Мертвец: Правосудие

…Его прозвали Дымным Джоном. В семьдесят шестом он едва не прекратил мораторий на смертную казнь, оказавшись в полушаге от газовой камеры Аризоны. На самом деле, в камеру его посадить не успели. Не было никакой поломки, о которой Дымный Джон рассказывал, стараясь сделать свое опереточное спасение еще комичнее. Имела место какая-то судебная ошибка, долгая тяжба с бумагами и путаница с именами, но в итоге Джона вытащили прямо из «траурного зала», после чего знаменитый заключенный начал долгий путь по стране, в хитроумных планах адвоката прыгая из штата в штат ради досрочного освобождения. История везучего смертника взбудоражила Уолкера куда больше, чем он рассчитывал, и дожидаясь приезда Дымного Джона комендант не спал всю ночь. Днем Уолкер приветствовал заключенного в столовой коротким взглядом с высоты наблюдательного балкона. Дымный Джон нахально подмигнул в ответ. Уолкер проигнорировал. Ближе к ночи он принял душ, переоделся в парадную форму, и стараясь унять сладкую дрожь в коленях, застегнулся на все пуговицы. В зеркале отразилась каменная маска уже немолодого Коменданта-Палача, поддетая лихорадочным румянцем у скул. «Скверна», - проворчал Уолкер, надевая перчатки, - «Все это скверна». Скрипучее эхо комендантских сапог заставляло дрожать стены. Сотня душ третьего блока замирала в немом ужасе перед Палачом. Уолкер прошел к открытой камере Дымного Джона, и встретился взглядом со шерифом. Шериф был вспотевшим, взъерошенным, полным мерзкого, гнилого задора. Уолкер стиснул зубы. Под ложечкой засосало. Это ноющее, сладковатое предчувствие, не оставляло Уолкера ни на минуту. Комендант Палач не хотел выдавать предвкушения. Бледный и бесстрастный он возвышался над избитым преступником. *** Теренс занятый настройкой возмутителя, обернулся на шум и крики из коридора. Ему почудилось, что он слышал стрельбу. Но выстрелов не повторилось, и, тряхнув головой, агент взялся за шнур питания. Подтянул к себе переходник. Он очень надеялся, что сделал все правильно. Включив вилку возмутителя в розетку, Теренс подошел к контейнеру с эктоплазмой. Глубоко вдохнул стерильный воздух лаборатории. Он должен был сделать все быстро, как и велел мистер Фентон: одной рукой запустить возмутитель, другой, немедленно открыть крышку контейнера и тогда, если повышать и повышать уровень возмущения – эктоплазма уничтожится, а неизбежный взрыв закроет очаг. Наверное. Вероятно. Теренс в этом не разбирался! На мгновение страх сковал его всего. Агента посетило малодушное желание бросить возмутитель, открыть дверь и сдаться: если он правильно все провернет, то еще и поймает Призрачного Билла. Трус. Теренс подошел к Харону: - Систему в полную готовность. Вероятность контакта девяносто девять и девять десятых процента. Клавиши Харона засветились белым. Приветливо мигнул экран: «Система запущена. Беседуйте». *** - Да, я уже слышал о твоих порядках, - Дымный Джон улыбнулся кровавым ртом. Как и все богатые сыночки, вставшие на криминальный путь ради забавы, он был резок, бесстрашен и чертовски обаятелен, - скажи, ты от этого тащишься? А? Тащишься, я же вижу. Наверное, битый час ездишь на миссис Фримен, после того, как какой-нибудь бедолага вышибет себе мозги? Удар сапога не привел его в чувство. - Не смей так говорить о моей жене, мерзавец, - велел Уолкер спокойно. Дымный Джон зашелся кашлем. Нет. Смехом. Оскорбительным смехом, от которого сводило судорогой желудок. Уолкер ненавидел, когда над ним