Renegades

Я стою там, где ты оставила меня, Прямо здесь, где сказала: «Прощай». Я застыл и не могу выбраться, Надеясь, что неправильно расслышал. Мое сердце тяжелеет, Дом, что мы построили, сгорает, рушится. Ты режешь меня на куски, бередишь мои швы. Но на самом деле они не нужны мне, Думаю, пришло время все повернуть. Так что, когда ты вернешься, направляясь К тому, чего действительно хочешь, Я не буду ждать, Потому что это твоя игра, в которую я буду играть. -Måns Zelmerlöw “Round round”

— Да, Йонас, конечно, я помню про сегодняшнюю встречу, — одной рукой Монс держал телефон, а второй безуспешно пытался найти в карманах ключи от машины. Никак не мог вспомнить, куда же их положил. — Не переживай, я буду вовремя. До встречи. Сельмерлёв отключился и сосредоточился на поиске ключей. Наконец они обнаружились в почему-то заднем кармане джинсов, но тут же вылетели из рук, со звоном скатываясь с бетонных ступенек в результате столкновения. Перед лицом Монса мелькнули каштановые волосы. — Простите, я совсем не смотрел, куда иду, — извинился он, подавая девушке руку. — Ничего страшного, я в порядке, — отозвалась она, поднимаясь и отбрасывая волосы с лица. — Азра? — Сельмерлёв так и замер с ее рукой в своей. Все те две недели после их неожиданной встречи в студии он боялся снова ее здесь встретить. Хотя, скорее, это был не страх, а просто нежелание ворошить прошлое. Тем более, что от той встречи у него остался неприятный осадок из-за Кары. Спохватившись, Монс отпустил ее руку и сделал пару шагов назад, словно это могло заставить ее исчезнуть из его поля зрения. — Что ты здесь делаешь? — Как я уже сказала, занимаюсь юридическими делами «Warner Music», — улыбнулась Османцевич. Неужели теперь постоянно придется вот так вот сталкиваться с ней в этом здании? Он ведь вроде как вычеркнул ее из своей жизни, как и она его два года назад, а теперь она снова появлялась в ней, и он не знал, как себя вести. — Ладно, — неуверенно начал он, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя себя крайне неловко, — ты, наверное, опаздываешь… — Вообще-то, нет, — Азра опустила глаза на наручные часы, чтобы убедиться в том, что она действительно никуда не опаздывала, и снова одарила его улыбкой. Улыбкой, которая когда-то сводила его с ума, а сейчас вызывала лишь чувство растерянности. Последнее, что он помнил о ней — это жесткий взгляд заплаканных глаз и суровое выражение лица. — Мы могли бы поговорить? Вопрос застал Сельмерлёва врасплох. Реальность вокруг будто размылась. Словно не было тех двух лет. Словно он все еще стоял там, где она оставила его, где ясно дала понять, что больше не хочет видеть его в своей жизни; там, где он стоял, надеясь, что неправильно ее расслышал.* Словно она все-таки передумала и была готова выслушать его. — Да… да, конечно, — кивнул он, пытаясь выглядеть абсолютно спокойным. В конце концов, все, что было тогда, уже не важно. Оно осталось в прошлом. — Присядем? — Азра кивнула подбородком на лавочку в тени раскидистого клена с западной стороны здания и, не дожидаясь ответа, зашагала туда. Ее каблуки уверенно застучали по асфальту. Монс поднял ключи, про которые едва снова не забыл, и направился следом. Да, пожалуй, лучше, если этот разговор состоится, и они все выяснят. Если им придется часто вот так сталкивать в студии, он не хотел каждый раз испытывать неловкость. — Что ты сказала Каре в прошлый раз? Вопрос слетел с губ сам по себе. Наверное, не стоило начинать разговор вот так, с несколько обвиняющего тона, но… — Насколько я помню, ничего такого ужасного, — пожала плечами Османцевич, усаживаясь на лавочку и глядя на Монс снизу вверх. Тот вздохнул и присел рядом. — Если ты хотела сказать что-то о нас, говори это мне. Не нужно впутывать ее, ладно? — Ладно, — легко согласилась Азра. Она не сводила с Сельмерлёва взгляда, словно пыталась найти десять отличий между тем мужчиной, которого она когда-то любила и которого бросила, и тем, кто был перед ней сейчас. И стоило признать, она находила их. Уверенный взгляд, блеск в