нее и вздохнула. — Юная госпожа, — начала она, — Это вовсе не мое дело. — Говорите же. Я… — она запнулась. — Я желаю услышать. Взгляд служанки стал еще более печальным, и она опустила голову. — Когда Вы приехали сюда, госпожа, я сразу заметила, что Вы… — Продолжайте. — Что Вы прекрасная юная леди. Я знаю, каково Вам — уехать из родного города, расстаться со всеми, кто был дорог… Камилла не стала спорить. Аннет говорила с состраданием и на лесть это вовсе не было похоже. — Но когда Вы только вошли на порог этого дома, — продолжала она. — Я вдруг… Я увидела не только печаль в Ваших глазах. Нет, нет! Я знала — когда-то они светились счастьем и, даже теперь, когда Вы тут, они не переставали быть яркими и искрящимися надеждой… Камилла уже слушала в пол уха. Нравственные поучения были ей совсем ни к чему. Она думала о гранд-жете и о том, как бы ей хотелось поскорее рухнуть на кровать и уснуть. — Но теперь, — меж тем говорила Аннет, — Ваши глаза, они… Они не светятся радостью. Их точно… Точно покрыл лёд. Там, на репетиции… Это меня и тревожит. Они дошли до комнаты Камиллы. — Спокойной ночи, госпожа. — сказала служанка. — Благодарю, — отозвалась девушка, а затем кивнула и закрыла дверь. Мысленно, она уже пожалела, что попросила Аннет поведать ей причину своей печали. Однако слова служанки так и не выходили из ее головы.