потешались. - Давай, - попросил Дымный Джон, - пристрели меня, мразь. Тебе же хочется этого, да? Ты же обожаешь это, чертов извращенец. Давай, Уолкер, старичок, соверши старое доброе убийство. - Я не убиваю людей. - А я имел Королеву Англии. Уолкер испытал короткий приступ злости. Кивнул шерифу, и тот с подельником из младших чинов немедленно взялись за дело. Комендант не знал, что ему нравилось больше. Вопли заключенных или то, с каким азартом делали свою работу его люди. Стены камеры пропитались их потом, вязким от звериного удовольствия. Жизнь заключенного в костяшках их кулаков пульсировала, алела, наливалась гематомами. Минуту или две спустя Дымный Джон оказался распластанным на полу и заскулил. Всплеск. Мир достигал равновесия, когда они скулили. В эту минуту Уолкер ощущал тонкую грань единения с Богом. За искрой последовал разряд тока. Комендант отшатнулся к решетке, отвернулся и заставил себя успокоится. Затем облизнул сухие губы, оправил воротник формы, медленно присел на корточки рядом с кровавой кашей. - Добро пожаловать в Парк Дружбы, - сказал он, - располагайся, устраивайся, думай над своим поведением. Я наведаюсь к тебе завтра. Мы поговорим с тобой о Боге, о справедливости и том, заслуживает ли такая скотина, как ты, право на жизнь. Туша на полу издала булькающий всхлип-стон. Потом Дымный Джон приподнял голову и улыбнулся: - Чего тянуть, старикан? Давай сыграем сегодня же, сейчас же. Я в курсе, как тут обстоят дела. Или если не будешь пытать меня до полусмерти, у тебя не встанет? Уолкера передернуло. Нет. Это не по правилам. Так быть не должно. - Всему свое время, - сказал он, вытягивая от волнения гласные. Дымный Джон засмеялся издевательски: - Как я и думал. Нужна прелюдия, да? Нужно чтобы я превратился в овощ. Ты ни черта ни Палач, Уолкер Фримен, ты мерзкий старикашка-извращенец, вот ты кто! Уолкер ударил Дымного Джона тыльной стороной ладони по лицу и вскочил на ноги. Истеричный недостойны Коменданта жест! Шериф с охранником переглянулись. Руку жгло огнем. Дымный Джон на полу хохотал, и рот у него пенился от кровавых пузырей. «Не по правилам». Уолкер унял дрожь. Опустил руку. Прокашлялся: - Не думай выкинуть какую-нибудь глупость, щенок. Если согласишься, придется пойти до конца. - Да-да. Я чертовски серьезен. Доставай свою пукалку. Манера Дымного Джона говорить раздражала. Уолкер заслужил уважение, и желание оставить заключенного валяться в собственных крови и экскрементах заполнило Коменданта целиком. Он не поддался. Он потер жгущую от удара ладонь. Дымный Джон не отступился и был намерен пройти испытание немедленно. Такое уже случалось. Обычно это заканчивалось неудачной попыткой убить Уолкера или побегом до первого охранного поста. - Хорошо, - кивнул комендант, и с удовольствием проследил за тем, как меняется лицо молокососа, - ребята, усадите его на стул. А ты слушай меня, мальчишка. Мы тут никого не убиваем, ясно? Мы просто делаем свою работу – стережем покой простых граждан. - Да, оно и видно, - хмыкнул Джон, когда его грубо усадили на жесткий стул и принесли еще один для Уолкера. - И если у какого-то ублюдка, вроде тебя, найдется хороший адвокат и этот ублюдок окажется на воле, то простым гражданам он принесет только горе и боль, верно? - Вообще-то я не планирую больше никого убивать, но мысль понял. «Его голос дрожит», - заметил Уолкер. Больше он уже не переживал. Комендант Палач ступил на свою территорию, и сама мысль, что он колебался казалась теперь