Вы помните, Вы всё, конечно, помните… С. Есенин
Ася стояла возле зеркала и прихорашивалась. Платье, которое ей принесла Олеся, пришлось как раз впору. Недлинное свободное синее платье с коротким рукавом и черными кружевными оборками по подолу и рукавам. Поначалу Анастасия хотела замазать шрам тональным кремом, но потом решила, что Артем видел ее шрам. Незачем это делать. Руки и без того тряслись, как трясутся они у невесты перед свадьбой или у студента, ожидающего результаты вступительных экзаменов. Но лучше бы она ждала результаты экзаменов, чем ответа на так долго терзавший ее вопрос: кто я? Она так долго жила тем, что говорили Марго и Игнат, а оказалось, что все это было ложью. И сейчас ответ должен быть получен. Ответ, от которого зависит вся ее последующая жизнь. Всё, что она узнает сегодня, кардинально изменит ее мнение о себе самой. Она больше не будет сиротой Асей Тумановой, которая во всем обязана слушать Игната и не перечить ему ни в коем случае. Но она боялась услышать о себе горькую правду. Вдруг она плохой человек? Вдруг от нее все отвернулись, и у нее никого нет? Вдруг, вдруг, вдруг… Но она вспоминала взгляд Артема. И каждый раз при этом воспоминании думала, что такой, как он, не мог общаться с плохим человеком. И эти мысли успокаивали ее взбалмошную головку, на которой Леся обещала завить локоны своей плойкой. Туманова отряхнула платье, покружилась, как маленькая девочка, перед зеркалом. Никогда еще Ася Туманова не носила таких платьев, лишь роба уборщицы, да старые затасканные платья. А тут такое аккуратненькое, хорошо сшитое и по ее размеру. В дверь постучались. Ася сразу поняла, что это Олеся. Она, радостная, крикнула «войдите». Игриво заглянула через щелку голова Александровой, на лице сияла широкая улыбка. Она прошла в комнату, стуча каблуками по полу. Впервые видела Анастасия Олесю такой красивой. На ней было бежевое платье-футляр, кончики волос слегка подвиты, через плечо перекинута маленькая сумочка на лакированном блестящем ремешке. Она положила перед Тумановой плойку, которой обещалась сделать ей прическу, и, выдохнув, спросила: — Готова? — Готова! — выдержав маленькую паузу, ответила Анастасия. — Давай делать прическу? Ася радостно кивнула и уселась на стул перед зеркалом. Сердце бешено колотилось. Сегодня, уже совсем скоро, все решится. Только бы ничего не сорвалось, только бы все пошло по Лесиному плану. Только бы никто не помешал им. Именно эти пожелания прошептывала Ася вчера в молитве перед сном. И сон снова удивил ее. Там она видела седовласого мужчину с усами, который утешал ее. Она не помнила, что именно послужило причиной ее расстройства, да и не придала этому значения, но помнила, какое тепло исходило от этого мужчины, как искренне он смеялся и называл ее Леной. Это еще раз подтверждало, что она никакая не Ася. Олеся медленно, но верно и аккуратно колдовала над прической Тумановой. Но ее мысли занимала вовсе не красота Анастасии, а каверзный вопрос, который мешал Александровой вчера спать: а если вернутся Маргарита или Игнат? Тогда что? Они же не дадут Артему и Асе встретиться. Всё было продумано, но продумать то, что может взбрести в голову Темновой или Туманову, было невозможно, как невозможно предсказать и то, как закончится встреча Артема и Аси. Но сейчас Леся всеми правдами и неправдами отгоняла от себя противные мысли. От нее все равно больше ничего не зависит. Она сделала, что могла. Закончив с прической, Леся достала из своей сумочки маленькую маску на пол-лица своеобразного синевато-фиолетового оттенка, усыпанную маленькими сияющими блестками, и подала ее Тумановой. «Наденешь потом, » — присев на диван и взяв ладони Аси в свои, с расстановкой проговорила Александрова, на что получила утвердительный ответ. Улыбка Аси враз сменилась потухшим видом; она опустила голову