Renegades

Я тысячу раз говорил, Что сбился с пути. Звоня тебе по ночам, Я, кажется, облажался. Теперь понимаю, что всё кончено, Что больше не могу парить В дарованных нам небесах. Путь туда для нас теперь закрыт. Ты говоришь, что ты в игре, Ты любишь меня, но меня нельзя приручить, это невозможно. Мы пытаемся, но отчаянно падаем на землю, (Я как будто хватаюсь за пустоту лишь ради тебя, милая). -Måns Zelmerlöw “Hanging on to nothing”

Небо над Стокгольмом снова затянулось тучами, приглушая краски. В окно влетал прохладный ветер, пожалуй, даже чересчур прохладный как для конца июня. Монс сидел на кухне с чашкой кофе, но больше смотрел на него, чем пил. Мысли его витали вокруг вчерашнего, выдавшегося препаршивым, дня. Встреча со спонсорами оказалась неудачной, они так ни о чем толком и не договорились, и Сельмерлёв чувствовал раздражение из-за напрасно потраченного вечера. Да еще и тот разговор с Азрой, ее поцелуй… Его разрывали разнообразные чувства: он был удивлен и растерян тем, что Азра вот так просто снова появилась в его жизни, словно вовсе не пропадала с поля его зрения на целых два года, тем, что она захотела поговорить о том, что случилось тогда; он был раздражен ее словами и зол за то, что она думала, будто он все еще любил именно ее, за то, что считала Кару лишь игрушкой в его руках; он чувствовал вину перед Карой за тот поцелуй, которому позволил случиться, что уже казалось предательством; он был расстроен тем, что она так и осталась спать на диване в гостиной; в конце концов он был напуган той разбитой рамкой с фото, которую нашел у стены вечером. Монс не мог с уверенностью сказать, почему она оказалась разбитой и осталась лежать там, где лежала, но в душу закрадывалось нехорошее, тревожное предчувствие. И оно становилось все сильнее, пока он сидел на кухне и крутил в руках эту чашку, а Кара все еще спала. Он знал, что должен сказать ей о встрече с Азрой, об их разговоре и…о том чертовом поцелуе, но по правде говоря, не знал с чего начать и как сказать так, чтобы она поняла его правильно. Сельмерлёв почувствовал, что волнуется, как школьник, когда заслышал ее шаги в коридоре, а затем шум воды в кране в ванной. Мысли разбегались. Монс бросил взгляд на лежащего у окна Месси, будто искал у него поддержки, но пес продолжал лежать, глядя на него, как мужчине казалось, с осуждением. Кара вошла на кухню в шортах и майке, в которых обычно ходила по дому. Майка была примята, что говорило о том, что Эрикссон и спала в ней. Волосы были взлохмачены, а вид отрешенный. И все же она была такой родной, такой…его. Мысль о том, что приятней было бы видеть ее в своей футболке промелькнула в голове Монса и погасла. Она бросила взгляд на плиту и прошла к кофейнику, даже не взглянув на него. Сердце подпрыгнуло и сжалось от обостренного до предела плохого предчувствия. Он встал и подошел к ней, обнимая сзади за талию, как делал это очень часто, когда они вот так встречались утром на кухне. — Доброе утро, — произнес Монс, заметив, что она слегка вздрогнула от его объятия. Он чувствовал, что ее тело было напряженной пружиной в его руках. — Доброе, — с трудом тихо ответила Кара. Голос был хриплый ото сна и вчерашних слез. Она едва заставила себя встать с дивана, умыться и прийти сюда, но заставить себя посмотреть на него или пытаться притворяться, что она ничего не знает и все хорошо, не могла. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он с, казалось, такой искренней заботой в голосе, что Эрикссон шумно выдохнула, стараясь сдержать подступающие слезы. — Нормально, — выдавила из себя она, не в силах прогнать мысль о том, что эти руки, которые сейчас обнимали ее, вчера, скорее всего, обнимали Азру. Новая очевидная мысль пулей ворвалась в мозг Кары. «—И что еще интересней, почему он все еще с тобой? — Времена меняются. И люди тоже. — Только сильно не расстраивайся, если выяснишь, что это не так…» Это была не просто ядовитая реплика, это был намек. И Азра говорила не о том, о чем думала или предполагала, а о том, что знала наверняка. Эрикссон уперлась руками в столешницу, чтобы не упасть. Ноги показались ватными. — Как давно? — выдохнула она. Монс опешил, не поняв вопроса, хотя где-то в глубине сознания все же предчувствовал его. — Как давно что? Кара развернулась, чтобы видеть его глаза, когда она задаст этот вопрос