Renegades

Все эти года и вся ложь, Становятся нашим алиби (я знаю), Нам нужна настоящая любовь. Каждую минуту, каждый час, Нам просто нужно чувствовать, Нам нужно надеяться, Нам нужна настоящая любовь. -Måns Zelmerlöw “Beautiful lie”

Впервые за последнюю неделю на небе показалось солнце, купая Стокгольм в своем золотистом свете и пробуждая блики на зеркальных окнах многоэтажек. Кара открыла окно, впуская в комнату прохладный летний ветерок вместе с запахами мокрой листы и асфальта. Ночью прошел небольшой дождь, и теперь вся природа и, казалось, даже каменно-стеклянные сооружения города дышали свежестью. Эрикссон сделала глубокий вдох, впуская в легкие свежий воздух и ощущение свободы. Она сделала глоток мятного чая и улыбнулась, наблюдая за просыпающеюся столицей и людьми, спешащими по своим обычным делам. Монс ушел рано, так как у него была назначена запись песни в студии на 9:00. Она почувствовала его поцелуй на щеке, но улыбнулась и сонным голосом пожелала ему удачи не открывая глаз, находясь на грани сна и бодрствования. А после обнаружила на холодильнике записку с пожеланием хорошего дня и извинением, что сегодня он будет поздно из-за важной встречи со спонсорами «ZB Foundation». Кара давно хотела написать статью о работе их фонда, и Монс пообещал, что в следующую поездку в Кению они отправятся вместе. И она с нетерпением ждала этой поездки. Было действительно интересно посмотреть на всех тех детей, жизнь которых изменилась благодаря помощи ее бойфренда и Йонаса. Готовясь к экзаменам, Кара предвкушала их окончание и море свободного времени, которое можно было потратить на отдых и посвятить ведению блога. Но когда это время у нее наконец появилось, она не знала, куда его деть и чем заняться. После большой занятости всегда появлялось такое чувство. Но взглянув на погоду за окном, на долгожданное солнце, Кара твердо решила, что обязательно отправится на большую пешую прогулку. Последняя была еще в мае, когда она устроила экскурсию по городу для Юстса. Эрикссон вспомнила, как он уговорил ее попробовать прокатиться на скейте, как снимал на видео ее неудачные попытки и как они смеялись, пересматривая эти видео, попивая кофе на берегу канала. Те две недели навсегда останутся в ее памяти яркими воспоминаниями. За те две недели произошло так много всего, что до сих пор трудно было привыкнуть к размеренности жизни. Кара выгуляла Месси и, заведя его домой, отправилась по своим делам в направлении Гамла Стан с твердым намерением намотать, как минимум, десять километров. В наушниках играла «Can’t stop the feeling» Джастина Тимберлейка, которая опять же напоминала о Евровидении и прекрасной ночи финала. Подпевая Тимберлейку, Эрикссон шагала в такт песни и даже пританцовывала, абсолютно не заботясь о том, как на нее посмотрят люди. Но шведов, а особенно стокгольмцев, на самом деле подобное поведение уже не удивляло, тем более что в их памяти еще не угасли воспоминания от Евровидения, которое на некоторое время превратило их город в один сплошной праздник. Кара давно не чувствовала себя такой счастливой и свободной от всяких неприятных или тревожных мыслей и чувств. Она решила зайти в студию и вытащить Монса хотя бы на чашку кофе в перерыве между его важными встречами. Пусть это будет для него приятным сюрпризом. Эрикссон знала, что запись песни закончится в 12.00, а потом у него будет полчаса или чуть больше до встречи с Йонасом, поэтому не спеша направилась в сторону офиса «Warner Music», покачивая головой в такт «Like no one’s watching» Молли Санден. Подойдя к зданию как раз вовремя, Кара достала с кармана телефон и собралась уже набрать номер, прокручивая в голове фразу «Эй, выгляни в окно», когда увидела их. Монсу не нужно