вниз, безжалостно теребя подол платья. А если Артем не хочет знать ее такой? Она ведь уже давно не Лена, и неизвестно: станет ли когда-нибудь прежней. Она не помнит его, не помнит памятных событий своей жизни, друзей, близких, не помнит даже родителей. Зачем она ему такая? Девушка без прошлого, без памяти. — Олесь, а нужно ли это всё? — спросила Туманова, не поднимая глаз на собеседницу. Леся отвлеклась от мыслей о ходах отступлениях, о том, как можно будет всё разрулить, если вдруг вернутся Игнат и Марго. Только вот в голову ничего не лезло. Казалось, за ночь все, что она хотела применить, выветрилось, и сейчас там был чистый белый лист, на который еще только нужно нанести план действий аккуратным и разборчивым всем участникам сего действа. — Ты чего? Конечно, нужно! Ты не представляешь, как Артем этого ждет, — она заметила блестящие на глазах девушки слезы, — дуреха ты моя! Леся обняла плачущую Асю. Та крепко сжала ее в своих объятиях, словно маленький ребенок. — Ладно, ты давай собирайся, а мне надо еще к Артему забежать, — отстранилась от Анастасии Олеся и, взяв сумочку, вышла за дверь, предварительно жестом показав, чтобы она не раскисала. Ася улыбнулась, подошла к зеркалу и надела маску. Она хорошо подходила к ее платью, гармонировала с образом в целом. Туманова еще раз покружилась возле зеркала. Закружившись, осела на кровать, поддержала голову, сдернула маску, отбросив ее на кровать; в голову лезли странные слова, образы. Ася завалилась на кровать, закрыв лицо ладонями. Волосы большими прядями распластались по покрывалу. Она не думала о том, что сейчас локоны потеряют объем, и на маскарад ей придется идти лахудрой, что привлечет внимание местного контингента еще больше. Об этом она не думала. Потом подошла к подоконнику, села на него, забросив туда ноги. Прильнула щекой к окну, взяла лежащую на подоконнике подле нее тетрадку и ручку, открыла тетрадку. Провела ладонью по чистому белому нетронутому чернилами листу бумаги и тяжело вздохнула. Слова смешались в голове, просили, чтоб она скорее написала их на этом листе бумаги, и Ася, наклонив голову, начала упорно строчить льющиеся потоком фразы…***
— Можно? — постучавшись, вошла Леся. Тёма стоял у окна, засунув руки в карманы темных брюк, и смотрел куда-то вдаль. На нем была темно-синяя рубашка, со спины при плохом освещении казавшаяся абсолютно черной. Александрова тихонько, стараясь не делать резких движений, приблизилась к Артему и встала позади него, положив руку на его плечо и вздохнув. Он обернулся. — Готов, боец? — Кажется, — поправив воротник рубашки, ответил Артем. — Не дрейфь, все будет на высшем уровне. Я сейчас была у Аси, то есть Лены, она тоже очень переживает. Так что будь спокойнее, ей гораздо тяжелее, чем тебе. Дай, рубашку тебе поправлю. Ты ее хоть гладил. Как корова пожевала, ей-богу. Она отряхнула его рубашку, слегка поправила ее. Увидела в глазах Артема, что ему глубоко без разницы, как он сейчас выглядит и как будет выглядеть Ася, хоть в старой телогрейке она приди. Он сможет увидеть Лену, сможет подержать ее за руку и посмотреть в родные глаза. Глаза ведь не изменились. Глаза — единственное, что в Асе осталось от Лены. Единственное, что когда-то заставило его представить на месте Тумановой Брусникину и не обмануло — это оказалась она. Олеся, подведя его к окну, указала на озеро и начала объяснять, где находится то место, где они смогут спокойно поговорить и им, скорее всего, не помешают. Тёма внимательно слушал слова Александровой, стараясь запомнить местонахождение той лавочки. Но его мысли были заняты абсолютно другим — тем, как пройдет эта встреча: Лена ли это? — первый вопрос, разрывавший на куски душу опера; если да, то сможет ли она когда-нибудь вспомнить его, вспомнить все то, что было до аварии, и кем он был для нее? Но главным все же был