и когда он будет отвечать на него. Сердце, казалось, внезапно исчезло из груди, потому что она абсолютно не знала, что чувствовала в этот момент. Обиду, злость, опустошенность?.. Но его объятия стали противны ей, и Эрикссон резко оттолкнула его от себя. Сельмерлёв отступил на два шага, растерянно глядя на нее. — Как давно вы с ней снова вместе? Те ее слова, сказанные мне в студии… Она держала меня за дуру, которая не знает, что происходит у нее за спиной, не так ли? Ты спросил, можем ли мы о ней забыть. Ты хотел забыть обо всех людях, которые давно перестали играть для нас какую-либо роль, но все еще появлялись в нашей жизни. Ты сказал, что хотел, чтобы там и тогда были только мы… Зачем? Зачем ты говорил мне все это? — распалялась Кара, повышая голос, но не замечая этого. — Эй, Кара, послушай, — Монс попытался взять ее за руку и успокоить. До него наконец дошло, что она имела в виду. Она видела их с Азрой вчера и думала, что они уже давно встречались за ее спиной. Это объясняло ее поведение и разбитую рамку с фотографией. — Не трогай меня, — Кара так вырвала свою руку из его, что ударилась ею о столешницу. На несколько секунд острая боль пронзила мышцы, но боль в душе оказалась сильнее. Эрикссон чувствовала себя преданной. И она еще искала оправдания увиденному вчера? Сравнивала эту ситуацию с той с Юстсом… — Дай мне все объяснить, ладно? — попросил Монс, который сам вздрогнул от ее удара рукой о столешницу, будто почувствовав ее боль. — Мы с ней не вместе. И не были. В смысле не были вместе после расставания. Ее тогдашнее появление в студии для меня было такой же неожиданностью, как и для тебя. Кара громко фыркнула, скрещивая руки на груди и качая головой. Теперь она не верила его словам. В голове все еще эхом отдавалось «Только сильно не расстраивайся, если выяснишь, что это не так», что сейчас для нее звучало как «Он изменил мне, но теперь изменяет тебе со мной». А ехидный внутренний голос добавлял: «Люди не меняются. Тебе ли не знать». Эрикссон быстро смахнула со щеки появившуюся слезу. — Кара, я не хотел, чтобы она снова появлялась в моей жизни. Но она появилась и… — И ты понял, что ничего не в прошлом, да? Что все это время ты скучал по ней? Та песня… Продолжить не хватило сил. «Никогда не думал, что будет легко, но не так же тяжело. Ты была моей, ты правда была… Заставил ли я тебя принять неправильное решение?»* — Та песня всего лишь переосмысление моих чувств. Песня-извинение перед ней, но не больше. Я больше не испытываю к ней никаких романтических чувств. Уже давно. Все изменилось, когда я встретил тебя, — Монс пытался говорить, как можно убедительней, но мысли путались. Ему так много хотелось сказать ей о том, что он чувствовал к ней, но говорил какие-то банальные слова. — Ты была там вчера, не так ли? Ты видела наш разговор и… тот поцелуй. Но клянусь, — Сельмерлёв положил руки Каре на плечи, заглядывая ей в глаза, — он ничего не значил. Мы уже проходили подобное… Помнишь, тогда я ведь тоже думал, что… — Так ты решил вспомнить Юстса? — воскликнула Эрикссон, сбрасывая его руки и обходя его. Монс мысленно отругал себя за то, что вспомнил тот случай. — Ты думал то, что думал потому, что просто ушел, не увидев даже моей реакции. А я видела твою! Ты не был возмущен тем, что она сделала! Кара перешла на крик, вспоминая, как руки Османцевич соскользнули с его шеи, но он не выглядел раздраженным или негодовавшим. — Неправда! Ладно, это был неудачный пример. Я понимаю, как это выглядело со стороны, но я был возмущен ее поведением, потому что я не думал, что она сделает что-то подобное… после всего, — Монс сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться и прояснить мысли. — Что мне сделать, чтобы ты поверила? Вопрос прозвучал отчаянно и жалко. Последнее прибежище того, у кого не осталось убедительных аргументов. — Разговор, смех, поцелуй… Слишком много всего для тех, кого ничего больше не связывает, не находишь? — О Господи, Кара! Конечно, нам было о чем поговорить после двух лет, которые она меня избегала. Нам было, что сказать друг другу! Но ты не слышала, что я говорил ей. Как ты можешь меня обвинять в том, что я говорил с ней? В конце концов, это просто наше выяснение отношений, которое должно было состояться уже давно. Оно не имеет к тебе никакого отношения! — вспылил Сельмерлёв, но его уже