было выглядывать в окно, потому что в здании его не было. Он сидел на лавочке у западной стороны, а рядом с ним сидела… Азра Османцевич. Та самая Азра, воспоминания о встрече с которой все еще вызывали в Эрикссон негодование. Что, черт возьми, она здесь забыла? Ах да, она же «занимается юридическими делами компании». Кара так и застыла в нескольких десятках метров от входа, глядя на фигуры на скамейке, забыв о музыке, которая продолжала играть в наушниках. Азра о чем-то говорила ему, а после засмеялась, отбрасывая волосы за спину. Но что поразило Эрикссон больше — так это улыбка на лице Монса. Она была готова увидеть его каким угодно рядом с Османцевич: раздраженным, злым, растерянным, даже виноватым, но никак не улыбающимся. Кара почувствовала острый укол в сердце и со злостью нажала на экране кнопку паузы. Азра снова что-то произнесла, не отводя от Сельмерлёва взгляда, а он так же смотрел на нее, словно завороженный. Это так напоминало какой-то интимный момент между двумя людьми, что Эрикссон стало неловко за свое наблюдение. Они не могли видеть ее, но она видела их прекрасно. И от увиденной картины глаза против воли защипало. Казалось, этот момент растянулся в вечность, но выражение лица Монса резко изменилось, он что-то воскликнул. И хотя Кара не слышала слов, которые тонули в гуле других человеческих голосов и гудении машин, судя по его поведению, он был чем-то возмущен. Сердце радостно встрепенулось в надежде, что все увиденное ранее было просто недоразумением. Азра оставалась спокойной, но зная Монса, Эрикссон видела, что он далек от спокойствия. Они выясняли отношения в довольно напряженной форме. Неужели это был тот самый разговор, который должен был состояться еще два года назад?.. Они перекидывались репликами, а потом, судя по взмаху руки, Османцевич тоже «включила» негодование. И в тот же момент Монс, похоже, тоже вскипел. Судя по всему, они действительно расставляли все точки над «і». Кара понимала, что ей не стоило быть свидетелем этой сцены, но уйти уже не могла. Прекрасное утреннее настроение улетучилось, заменяясь смятением. Она не знала, как относиться к увиденному, и не знала, какие чувства испытывала, наблюдая за их разговором. Но тут Азра бросила короткую реплику и отвернулась, быстро проводя ладонями по щекам. «Она плачет?» — эта мысль была подобна пуле. После хладнокровного поведения Османцевич в студии и ее ядовитых слов, для Эрикссон она была эдакой куклой без эмоций, трудно было представить ее плачущей. Но сейчас Каре даже стало жаль ее. Она впервые подумала о том, что Азра могла чувствовать, когда узнала о его измене ей. Наверняка ей было очень больно. Что он сказал ей сейчас? Какими словами вызвал ее слезы? Она могла видеть сжатые в кулаки руки Монса. Похоже, и ему те слова не дались легко. Но вот Азра снова повернулась к нему. И в следующий момент у Кары не осталось и капли жалости к ней, когда она провела ладонью по щеке Сельмерлёва. И вот снова внутри Эрикссон это чувство — ревность. Османцевич потянулась к нему и… поцеловала. И он не отстранился от нее. Кара задохнулась от увиденного. Секунды истекали, как песок сквозь пальцы, но он по-прежнему не думал ее отталкивать, а она обвила его шею руками, придвигаясь еще ближе. У Эрикссон было такое ощущение, будто ее ударили под дых и выбили из нее весь воздух. Она словно вросла ногами в асфальт и окаменела, не в силах ни повернуться, ни даже отвести взгляд или закрыть глаза, продолжая наблюдать за тем, как рука Азры, той самой Азры, которая, как она думала, давно осталась в его прошлом, скользила по его затылку. Но вот Монс слегка отстранил ее от себя, и Османцевич неохотно оторвалась от него, а потом так же неохотно разомкнула руки вокруг его