Mancante

      «Мой дражайший господин, Хотел бы я сейчас узреть Вас лично, но, увы, я вынужден ограничиться лишь этим письмом. Мне нужно многое Вам сказать, но я так боюсь, что силы покинут меня раньше, чем я поставлю последнюю точку… Я буду краток. Второй за десяток лет захват города тяжко дался мне и моему народу. Я был ранен, но я всё ещё могу стоять на ногах — тем более что выбора у меня нет. Спустя столько месяцев борьбы мы сдались, но лучезарному Королю было мало нашего поражения. Сегодня, 6 февраля, мне был вынесен приговор — хотя, полагаю, он был известен и раньше. Моя крепость по велению Его Величества будет начисто ст (чернила размылись из-за попавшей на них капли какой-то жидкости) лица земли. Я не способен ничего изменить. Я останусь с ней. Я не могу её покинуть. Я не признаю иной власти, кроме Вашей. Но если этому городу суждено умереть, то я уйду вместе с ним. Простите меня. Я люблю Вас и Вашу семью. Спасибо вам за всё. Прощайте. Всегда преданный Вам, Рафаэль Дюран» Море недовольно, но тихо что-то шептало на невиданном языке. Звёзды постоянно прятались за облаками, не желая смотреть на землю. Развалины агонизирующей крепости тянули руки к небу, моля о спасении. Спасении… которого быть не могло. Раймунд окинул взглядом то, что когда-то было стенами города. Город, прекрасный город Ницца… Как можно с ним так поступить? Как можно было его так изуродовать? Савойя примчался сюда так скоро, насколько он был способен, но тем не менее он ощущал, что всё потеряно. В руках он сжимал коротенькое письмо, которое прислал ему Рафаэль.  — Я ведь просил тебя не умирать, — он тихо произнёс в пустоту. Ещё днём здесь постоянно слышались взрывы — солдаты Франции браво выполняли свой долг, уничтожая крепость, что уже сдалась им сама. Сейчас французские герои крепко спали, и лишь один их враг дерзнул прорваться к полю «боя», да и то ему пришлось стыдливо сменить офицерскую форму на одеяние простого смертного. Преследовал ли его кто-нибудь? Раймунда сейчас это не волновало. Нужно было найти Рафаэля… хотя бы что-то о нём. Безрезультатно он бродил в темноте средь развалин. Счёт времени Раймунд потерял — да и к чему это было сейчас… Страшно знать, сколько минут, дней, столетий прошло даром. Но Рафаэль обещал ведь остаться с крепостью, он должен быть где-то здесь! Пусть и до ужаса хочется, чтоб его здесь не было.  — Прошу, Рафаэль! — Савойя не выдержал и закричал. Быть может, его подопечный перепугался, раздумал, отказался от этой глупой затеи и сейчас мирно дремлет в доме кого-то из местных? Но нет, он ведь трепетно относится к обещаниям… — Будь хотя бы жив! Пустота ничем ему не ответила. Отчаявшись в поисках, Раймунд подступил к стенам и опустился на пыльную землю возле них. Долгое хождение по руинам сильно выматывало. Склонив голову набок, он прислонил тыльную сторону ладони к тому, что когда-то было цитаделью, и негромко заговорил:  — Я клянусь, я верну этот город, появись у меня на это хоть один шанс. Мы его восстановим, он будет прекраснее прежнего, если такое вообще возможно, но дай мне увидеться с ним, Творец, если ты не покинул мою страну, и попрощаться с ним, если на то Твоя воля. Наблюдал ли за ними с небес хоть кто-нибудь, когда даже луна не пыталась тщетно осветить эти Богом забытые земли? Нужны ли они кому-то, или же они — не государства, а брошенные всеми взрослыми неумелые дети, навечно предоставленные самим себе, глупо и бессмысленно пытающиеся барахтаться в тёмном непристрастном море, которое рано или поздно поглотит их всех? Положив ладонь, пальцы которой сжимали бумагу, на колени, Савойя развернул письмо и скользнул взглядом по неровным строкам, явно написанным трясущейся рукой. Эта рука не умела держать оружие так же легко, как перо, но Ницца старался, он всегда старался. Его город не был готов к осаде, но цитадель продержалась больше полугода. Сам Рафаэль не был храбрецом, но добровольно он пошёл на верную смерть. Им стоит гордиться так, как отцы гордятся сыновьями, достигшими невообразимых высот, но разве может Раймунд сейчас чувствовать что-либо, кроме скорби и ярости? Он вскочил с места, то ли просто переведя дух, то ли словно что-то осознав, и зашагал с новыми силами — но уже в обратную сторону. В безлунную ночь сложно отыскать человека, тем более если сердце этого человека уже скорее всего не бьётся. Но рано или поздно всему должен прийти конец. Замерев, на несколько секунд Раймунд оглянулся — ему казалось, что далеко за его спиной слышались голоса. Знакомые или нет, свои или вражеские… различить было невозможно. Но стоило бы поторопиться.  — Ницца, чёрт тебя дери, — он выдохнул со злостью и горечью, не желая верить тому, что было перед ним. Письмо плавно вылетело из его рук и опустилось подле него. Нет… Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет, пожалуйста, нет! До ужаса хотелось просто закрыть глаза и проснуться. Савойя стоял возле той части замка, что была разрушена сильнее других. Это место он пропустил, то ли по невнимательности, то ли… какие-то силы его отвели, кто знает. Вглядевшись в развалины, он опустился на колени и гневно откинул в сторону крупный обломок стены. Да, ткань… солдатская форма. Изорванная, запачканная землёй и кровью солдатская форма на мертвенно-бледном теле юноши… Он. Ницца. Ницца, прекрасный Ницца.  — Даже ты покинул меня. Раймунд провёл ладонью по щеке Рафаэля, убирая с неё мусор и грязь, и прижал его голову к своей груди. Редко когда он видел Ниццу без его доброй улыбки на лице — оно, наверное, было и к лучшему, но… Тревога, боль, ужас — есть вещи, которые за улыбкой не спрятать. И которые останутся на этом лице навсегда. Он просто хотел защитить свои земли. Он просто хотел, чтобы его город был в безопасности. Он просто оказался для французов лёгкой добычей…  — Даже ты, Рафаэль… Франция!! Ненавижу! — неровное дыхание резко обратилось в крик. Какая разница, было ли это обращением к стране в целом, её правительству, её армии, простым жителям или конкретно Бонфуа… Да и какая разница, кто из них конкретно имел отношение к смерти Рафаэля? Раймунд бы не простил никого за такое. Ни за что! Пальцы нервно сжимали длинные светлые волосы, ныне всклокоченные, спутанные и запачкавшиеся. Плечи, на коих лежала ответственность слишком за многое, предательски задрожали. Сердце, самый ненужный для воплощения орган, тягостной болью напомнило о своём существовании. Слёзы потекли по щекам — он больше не мог их сдержать. Слеза коснулась и лица Рафаэля, но это бы ни за что не вернуло его к жизни, даже будь Раймунд величайшим колдуном на земле. Почему… Почему они не спасли ни его, ни его город? Почему они оставили его одного? Почему не пришли на подмогу, когда он так в ней нуждался? Почему, почему лично он, Савойя, не смог ничего сделать? Почему? Да кто бы дал ответ! Но теперь всё равно было поздно. Всё уже кончено. Раз и навсегда. Ницца мёртв. Рафаэль мёртв. Этого не изменишь. С этим надо смириться. С этим надо смириться… Лёгкие с трудом глотали воздух, губы продолжали бормотать проклятия (или молитвы?), сердце всё так же бешено колотилось, вызывая желание вырвать его ближайшим острым предметом. Он не мог смириться. Он не смог бы. Незачем жертвовать собой под его орлиным крылом… Увы, тогда они оба ошиблись.  — Эй ты, там! — Раймунду не посчастливилось оказаться правым насчёт голосов. Кто-то окликнул его на французском. — Чего тебе тут надо?! Даже попрощаться с погибшим подчинённым Савойя не мог в абсолютном спокойствии. Нужно было насилу взять себя в руки. Литературный французский здесь ныне — язык врага. Но судя по голосу — слава Господу! — это был не сам Франциск.  — Поднимайся, — говорил другой голос. — А то сами поднимем. Только медленно и без глупостей! Раймунд бережно опустил тело Рафаэля на землю и вытер щёки рукавом. Потерянное самообладание постепенно возвращалось. По крайней мере, так могло показаться. Как и потребовали, он не спеша распрямился. Сжав руки в кулаки, Савойя повернулся к потревожившим его. Французские солдатики, гореть бы им в Аду.  — Отвечай, кто ты такой и что ты здесь забыл? — несколько ружей вряд уставились на него. Одинокий факел освещал всю эту французскую свору — пять человек на одного — и частично касался своей слабой желтизной их врага.  — Кто я? Всего лишь отец в поисках своего погибшего сына, — Раймунд заметно фальшиво улыбнулся и развёл руками. — Как видите, мои поиски завершены. Он специально отвечал на своём диалекте, издеваясь над «собеседниками», но среди них нашёлся один, кто его понимал, — наверное, лионец, греноблец или ещё какой сосед. Тот негромко объяснил фразу своим, а затем и ответил:  — Так это твой парнишка.  — Мой, — произносил он твёрдо, не допуская никаких разногласий в этом вопросе. — И вашим никогда не станет. Но вы его знаете?  — Да бегал тут малёк, прям под бомбами… — тот, что знал патуэ, опустил ружьё. — Но нам приказали его… игнорыровать, вот. Будто и нет его, в общем. Злость подступила к горлу, но Раймунд её подавил, ничего не отвечая на это. Будто и нет его… Теперь и вправду больше нет! Ни Рафаэля, ни его крепости. Солдаты обменялись парой слов, и переводчик снова заговорил.  — Ну всё, давай, забирай его да вали отсюда, пока живёхонький. Это было единственным, что он хотел услышать сейчас. Он вновь склонился над тем, кого только что открыто назвал своим сыном. Нет, он действительно относился так к Рафаэлю. Всегда относился. И тот всегда отвечал ему теплотой, теплотой и преданностью. Nicæa civitas fidelissima.  — Нам опять не дают нормально попрощаться, — с горькой улыбкой проговорил Раймунд, коснувшись его лба своим и прикрыв глаза на несколько секунд. — В этом, кажется, есть и моя вина. Надеюсь, за последние мгновения своей жизни ты так и не научился меня ненавидеть. Савойя подобрал письмо с земли и спрятал его, после чего медленно поднял тело Ниццы на руки и прижал к груди. Солдаты всё ещё нетерпеливо следили за ним, но он не обращал на них внимания. Лишь перед тем, как уйти, он во весь голос провозгласил специально для них, при этом по-прежнему стоя к ним спиной:  — Передайте тем, кто вами командует: это ещё не конец. Я так просто не сдамся. Мы все не сдадимся!  — Мужик, погоди! Скажи хоть, как тебя звать! Ответ был холодным, равнодушным и даже слегка вызывающим.  — Савойское герцогство. Так и передай.