ответ на первый вопрос. Если Ася все же Лена, то остальное приложится. «Лишь бы она, лишь бы она!» — вторил он себе, понимая, что ничего не изменится. Александрова закончила, рассказав Тёме и об условных знаках, и о том, что они с Вадиком будут их прикрывать. Поинтересовалась, где же сам Вадик и сделали ли они себе маски, что было необязательно, но желательно. Получив ответ, что этим занимается молодое поколение, а он, Артем, уже вырос из возраста, когда делают аппликации, а вот студенту в самый раз. Леся усмехнулась и вспомнила, что и сама просила Вадима помочь другу с этим делом. В комнату, словно услышав их разговор, влетел Малышев в черном костюме, почти такой же лощеной рубашке и в галстуке. Сразу пахнуло мужским одеколоном. В руках его были две маски — обе абсолютно черны с вырезами для глаз, но довольно аккуратные. Он подошел к Александровой и Колосову, положил одну руку на плечо Артема, вторую, с масками, — Олеси. — Ну что, все готовы? — задорно спросил он. — А ты, я смотрю, в цирк собрался? Галстук нацепил, полфлакона одеколона на себя вылил. Студент, это не развлекательная программа. — Мальчики, хоть фрак наденьте, хоть спортивный костюм — суть одна. Скоро всё начнется, — улыбнулась Леся и не вслух продолжила: «А как закончится — покажет время…»***
Время неумолимо бежало вперед, приближая тот час. Час, когда все встанет на свои места, когда все решится. И вроде бы хотелось мотнуть время вперед, чтобы оно не тянулось, будто специально, так долго; но с другой стороны было страшно взглянуть правде в глаза — посмотреть в глаза тому, кого ты считал мертвым или кого ты знал когда-то в прошлой жизни. Того, кто поможет ответить на самый волнующий и сжимающий сердце вопрос: кто я? Ася сидела на подоконнике и смотрела на плавно закатывающееся за горизонт краснобокое солнце, чернеющие верхушки длинных сосен, уже не кажущихся вечно-зелеными, поблескивающую воду в озере, отражающееся в ней заходящее солнце, расплывшееся в плохо понятную фигуру. Туманова растянула ноги на подоконнике, склонила голову вниз, взяла тетрадку, открыла первую страницу, быстро перелистала все записанные страницы. Каждая из них была наполнена переживаниями, сомнениями, недомолвками и недосказанностью в первую очередь перед самой собой. Сначала она боялась своих снов. Боялась, что они несут что-то негативное, боялась спать, и, ложась, молилась, чтоб ничего не приснилось, но потом поняла, что именно там она живет, а существует в реальном мире. Сошлось два мира: сон и реальность. И непонятно даже ей самой — какой приоритетный, где бы она хотела жить. Чувствуя, что она живет и там, и там, Ася терялась. Говорила Игнату о странны снах поначалу, но потом, когда он стал поднимать на нее руку, когда она произносила какие-то названия или имена, перестала и начала записывать все это в тетрадку, которую выпросила у Маргариты как тетрадь для рисования. Вскоре эта тетрадка наполнилась аккуратными записями, пестрящими вопросами, которые были обращены к самой себе или к тому, кого она сама не знала — придумала. Решив, что она покажет ее Артему, Анастасия посмотрела на время — у нее осталось десять минут, а значит нужно начинать собираться. Она слезла с подоконника, взяла маску и, подойдя к зеркалу, надела ее. А ведь она и вправду не знала своего истинного лица, — и не маска тому виной. Туманова не знала, кто на самом деле и кем была всю свою жизнь. Неужели в скором времени откроется завеса тайны, и она сможет с уверенностью ответить на терзавший ее вопрос: кто я? От этого дыхание учащалось. Учащался и пульс. Становилось трудно дышать, но за спиной будто выросли крылья, которые, подхватив ее, хотели унести в зал, где всё будет происходить… Где начнется открытие ее настоящего «я» для нее же самой. Поправила маску, тяжело вздохнув, набрала в легкие побольше воздуха, схватила