шеи, пробегаясь по ней пальцами. Вопреки всем надеждам Кары он не выглядел возмущенным, он не кричал на нее или что-то в этом роде. И это стало последней каплей. Эрикссон развернулась и быстро побежала в сторону Стокгольмской школы экономики, откуда пришла, чувствуя, как образовывая влажные соленые дорожки, по щекам побежали горячие слезы. Кара словно оглохла. Все, что она могла слышать — шум крови в ушах. Как он мог так поступить? После того, что он говорил ей об Азре и своих якобы давно прошедших чувствах к ней. После его рассказала об их отношениях с постоянным непониманием. В конце концов после того разговора в машине, после ее слов о том, что ей сказала Османцевич в студии. Он ведь сам спросил, могут ли они забыть о ней. А что на самом деле? Неужели эти чувства были далеко не прошедшими? Внутри Эрикссон было такое чувство, будто ей в грудь воткнули нож или стрелу и при каждом движении они словно вонзались глубже. Она задыхалась от переполнявших эмоций и от бега, грудь разрывалась от нехватки воздуха и рыданий. Кара потеряла ощущение пространства и времени и остановилась только тогда, когда грудь, казалось, была готова разорваться. Она понимала, что бегство напоминало поведение обиженного ребенка, но стоящая перед глазами сцена терзала ее, и Эрикссон никак не могла успокоиться. Она не знала, сколько пробродила по городу, пытаясь успокоиться. Как раньше ей было безразлично, что окружающие люди подумают о танцующей и подпевающей голосу в наушниках девушке, так и теперь ей было все равно на их мысли о плачущей девушке, которая бредет сама не зная куда с потерянным взглядом. Перед глазами все еще живо стояли их улыбающиеся лица, ее рука на его щеке, их поцелуй… Чем больше она об этом думала, тем больнее становилось. Она не могла, да и не хотела в тот момент придумывать какое-то объяснение или оправдание для него… На город опускались сумерки, а она по-прежнему сидела у открытого окна, не сводя глаз с далеко церковного шпиля, который еще пару-тройку минут назад полыхал в лучах заходящего солнца. Но теперь на собор и другие здания вокруг понемногу опускались тени. Кара часто наблюдала за закатом, любуясь видом, который открывался из этого окна, но сегодня она оставалась абсолютно безучастной к красоте заходящего солнца. Она по-прежнему сжимала в руках телефон, где на экране была открыта переписка в WhatsApp: У тебя все в порядке? Ты не берешь трубку. 15:03 Сильно болит голова. Выпила таблетку и хочу отдохнуть. 15:05 Прости, тогда не буду мешать. Ляг поспи и пусть тебе приснится что-то хорошее  15:05 Она просто соврала. Сослалась на головную боль, чтобы только не брать трубку и не слышать его голос, не говорить с ним. Набрала сообщение дрожащими руками, подавляя слезы. Не поставила ни одного смайла, ни одной чертовой скобки, как делала это всегда, и от этого ее сообщение выглядело слишком холодным, обиженным, но он ничего не заподозрил. Звонил ли он для того, чтобы рассказать об их встрече с Азрой? Вряд ли. О таком стоило говорить в глаза. Да и судя по его последнему сообщению цель звонка не была столь важной. И тут в голову пришла мысль о том, а была ли у него вообще какая-то встреча со спонсором или тем же Йонасом. В сердцах Кара бросила телефон на диван и принялась мерять шагами комнату, как загнанный зверь, пытаясь избавиться от картин в голове и разрывающих изнутри чувств. Затем снова схватила телефон, перечитывая сообщения невидящим взглядом. Она пыталась отвлечься, успокоиться. Но ни мятный чай, ни привычный пейзаж за окном, ни прекрасный закат не могли вернуть ей душевное равновесие. И Кара сидела на диване, глядя в одну точку на стене, куталась в плед, пытаясь спрятаться от наползающей в комнату вечерней прохлады, сжимая