абсурдной. Доставая револьвер и вытаскивая один патрон, Уолкер едва удерживался, чтобы не напевать себе под нос. - Веришь в высшую справедливость? – спросил он. Дымный Джон пожал плечами: - Нет. - Зря. Она могла бы спасти тебя жизнь. Шанс один к пяти не так уж и мал, если задуматься. Я дважды играл в эту игру, щенок, - Уолкер не врал, - и я дважды выиграл. Хороший знак, верно? Думаю, кому-то наверху угодно, чтобы я занимался тем, чем занимаюсь. - Или повезло. - В моей тюрьме нет места удачи, - Уолкер откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу. Дымный Джон больше не скалился, и взгляд у него стал настороженным, испуганным. Хорошо. - Я работал здесь еще до моратория, - сказал Уолкер, крутя барабан, - присутствовал на трех казнях за шесть лет. Три официально приговоренных подонка, и восемнадцать тварей, оправданных нашим милосердным правосудием. - О, так ты их еще и считаешь. - Не одного выигрыша. Все мертвы. Думаешь, дело случая? Уолкер не дал Дымному Джону ответить. Швырнул ему в руки револьвер, и прежде чем тот успел среагировать, один из охранников достал свою пушку, наставил дуло парню в пах. - Не думай, что мы тебя боимся, - сказал Уолкер с коротким смешком, он был на своем поле, он чувствовал себя королем, кукловодом, Богом, - но было бы обидно смотреть, как преступник избегает наказания. Выкинешь что угодно, любую глупость, и мой друг прострелит тебе яйца. - Очень возбуждающе, - прокомментировал Дымный Джон, глянул на револьвер охранника, затем на тот, что дал ему Уолкер и осторожно погладил рукоятку, - восемнадцать, это цифра. Значит ты не веришь в удачу, старик? И думаешь, что всем воздастся по делам их? Уолкер продолжал улыбаться. Они все начинают болтать, все оттягивают момент, все исходят липким вонючим страхом. Мальчишка нервно повел плечами. Он уже пожалел о своем выборе, но поворачивать назад было поздно. Комендант-Палач этого бы не позволил. - Стреляй, - приказал Уолкер. Дымный Джона поднял на него бегающий взгляд: - У тебя очень удобная теория, старик, - сказал он, - и раз уж я все равно сейчас умру, то не будет большой беды признаться во всем. Мне нравилось ее убивать, о’кей? И я убил бы ее снова, будь у меня такая возможность? И если бы не наша с тобой встреча, через год я уже отдыхал бы в частной психушке, а через два в отцовском санатории. Уолкер слушал. Уолкер никуда не спешил. Парень набрал в легкие побольше воздуха, рука его предательски дрогнула, когда он возвел револьвер к виску. - Стреляй, - велел Уолкер Фримен. Дымный Джон слабо улыбнулся: - По твоей теории, старик, у меня нет ни шанса. Где-то наверху по мою душу вынесен приговор. Ха-ха-ха… - он зашелся истеричным, харкающим смехом, на тюремную робу брызнула кровь из битых легких, но мальчишка заставил себя выпрямится и выдохнуть с бравадой сумасшедшего, - но моя правда другая, комендант. Я верю в удачу. Короткий миг сомнения, а потом с лихорадочным блеском: - Знаешь, в Лас Вегасе меня не пускают ни в одно приличное казино. Уолкер не верил, что все будет так просто. Он полагал, что в последний момент Дымный Джон дрогнет, разразиться оправданиями и слезами, но парень нажал на курок и в звенящей тишине камеры раздался приглушенный щелчок. *** Возмутитель нацелился на закрытый еще контейнер с эктоплазмой. Кровь стыла в жилах, и Теренс сглотнул предательский комок, когда понял, что палец отказывается сгибаться над кнопкой запуска. «Не медли». …Он, Теренс, умрет сегодня? «НАЖИМАЙ». - Дьявол! - заорал