глазах… Он был влюблен в то, что делал, он был влюблен в нее… в ту девушку. Не тот разбитый мужчина, перед которым она закрыла дверь. — Ты счастлив с ней, верно? Монс растерялся от поставленного вопроса. Его чувства трудно было вместить в одно слово «да», но он не собирался делиться ими с Азрой. — Да. Она кивнула, но взгляд ее блуждал по прохожим, которые сновали туда-сюда вокруг офиса «Warner Music». — А что насчет тебя? Сельмерлёв подловил себя на мысли, что ему действительно интересно знать, что происходит в ее жизни сейчас. Если она счастлива, это будет облегчением и для него самого. — Ну… я не победила на Евровидении и я по-прежнему свободна… — Это что, упрек? — опешил Монс. — Нет, конечно нет, — поспешила исправиться Азра и слегка улыбнулась. — Просто неудачная попытка пошутить. Я никогда не была сильна в юморе, ты же знаешь. Но тебе всегда удавалось меня рассмешить. Уилл говорил, что ты владеешь какой-то магией, — улыбка стала шире. Монс слегка улыбнулся. Да уж, ему действительно удавалось заставить ее смеяться, даже когда она злилась на него. Удавалось…до определенного времени. А после смех все чаще начал сменяться криком. — Я знаю, что это была моя вина. Я сделал тебе очень больно. И я сожалею об этом, Азра, правда, — он посмотрел ей прямо в глаза, больше не избегая ее взгляда. — Мне очень жаль. Но думаю, мы никогда не были созданы друг для друга. Она не отводила от него взгляда, чувствуя, как ее снова затягивает в этот карий омут. Когда-то она влюбилась в эти глаза, после возненавидела, а теперь… теперь сама не знала, какие чувства у нее они вызывали. — Знаешь, я остыла… И подумала, что, возможно, слишком погорячилась, не выслушав тебя, не дав тебе ничего объяснить… И что… могла бы простить, — она сглотнула, словно слова давили ее изнутри и давались с трудом. Монс тоже почувствовал ком в горле. Сколько раз, лежа в три часа ночи без сна, он думал об этом разговоре, представлял его… надеялся, что он мог бы что-то изменить, стереть жалящее чувство внутри от ее «Прощай». Он собирал себя по частям, но все равно не мог избавиться от чувства, будто его сердце пребывало где-то на пустынной улице, на которой гуляли сквозняки. А она ушла, не оставив и следа от себя, оборвав всякие контакты с ним. И тогда это было подобно пуле.** Но сейчас… сейчас все было иначе, и этот разговор уже не имел такого значения, как тогда. Ничего из этого больше не имело значения, кроме того, что могло успокоить любопытство данными ответами на давно задаваемые самому себе вопросы. — Но потом появилась она… — продолжала дальше Азра. — Когда я увидела тебя с ней... — Так вот в чем дело, — воскликнул Сельмерлёв, вырываясь из воспоминаний и чувствуя, как внутри поднимается волна негодования. Перед ним сразу же возникло расстроенное лицо Кары и ее тихий голос «Ее интересовало, почему ты все еще со мной?» — Пока ты была единственной женщиной, которую я хотел, тебя все устраивало, а стоило мне полюбить кого-то, и в тебе вдруг проснулась ревность? Османцевич молчала, что само по себе уже было знаком согласия. Да, она действительно почувствовала острый укол ревности, когда однажды, включив телевизор, попала на вручение премии «Rockbjörnen» и увидела их вместе под прицелом камер фотографов. — К твоему сведению, наши отношения начались далеко не вчера. И ты не встанешь у них на пути. — Зачем она... Она же слишком юная. Наверное, с ней весело, но ты уверен, что она подходит для серьезных отношений? Сельмерлёв прищурился, подумав, что ослышался. Неужели она действительно задала ему подобный вопрос? — Это вроде как намек на «поразвлекался и хватит»? За кого ты меня вообще принимаешь? Азра поняла, что сглупила. Стоило оставить свое мнение о Каре при себе. Она ничего не имела против нее самой, но видеть ее рядом с Монсом… — Это так странно... за все то время, что мы были вместе, мы даже не знали друг друга. Я знаю, что сам все разрушил, но ты не дала мне ни малейшего шанса все исправить. — И в конце концов ты решил просто найти мне замену? — выпалила Османцевич