в руке телефон с глупыми, пустыми смс-сообщениями, но окна не закрывала, боясь, что задохнется от всего того, что бушевало внутри. Она разрывалась между противоречивыми чувствами. Одна ее часть искала логическое объяснение увиденному, пыталась найти какое-то оправдание тому, что он не оттолкнул Азру от себя, вспоминала похожую ситуацию. Месяц назад они сильно поссорились из-за того ее злосчастного поцелуя с Юстсом. И все потому, что он просто ушел быстрее, чем успел увидеть ее реакцию на этот поступок Сирмайса. Она тогда объясняла ему, что тот поцелуй для нее ничего не значил, потому что она не была влюблена в латыша. Теперь сложилась похожая ситуация, только они поменялись ролями. Но проблема была в том, что в отличии от нее, не имеющих никаких романтических чувств к Юстсу, Монс когда-то был влюблен в Азру. А Кара же простояла на той улице довольно долго, чтобы увидеть, что он не был возмущен поступком Османцевич так, как она была возмущена поступком Юстса. И чем больше она думала об этом, чем больше анализировала случившиеся, тем трудней было находить оправдание и склоняться к пониманию. Внутренний голос обвинял Сельмерлёва. «Его чувства к ней никогда не угасали. Он просто старался забыть их, потому что она вычеркнула его из своей жизни. Но теперь… похоже, они помирились, и эти чувства больше не нужно забывать. А ты была лишь временным увлечением. Средством залечить раны». Кара выронила телефон и уронила голову на колени, обхватывая их руками и пряча лицо в пледе. Скоро грубая ткань стала совсем мокрой от слез, но остановить их никак не удавалось. Если это действительно так, если она действительно была для него лишь заменой Азре… И если он начнет просить у нее за это прощение, объяснять, что не хотел сделать ей больно, что правда верил в то, что влюблен в нее и все в таком духе… он просто разобьет ее на тысячи осколков, которые она никогда не соберет. «— Ты — мой дом. И я боюсь... — Чего, милая? — Боюсь, что кто-то может прийти в этот дом и забрать самое дорогое для меня, не чувствуя за собой никакой вины», — вспоминала Кара их разговор у залива на рассвете после финала Евровидения. Она тогда будто заранее знала о том, что произойдет... «— Ты та, кто делает меня сильней. Ты действительно мое пламя, Кара. — Пламя при дожде? — переспросила тогда она, улыбаясь сквозь слезы. — Да. Помни, что мы с тобой пламя при дожде, которое не угасает, что бы ни случилось. И ее тихий шепот, вторящий ему: — Пламя при дожде…» «Пламя при дожде!» Эрикссон перевела взгляд на стоявшую на журнальном столике фотографию в рамке. Фото было сделано в ночь финала Евровидения прошлого года. С него на Кару смотрели два улыбающихся лица, глаза которых светились от счастья, выдавая их чувства радости от победы и влюбленности друг в друга. Теперь же эта улыбка на его лице показалась ей фальшивой, но в то же время в душу больно ударил контраст того времени и сейчас. Неужели то, что она принимала за любовь в его глазах, на самом деле было просто увлечением, которое прошло так быстро? «Пламя при дожде!» Это были его слова! Тогда почему же так мало понадобилось сил, чтобы потушить этот огонь?! «Пламя при дожде!» — набатом била в голове мучительная мысль. Кара схватила фотографию со стола и со всей злостью, что зародилась внутри, запустила ею в противоположную стену. Послышался звон. Стекло рамки жалобно звякнуло о кирпич и разлетелось осколками, и в тот момент Эрикссон показалось, что это ее сердце только что разбилось на части с жутким звоном. Она задохнулась от эмоций, накрывших, словно волна цунами. Рыдания сдавили горло. Кара бросилась лицом в подушку, накрываясь пледом с головой, сворачиваясь в клубочек и чувствуя ужасную жалость к самой себе.