Теренс Бишоп и попятился от изолятора прочь! *** По виску Дымного Джона покатилась капля холодного пота. Он уставился на Уолкера, потом на револьвер, и вдруг, будто слетела с плеч многотонная тяжесть, опустил голову и закричал, то ли плача, то ли хохоча. Спина содрогалась от болезненных судорог. Его трясло. Револьвер в руке ходил ходуном. И Дымный Макс хохотал, хохотал в гордом одиночестве, покуда охранники и Уолкер смотрели на него в оцепенение. Нет. - Восемнадцать? – кричал он, - выкуси свои восемнадцать, урод! А-ха-ха! А-ха-ха! Парень был, как под наркотиками, и Уолкера захватила, выбила из колеи, захлебывающаяся жажда жизни с которой Дымный Джон вдыхал спертый воздух камеры. Его не отрезвили ни кулаки шерифа, ни выпавший из рук и пальнувший в стену револьвер. - Вот ведь сукин сын, - выдавил восхищенно шериф, - Уолкер, что будем делать? Крутим барабан по новой? Уолкер? - Выкусииии, - стонал, надрываясь от боли, Дымный Джон, и Уолкера заволакивало его лающим смехом. Тонкая звенящая нить удовольствия лопнула с нелепым «Пшик». Сладость на кончике языка обернулась пресной сухостью. Неполнота, не завершенность. Коменданта Палача погрузило в ступор. Закоченели конечности. В позвоночник ударила боль. «Фарс!» - подумал Уолкер с немым ужасом, - «Фарс!». А потом стена рухнула. Комендант Палач вскочил на ноги. Резко, не отдавая себе отчета, он схватил с пола револьвер. Дымный Джон немедленно заткнулся. Побелел: - Мы так не договаривались, дедуля. Рука тряслась. Уолкер держал револьвер будто первый раз в жизни. Грудь ходила ходуном, лицо исказилось. «Опусти пушку» - визжал здравый смысл, - «Он победил. Все. Конечно. Нет никакой Высшей Справедливости. Эта мразь выиграла. Весь твой «суд» всего лишь фарс и ничего более. Опусти чертов револьвер! Он победил!». - Уолкер? – шериф неуверенно шагнул на встречу. Стучала в висках кровь. Тряслись желваки. «Он победил!» - отдавалось в ушах барабанной дрожью. Уолкер не стал крутить барабан. - Плевать, - рыкнул он и нажал на курок. Дымный Джон не издал ни звука. На стены камеры брызнула кровь. Всплеском плоти и плазмы она залила камень, простыни, Уолкера, шерифа, охранника, прутья. Ее дурной железный запах расставил все по местам. Уолкер зарычал. Глаза Коменданта закатились, в священном дурмане он припал взмокшей спиной к решетке. Кровь заливала глаза. Кровь каплями струилась по губам. Скверна. Скверна. Отвратительная сладость смерти. Уолкер не хотел этого признавать. Комендант Палач до последнего верил, что вершит справедливость, но правда, пьянящая правда последних лет, была в том, что ему нравилось убивать. Нравилось смотреть в их пустые глаза. Нравилось ощущать себя царем и Богом. - Ох ты ж… - шериф зашелся отборной бранью, рванулся к выходу. Охранник метнулся следом. «Вот и все», - понял Уолкер и страшный азарт, которому он морщился, наблюдая за своей свитой, захватил Коменданта целиком. Он знал, что однажды этот день придет. Зверь сорвался с цепи. Уолкер Фримен был честен с самим собой. Два выстрела один за другим сотрясли проклятый третий блок. Спустя минуту залитый кровью, Комендант Палач в одиночестве вышел из камеры с перезаряженным револьвером и окинул темные камеры своего владения бешеным взглядом. Заключенные молчали. Заключенные жались по углам. Они еще не знали, что тишина им больше не защитник. Уолкер Фримен рычал и ноздри раздувались, будто паруса, когда он впивался пальцем в скользкий от пота курок. Скверна… …Сладость. …Кровь...