тетрадку, засунув ее в сумочку, также принесенную Лесей, и вышла из комнаты, направившись в зал на третьем этаже. Она тихо шла по ступеням, на каждой из них Ася будто проговаривала, продумывала вопросы, которые задаст при встрече Артему. И каждый вопрос старалась отточить, чтобы он звучал точнее, лучше. Но понимала: при встрече будет всё по-другому. Сценарий к этой пьесе пишут не они. Ступени кончились неимоверно быстро. Она не заметила, как уже стояла перед дверью в зал, и оставалось лишь положить руку на дверную ручку и легонько толкнуть ее. Вздохнув и попытавшись успокоить бьющееся в порыве сердце, прошептала: «Господи, помоги…» — и прошла в зал. Там играла музыка; пары, в которых обоим перевалило за сорок, пытались кружиться в вальсе и не отдавить друг другу ноги. Женщины держались за плечи мужчин, некоторые положили головы на плечи спутников. Одинокие сидели на поставленных в зале креслах. Среди них Ася увидела Лесю и Тёму, увидела, как Александровой подошел облысевший мужчинка, пытаясь пригласить ее на танец, но получил категоричный отказ и, недовольный, отправился искать другую. Окна были завешены плотной тканью, будто для того, чтобы люди не увидели чего-то. Объяснялось это тем, что создается эффект темноты. И люди верили. Анастасия подошла к Артему. Он сразу поднялся, но не сразу узнал, привыкнув видеть в серой кофте и длинной юбке, а сейчас она стояла перед ним в аккуратном платье и маске, практически скрывающей шрам. Сейчас у Артема на осталось сомнений — перед ним стоит его Лена Брусникина. Но в то же время не мог в это поверить до сих пор. Вроде понимал, что всего, существовавшего в его жизни полгода, вполне могло бы и не быть, но и отвергнуть целую страницу своей жизни — взять и перевернуть ее — было сложно, и пока что практически невозможно. Олеся кивнула Артему, вложила ладонь Аси в ладонь Артема и покосилась на зал, полный корячащихся там, пытающихся показать, что они еще не рухлядь отдыхающих. Колосов положительно кивнул головой и, шепнув что-то Анастасии на ухо, повел ее на импровизированный танцпол. Ася положила руки на плечи Артема; он приобнял ее за талию, еле касаясь, будто боясь обжечься. Глаз не было видно, пусть именно для них в маске и были прорези. Как ни старался Тёма разглядеть Ленины глаза — не смог, не видел никаких и ждал, когда они уже смогут побыть наедине и постараться все друг другу объяснить. Ася увела глаза в пол, боясь посмотреть на Артема, боясь, — сама не понимая почему, — взглянуть в его глаза. Сердце, кажется, остановилось. Остановилось и время. Она слышала биение своего сердца, чувствовала, как немеют руки, как ремешок сумочки на плече словно вонзается в нее, как медленно она переставляет ноги, стараясь не наступить на ноги Артему, и понимала, что нужно поскорее начать разговор, иначе они так и простоят здесь, ничего друг другу не сказав. — Ты, — Ася встрепенулась, услышав сквозь музыку, хохот и разговоры остальных тихий голос Артема, и подняла на него глаза, — помнишь меня? — Я… Не знаю, как сказать. Понимаешь, не знаю. Вроде бы и да, а вроде и… Я не могу сказать. Но… — она замолчала, опустила глаза в пол, — но я не уверена и не хочу, чтоб ты был в этом уверен. А если нет? — Но… — Я вроде бы и чувствую, что я — она, но вдруг нет? — она провела холодной, как лёд, ладонью по его щеке. — Ой, прости. Анастасия наступила ему на ногу. Тёма отмахнулся — мол, неважно. И действительно, сейчас это было ему абсолютно безразлично. Пусть хоть что делает — хоть ноги отступает, хоть руки закрутит, лишь бы она была Леной. Он вспомнил, как Брусникина и ее подруга — Лиля разыграли его, и вместо простого похода в кафе он оказался на свадьбе. Как увидел сияющую улыбку Лены — мол, разыграли мы тебя, друг мой. Как она спускалась по лестнице, как смеялась Лиля, когда Муха бегал вокруг