действительно начало раздражать то, что Кара даже не слышала его, не хотела слышать, отгородившись собственными выводами. — Не имеет отношения, значит? — опешила Эрикссон, поражено глядя на него. — Слушай, ничего не было, ладно? — устало произнес Монс, снова подходя к ней. Она стояла возле стены почти у двери. — То, что она там себе придумала… Черт, я даже не понимаю, почему она себе так ведет. Я думал, что она ненавидит меня… Но в конце концов, все это неважно. Потому что, что бы она не чувствовала, я не разделяю ее чувств. Мужчина осторожно взял Кару за руку, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. — Мне нужна ты, и это все, — второй рукой он погладил ее по щеке, заглядывая в серые, цвета грозовой тучи, глаза. Сейчас они соответствовали цвету неба за окном, но при этом в них то и дело вспыхивали молнии. — Надолго ли? — слова вырвались у Эрикссон непроизвольно, но затуманенный мозг плохо соображал, чтобы сожалеть. Она не знала, как заставить себя поверить его словам после того, что вчера видели ее глаза. Монс чувствовал себя так, словно ему влепили громкую пощечину или вылили на него ведро холодной воды. От неожиданности он отступил на несколько шагов назад, глядя на девушку, которую любил и которая уже который раз за утро заставляла его чувствовать себя так, как он ни за что не хотел бы себя чувствовать. — Что ты имеешь в виду? — механически отчеканил он, не сводя с нее глаз. Челюсти сжались, а на скулах играли желваки. Но оба прекрасно знали, что Кара подразумевала под этой фразой. Отношения с Азрой закончились два года назад, а она все еще стояла между ними, как и та измена, которая никак не касалась их отношений, но, тем не менее, имела на них влияние. Зачем только он рассказал Эрикссон о той ночи? — Ты делаешь мне больно, и я не знаю, что с этим делать, — Кара не сразу осознала, что сказала это вслух. Пусть ее голос и звучал тихо, Монс, конечно же, услышал это. — Ты тоже делаешь мне больно тем, что не хочешь меня слышать, — ответил он, качая головой. Он действительно устал от постоянной необходимости что-то объяснять и оправдываться. — Не похоже, что ты вообще собирался мне что-то рассказывать, — упрямство никак не хотело сдаваться, заставляя Кару снова и снова искать поводы для того, чтобы обвинить его. — Я устал чувствовать себя виноватым за то, чего не совершал. Не я хотел того разговора и не я целовал ее. Для меня она в прошлом. И давай ее там и оставим, хорошо? — но вместо согласия он услышал лишь скептическое фырканье. И это окончательно вывело его из себя. — Сколько можно, Кара?! Каждый раз одно и то же. Ты ведь знала об Азре еще до того как мы начали встречаться. Ты понимала, что вокруг меня будут разные девушки, когда ехала со мной на Евровидение и когда радовалась моей победе. Я устал от твоих ревностей! Почему я каждый раз должен оправдываться в чем-то и убеждать тебя, что другие меня не интересуют? Почему ты не можешь просто прекратить это? — раздражено продолжил он, повышая голос. — Потому что я не могу потерять тебя! — не выдержав, крикнула Эрикссон, отталкивая его от себя и давая волю бурлящему потоку чувств и эмоций внутри, позволяя последним стенам самоконтроля упасть, позволяя слезам появляться на глазах. — Если я потеряю тебя, я потеряю все! Нет никого, кто меня любит...кроме тебя. Как ты не понимаешь?! Я просто не знаю, как... «Жить без тебя» — слова едва не слетели с губ, но Кара быстро закусила губу с такой силой, что почувствовала солоноватый привкус крови. Не стоило говорить этого. Пока у нее оставалась хоть какая-то гордость, она не разобьется на части. По крайней мере, хотелось в это верить. — Кара, — он сделал шаг к ней, протягивая руку, но Эрикссон отбросила ее и развернулась к выходу. — Пошел ты к черту! — Да черт побери! – Сельмерлёв резко схватил ее за руку, останавливая и разворачивая назад, а свободной ладонью ударил в стену за ее спиной. Кара вздрогнула и сжалась, словно испугавшись, что следующий удар может прийтись по ней. В ее глазах он действительно увидел такой страх, и это испугало его самого. Пожалуй, он действительно был слишком агрессивен, пересек черту… — Прости, я не хотел, — отозвался Монс, убирая руки и делая пару шагов назад. Кара все еще смотрела на него с испугом и удивлением. А потом бросилась прочь из кухни, захлопывая за собой дверь спальни.