прежде, чем успела подумать. Но это был именно тот вопрос, который она хотела ему задать. Почему он так легко находил ей замены?! — Я не искал замену тебе, — удивленно посмотрел на нее Сельмерлёв, но тут же вскипел: — Черт побери, я знаю, что сам разжег это пламя, добиваясь твоего внимания и твоей любви, а потом разрушил это все. Каждый раз, как я возвращался домой, я ждал, что скоро придешь ты, что откроется дверь и... Я не мог заснуть до трех утра, слушая чертово тиканье часов в пустой квартире, которое сводило меня с ума! Я тысячу раз набирал твой номер телефона и тысячу раз слушал одно и то же «Данный номер не обслуживается»! Это становилось безумием, пока я не погрузился с головой в работу над «Perfectly Damaged» и подготовкой к Евровидению так, что не оставалось сил на другие мысли. Так что нет, я не искал тебе замену! Меньше всего мне хотелось привязываться к кому-то. Но судьба решила по-другому… Кара стала моим воздухом и моим шансом на искупление. — Прости, — тихо отозвалась Азра и отвернулась от него, быстро смахивая слезы, набежавшие на глаза. — Мне стоило выслушать тебя тогда. Монс вздохнул, пытаясь успокоиться. От внезапной вспышки, которой он сам от себя никак не ожидал, думая, что давно оставил все те чувства позади, тряслись руки. Он сжал их в кулаки, сделав пару глубоких вдохов. Но чувствовал, что после того, как сказал это все ей, наконец ощущал себя свободным по-настоящему. — Какая теперь разница? Азра резко обернулась к нему, вглядываясь в его лицо, словно за то время, что она была повернута к нему спиной, его могли подменить. — Неужели ничего не осталось? — поинтересовалась она, проводя ладонью по его щеке и встречаясь с ним взглядом. — О чем ты? — в который раз за последние двадцать минут Сельмерлёв почувствовал, как она выбивала землю из-под его ног. Она не ответила, лишь подвинулась ближе к нему и в следующий момент ее губы обожгли его. Тело как-то странно вздрогнуло от забытых, но в то же время знакомых прикосновений, и замерло, словно вспоминая, какого это было раньше ощущать ее руки на своем теле, а ее губы на своих губах. Но потом вдруг осознало, что эти прикосновения больше не вызывали в нем никаких чувств. Кровь в венах, которая воспламенялась от одного только касания ее пальцев, оставалась холодной, как и сердце. Но Азра, казалось, этого не чувствовала, оплетая руками его шею, запуская пальцы в колючий ежик волос. Монс оттолкнул ее от себя, разрывая поцелуй, но она не разомкнула рук вокруг его шеи, так что пришлось прибавить силы. Османцевич неохотно отпустила. Он отстранился, с удивлением глядя на нее. — Что, по-твоему, ты только что сделала? — холодно поинтересовался Сельмерлёв. — А на что это похоже? — уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки. — На поступок пятнадцатилетней девчонки, стремящейся вызвать ревность у другой девушки, чтобы доказать, что то, что когда-то принадлежало ей, по-прежнему ее. Но это не так! Все, что было между нами, — в прошлом. И ты сама закрыла эту дверь. Когда я пытался извиниться перед тобой, ты не захотела даже слушать, не дала мне ни единого шанса. Ты сказала, что между нами все кончено и что исправить ничего нельзя. Думаешь, мне не было больно? Я знал, что ты права, что я виноват, но от этого было еще хуже. Ты сказала, что не сможешь меня простить, доверять мне, что наши отношения разбились вдребезги. Тогда что это? Что ты делаешь теперь? — Мы могли бы стать друзьями… — неуверенно произнесла она, понимая, что ее поступок едва ли можно было списать на желание дружбы. — Наверное, могли бы, — согласился Монс. — Но вряд ли у нас получится. Азра молчала. На этом разговор можно было считать оконченным. На этот раз это действительно жирная точка в конце последней страницы книги. Сельмерлёв покачал головой и встал. Теперь он оставлял ее, но при этом не чувствовал никакой вины. Быстрыми шагами он направился к машине. * — обыгрывание слов песни Монса Сельмерлёва "Round round". ** — обыгрывание слов песни Монса Сельмерлёва "What's in your eyes" (feat. Tilde).