нее. Как объявили белый танец, и Лена пригласила его. Почему-то сейчас он вспомнил об этом. Сейчас, когда он напряжен до предела и не может даже думать о том, что это не она, не Брусникина, он вспомнил момент жизни, когда всё было хорошо — им было весело. Двери в зал открылись; зашел Малышев, застыв у входа, ища глазами кого-то из четверых главных героев этой пьесы. Выловил Лесю, но не заметил танцующих Асю и Артема. Вадик подошел к Олесе и сел подле нее. На Александровой маски не было, она решила, что будет лишним, если персонал будет похож на стадо отдыхающих, верящих каждому слову. Загони их сюда и начни газовую атаку, сказав, что это часть представления, так они и поверят, и будут верить, пока не начнут задыхаться и не появятся первые умершие. Вот тогда будут кричать, что это никакая не часть представления. Тогда и только тогда придет осознание в полный газа рассудок, но будет поздно. — А где?.. — А ты не видишь? Вон они — единственные, кто не отступает партнеру ноги. Сколько смотрю — удивляюсь, как так можно, — усмехнулась Олеся. Вадик всмотрелся в темный зал и увидел там медленно танцующих под такую же медленную музыку Артема и Асю. Понял, что вот-вот все начнется, вот-вот все решится. И так одновременно легко и тяжело. Легко от того, что скоро все решится и не останется непоняток и недосказанности, станет ясно все, что еще вчера казалось непонятным и несбыточным. А тяжело — ведь непонятно, как всё кончится, пойдет ли все по их плану или будет сорвано Тумановым или Темновой, и тогда уже совсем непонятно, что будет дальше. Но думать об этом никто не хотел — боялись. — Так может, и мы пойдем потанцуем? — пригласил Вадик на танец Олесю. Она согласилась, подав ему руку. Александрова и Малышев расположились так, чтобы и не быть вплотную прижатыми к Артему и Асе, но и чтобы можно было видеть их и держать ситуацию под контролем. Вадим смотрел на напряженную Олесю, чувствовал на себе ее дрожь, и самому становилось от этого не по себе. Леся хоть и танцевала с Малышевым, но будто делала это, чтобы не привлекать внимания. Она практически не смотрела на партнера, повернув голову в сторону Тумановой и Колосова и поглядывая на наручные часы. Глянув еще раз на часы, Леся поняла — пора… Она посмотрела на Вадика, наверное, впервые за время танца и неуверенно кивнула, хоть и пыталась вложить в этот жест всю стойкость, всю решимость, но вышел лишь неуверенный кивок, который мужчина понял сразу. «Вот всё и началось, — пробурчал Малышев и, приблизившись к Александровой ближе, проговорил: Пошли?». Услышав утвердительный ответ, Вадик начал будто бы шептать Лесе шутку на ухо, а она смеялась, будто шутка была действительно смешная. Пара медленно, но верно приблизилась к Артему и Асе, и Вадик будто случайно наступил Тёме на ногу. Он перевел на него взгляд и увидел жестикуляцию Александровой, которая мимикой пыталась показать на дверь. Затем Олеся, будто все еще смеясь, приблизилась к уху Колосова и шепнула: «Пора. Помнишь, куда идти? — Артем беззвучно кивнул, — С Богом…» — перекрестила Артема и Асю Олеся и, вздохнув, поняла, что отдавила ногу Малышеву… Артем, взяв дрожащую ладонь Аси в свою, повел ее за собой вон из зала. Они быстро, взяв куртки в своих комнатах, вышли из корпуса. Уже смеркалось. Сумерки. Вокруг ни души. Тихо. Оба боялись пошевелиться в этой тишине, боялись, что сейчас всё прекратится и что-нибудь испортит им всё, к чему они так долго шли. Не отпуская руку Артема, Ася уверенно двинулась к той скамейке недалеко от Находки, про которую ей говорила Олеся. Ее тихие медленные шаги, но такие уверенные, каждый удар каблуков о асфальт доносился до ушей Тёмы, и ему казалось, что сейчас она упадет, что она ступает через силу. Но она шла и шла вперед, изредка поворачивала голову к нему, пытаясь улыбнуться. Артем в ответ тоже улыбался. Пытался улыбаться. Она подвела его к скамье и, встав напротив, будто спросила разрешения — можно ли сесть. Каждым своим движением она боялась всё испортить. Боялась сделать что-то не так. Что — и сама не знала. Они присели. Ася долго смотрела на усыпанный осенними листьями асфальт, не решаясь сказать что-либо. Начать разговор. Она дотрагивалась до сумочки, уже почти расстегивала ее, но резко отдергивала руку, будто ошпаренная, и снова молчала, снова боялась. — Ася… Эхом раздалось в тишине. Она подпрыгнула и резко посмотрела на него. — Я должна тебе кое-что показать, — наконец решившись, она расстегнула замок сумки и достала оттуда потертую тетрадь листов эдак в сорок восемь, на обложке которой были непонятные узоры, — вот. Здесь я записывала свои сны. Может, ты знаешь, о ком это? Туманова протянула ему тетрадь, которую доселе сильно сжимала, чтобы голос не дрогнул. Артем взял тетрадь. Открыл первую страницу. Почерк. Почерк — первое, что бросилось ему в глаза. Он был очень похож на почерк Лены: такой же мелкий, аккуратный, разборчивый. На первой странице Колосов не нашел ничего конкретного, а вот на второй решил прочесть уже не беглым взглядом. «16. Июль. Господи, что же происходит? Я снова вижу сон, где меня называют вовсе не Асей. Почему? Игнат не отвечает. А я боюсь. Боюсь этих странных, непонятных снов. Боюсь не проснуться. Я вижу какую-то жуткую аварию, автобус. Я боюсь, боюсь до жути отпустить мужчину, который прижимает меня к себе. Я кричу ему: „Артем, пожалуйста, не отпускай меня, “ — и сама глохну от своего же крика. А он, еще сильнее прижав меня к себе, говорит: „Держись, Лена! Всё будет хорошо!“. Но я отпускаюсь. Сама не понимаю почему — но мои руки самозабвенно отпускают его; его хватка тоже ослабла. И я, будто подхваченная ветром повалилась куда-то, смотря на него полным ужаса взглядом, крича: „Помоги“. А он смотрел и пытался схватить меня, но не мог…» «7. Август. Я уже сама себя боюсь. Сегодня мне приснилось какое-то здание. Войдя в него, я увидела фотографию какой-то женщины в рамке с черной лентой. Вокруг нее было много цветов — в основном, красных гвоздик и роз. Эта женщина была молода. Около ее фотографии я увидела мужчину. Того самого мужчину, которого периодически вижу в своих снах. Я не сомневаюсь: именно он — тот человек, которого я вижу во снах про аварию. Он стоял напротив фотографии. Стоял. Не шевелился. Я подошла к нему. Положила руку на плечо. Он не отреагировал. Продолжил стоять, будто меня нет. Я отвернулась. Затем, повернувшись, вдруг увидела, что там, на месте фотографии той женщины, сейчас моя фотография, и через мою фотографию проведена эта черная полоска смерти. Испугавшись, бросилась бежать. Бежала по длинному коридору, боясь обернуться. Я мертва?! Но как? Вбежала в приоткрытую дверь; увидела там двух мужчин: один, в очках, высокий и худой в то ли зеленом, то ли еще каком халате, стоял, прислонившись к шкафу, и смотрел вдаль; второй — полноватый с короткой стрижкой — сидела на стуле, подперев голову кулаком. Потом заметила еще и женщину. Рыженькая женщина, мечущаяся по кабинету с криками о том, что это она убила. Кого? Я не слышала. Лишь слышала, как грузный мужчина попросил ее сесть и не мелтесить перед глазами. Но она не слушала и лишь тошнее того крикнула: „Это я убила Леночку!“…» «24. Сентябрь. Я сидела на кухне и смотрела в окно. Но это была не кухня санатория, и за окном не Находка. Там был город. Гудели машины. Я сидела и плакала. Не помню из-за чего, но ревела я сильно. Ко мне сзади подошел мужчина. Я вздрогнула. Он сел рядом и посмотрел на меня, спросил: „Ленок, ну ты чего?“. Я не понимаю, почему отозвалась на Лену, но я бросилась к нему на шею и назвала „папа“. Неужели это мой отец? Но Игнат говорил, что мои родители погибли. Неужели?! Нет, это просто невозможно! Я не верю! Это сон, игры воображения. А если?.. Нет! Потом я перестала плакать и сказала, что лейтенант милиции не должна плакать. Это я о себе? Я — лейтенант милиции?! Я? Это же смешно. А он продолжал меня гладить по голове и говорить: „Лейтенант милиции, любимый…“ — и обнял меня сильно-сильно…» Артем посмотрел на теребящую подол платья Асю, которая готова была расплакаться хоть сейчас. Он смотрел на нее и понимал: она — это и правда Лена. Он узнал каждого, кто был описан в этой тетрадке, и не сомневался: это были именно они. Жанна, Кеша, Толя, Владимир Павлович и он сам — Артем. Только принять то, что это действительно она — Лена — было сложно. Он смотрел на нее, в ее глаза, и пытался убедить себя в том, что это Лена. Руки Артема начали нервно расстегивать куртку, и вскоре он достал оттуда фотоальбом. — Смотри, — сказал он ей; Ася вздрогнула, задумавшись, почему он так долго молчит, — узнаешь кого-нибудь? Она взяла фотоальбом из его рук и посмотрела на изображенных там людей. На первой фотографии были изображены пятеро: трое мужчин и двое женщин. Ася всмотрелась в фотографию и чуть было не выронила фотоальбом. Она вспомнила этих людей, именно их она видела тогда в своих снах. — Кто это? — дрожа спросила она. — Мои… Наши коллеги. Вот это, — он указал на Щепкина, — Толя, это — Жанетта. Сельская — помнишь? Это Садовский. Кеша, Иннокентий. — А это? — она ткнула пальцем на Лену, вспомнив, что именно она была в той рамке, — Кто она? — Это… — не зная, как ответить, пробубнил Артем, — это Лена Брусникина. То есть ты. Ася вздрогнула и посмотрела на улыбающегося Артема. — Ленка… — он взял ее руку, — ты жива! Жива! Леночка! Тёма кинулся обнимать Туманову, из глаз выкатились две скупые мужские слезы. А она держала в памяти образы, которые только что видела на фотографии, и имена, названные Артемом. И постепенно она начинала вспоминать каждого из них. И рассеянного Иннокентия, и вечно веселую Жанетту, и голодного Толю. Но пока лишь только расплывчатые образы — больше ничего. Слезы покатились из ее глаз. Она сильно сжала куртку Колосова, прижав его к себе. «Артем, — прошептала она, выплескивая всё наружу, — как же я скучала! Ты все-таки удержал меня, не дал упасть!». Тёма водил рукой по спине Аси, боясь, что сейчас она исчезнет, и все снова будет, как было: Лена будет мертва, а перед ним будет сидеть уборщица Ася Туманова. Он сильно прижал ее к себе. Сколько ему пришлось перенести до этой встречи, сколько испытать. До последнего он не верил, точнее боялся поверить, чтоб потом ушат ледяной воды, вылитый на его голову здравым смыслом, не заледенил его сердце навек. Боялся, что надежда, угасшая уже давно, вновь разгорится с новой силой и, если ничего не оправдается, сожжет его самого, выжжет в его душе большие дыры. Отпустившись друг от друга, Ася перелистнула страницу фотоальбома и увидела свою фотографию с Артемом. Там они веселые, в форме, стояли на углу отделения и смеялись. Анастасия подняла на Тёму глаза и спросила: «Я работала в милиции?». Он довольно кивнул и добавил: «И была капитаном. Выше меня в звании, между прочим». Туманова усмехнулась и удивленно посмотрела на него, не веря, что она могла быть милиционером. Она провела рукой по части снимка, где была изображена Лена, чуть не плача. — Я была такой… красивой… — она улыбнулась. — А кто я? У меня есть семья: муж, дети, родители? С жадностью Ася начала расспрашивать Артема о прошлой жизни и с такой же жадностью получала на них ответы. Узнала она, что не замужем, что нет у нее детей, что мать умерла уже давно, но жив отец. И что он, Артем, — просто ее коллега, а вовсе не тот, кем она его считала. Это было, наверно, единственное, что расстроило Анастасию за вечер. Увидев Тёму впервые, в ее сердце что-то екнуло. Она поспешила удалиться из его комнаты, чтобы не смотреть на человека, преследовавшего ее во снах. Она узнала его сразу же, как только увидела. И это заставило ее испугаться и не доверять ему. Она смотрела последующие снимки и не верила, что наконец получила ответ на волнующий ответ, что теперь она наверняка знает, кто она и кем была всю жизнь, кем могла бы остаться навсегда, если бы не роковое стечение обстоятельств, и кем будет стараться стать теперь, узнав правду. Уже давно стемнело; в Находке отражались весело поблескивающие звезды и круглая, расплывшаяся по водной глади луна. Слышался шепот волн. Начинало холодать. И лишь двое не замечали изменений, все также сидя на скамейке и разговаривая. Разговаривая о том, что было полгода назад, что тогда все было по-другому, и они оба хотели бы вернуться туда и изменить всё. Мечтали об этом. Ася закуталась в куртку Артема, чувствуя, что сейчас она в безопасности, что ей больше ничего не грозит. Ощущая на себе его крепкие руки, вспоминала тот сон, который периодически снился ей. Сон об аварии. И сейчас она поняла смысл большинства своих снов, поняла их смысл — и перестала бояться. Всё это время бояться нужно было не снов, а того, что происходило в реальности. Только сейчас она поняла это. Артем отдал Асе фотоальбом, чтобы она могла побольше вспомнить о своей жизни, всматриваясь в фотографии. Она взяла его как драгоценность, как что-то хрупкое, вот-вот рассыплющееся в ее руках от малейшего неловкого движения. — Спасибо, — в ее глазах сверкнули слезы, — если бы не ты… — Ася. Лена, — Боже, как же непривычно-то! — мы вернемся в Москву, и всё будет, как раньше. Туманова, или правильнее сказать Брусникина, кинулась со слезами к Артему, всё еще находясь в шоке. Слезы лились сами собой. Не слушались ее. А она лишь вторила: «Теперь всё будет хорошо! Теперь. Я уверена!». Еще немного поговорив, они решили, что и так заняли времени больше, чем отводилось до возвращения Марго и Игната. Но вроде бы все было тихо, никто не говорил им, что пора заканчивать, и поэтому они потерялись во времени. Ася засунула под свою телогрейку фотоальбом. Казалось, он грел ее, и от этого становилось тепло даже не в самую теплую октябрьскую ночь. Они неохотно поднялись, все еще смотря друг на друга туманными глазами. — Пойдем? — нерешительно спросила Ася, всей душой желая, чтоб этот момент длился как можно дольше. — Пойдем. Нас уже потеряли, наверно. Ночь уже, — огляделся Артем, не заметивший, как закатилось за горизонт солнце, а на небе уже властвовала луна. Ночь — та самая пора, когда все потайные чувства просыпаются, даже самые забытые. Ася взяла Артема за руку, сжала его ладонь и посмотрела в глаза. Она узнала эти глаза. Глаза, которые, думала, забыла. Глаза, которые быстро дали вспомнить себя, которые теперь ей уже не удастся забыть. Артем сам не понял, как стоял уже вплотную прижавшись к Анастасии и ощущал на себе ее дыхание. — Я все помню… — прошептала она, прислонившись губами к его щеке. Медленно ее губы, — она сама не заметила как, — уже коснулись губ Артема, заставив его вздрогнуть и ощутить ее поцелуй на своих губах. Тёма сильно прижал к себе девушку, боясь отпустить. Теперь он никуда ее не отпустит… Наконец пелена спала с глаз Анастасии, и она поняла, кто такие Темнова и Туманов на самом деле, что именно они, а не Артем, они — настоящие убийцы. Убийцы, которые убили бы ее ради денег, даже не задумываясь, что дома у нее может быть семья, дети, близкие. Что она — тоже человек, которого они лишили будущего и настоящего, который жил у них, как собака на привязи. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Но теперь она была полна решимости, теперь она знала, кем родилась и кто на самом деле. Вовсе не жена Игната Туманова, полная сирота, во всем ему обязанная и не имеющая права перечить мужу, а московский следователь ОВД «Щукино», капитан Брусникина Елена Владимировна…