Renegades

Едва знали друг друга, Любимый тип, любимый цвет… Этого недостаточно, недостаточно, Когда выбираешь жизнь… Это было облегчение, словно груз с плеч Я думал, хорошо, что все скоро закончится, Так почему я застыл здесь, полон сомнений? Я знаю, слишком поздно, потому что все уже сломано, И я не могу повернуть колесо, Но если бы мог, было бы все по-другому? -Måns Zelmerlöw “Wrong decision”

— Hardly knew one another… favorite kind, favorite color. It’s not enough, not enough when choosing life… —пропевал Монс, в который раз меняя тональность и акценты. Он все никак не находил идеальное звучание для припева. Кара знала, о ком были эти строки, о ком была эта песня, и понимала, что она значила для Монса. Она была своеобразным очищением, точкой в его истории с Азрой. И все же слышать его обращение к другой девушке, пусть с которой его больше ничего не связывало, было довольно странно. Эрикссон вспомнила, как впервые увидела слова этой песни на листке у синтезатора. Тогда она была уверена, что не сможет полюбить эту песню. Но когда услышала, как он напевал ее под только формирующуюся мелодию, поняла, что заворожена его голосом, и, черт возьми, заворожена этой песней, которая вызывала у нее собственные мысли и воспоминания. Кара поменяла позу и поудобней устроилась на диване, стоящем у дальней стенки комнаты, наблюдая за Монсом за стеклом. Сосредоточенный на музыке и вокале, он, казалось, не обращал внимание ни на что вокруг, был глубоко погружен в атмосферу. В такие моменты Эрикссон просто не могла отвести от него взгляд. Выступал ли он на огромной сцене, пел в маленькой комнатке звукозаписывающей студии или дома перед синтезатором, или даже просто напевал что-то в машине — он создавал магию своим голосом, и все вокруг приобретало новые краски, все теряло свою обыденность. И это невероятно вдохновляло. Он вдохновлял ее. Кара улыбнулась, перехватив его взгляд и подняла вверх большие пальцы. Эта спетая версия, по ее мнению, была просто идеальной. Монс улыбнулся в ответ и снял наушники, вешая их на микрофон. — Прекрасно! По-моему, ты нашел тот самый вариант, — радостно отозвался звукорежиссер. — Да, мне тоже понравилось. — Тогда сейчас перерыв на 20 минут, а потом допишем. Монс кивнул и через несколько секунд уже стоял перед Эрикссон в комнате с аппаратурой. — Тебе еще не надоело слушать одно и то же? — улыбнулся он. — Дома, в студии, в машине, на концертах, в плеере… конечно нет, — Кара шутливо пихнула его в бок, вставая. — И, хотя я слышу те песни, которые все твои поклонники услышат еще не скоро, я жду выхода альбома, как никто другой. — Я все еще не могу придумать ему название, — вздохнул Сельмерлёв, открывая перед ней дверь. — Песни получаются такими разнообразными и…разноцветными, что объединить их в какую-то одну концепцию трудно. — Назови «Хамелеон», — пошутила Кара, направляясь в комнату для отдыха, где размещался автомат с кофе, но поняв, что Монс не направляется за ней, обернулась. — Что? На лице Сельмерлёва было какое-то заинтересовано-задумчивое выражение. — В этом что-то есть… интересная идея, я подумаю над этим. Тебе кто-то говорил, что ты гений? — усмехнулся мужчина, подходя к Каре и смыкая руки на ее талии. — Хм… кажется, только что сказали, — серьезно кивнула она, но тут же засмеялась. — Я пошутила насчет названия, но если тебе нравится… Монс покачал головой и вместо словесного ответа оставил на ее губах поцелуй. — Раз наш обед пришлось слегка отложить, пошли хотя бы выпьем кофе, — с улыбкой сказала Кара, когда он отстранился от нее. Сельмерлёв кивнул и толкнул дверь в комнату для отдыха. Он уже забирал свой стаканчик из автомата, когда эта дверь открылась снова и внутрь вошла высокая шатенка в деловом костюме. Девушка показалась Каре знакомой, но она едва не выронила свой стакан с кофе, когда рядом с ней Монс выдохнул: — Азра? Эрикссон перевела на него взгляд. Он выглядел более чем ошеломленным, будто перед ним внезапно предстал призрак. Но, пожалуй, появление его бывшей в студии звукозаписи, в которой только несколько минут назад звучала песня, посвященная ей, было не менее шокирующим. — Привет, Монс, — улыбнулась шатенка. — Что ты… — начал было Сельмерлёв, но перехватив удивленный взгляд Кары, осекся. — Это… — он выглядел растерянным, — Азра Османцевич. Азра, это… Кара. Эрикссон про себя отметила, что он на секунду замялся, не зная, стоит ли говорить это или нет, и все же не представил ее как свою девушку. Это слегка задело Кару, но она вполне понимала, как странно ему, наверное, было представлять своей бывшей свою нынешнюю. И хотя стоящая перед ней девушка явно не была той, с кем бы она желала познакомиться, Эрикссон протянула ей руку, улыбаясь. Азра кивнула и улыбнулась в ответ, пожимая протянутую руку. Кара почти физически почувствовала, как напряжение, повисшее в воздухе, спало. И так же почти физически ощутила, как расслабился Монс. — Приятно познакомиться, Кара. На несколько долгих секунд в комнате для отдыха, примыкающей к студии, воцарилось неловкое молчание, которое всегда появляется, когда собеседники не находят тему для разговора. Все трое сейчас будто присматривались и изучали друг друга. Азра перевела взгляд на стаканчик кофе в руках Сельмерлёва и слегка улыбнулась. — По-прежнему черный с двумя ложками сахара? — спросила она. Вопрос был довольно обычным, заданным с невинным любопытством, но он почему-то неприятно уколол Кару. Он указывал на то, что эти двое людей когда-то были очень близки, хорошо зная характеры и привычки друг друга... Двое людей, у которых кроме неприятных воспоминаний о расставании, было и много хороших моментов, которые и до сегодняшнего дня их связывали. Казалось, только после этого вопроса Кара в полной мере осознала, что перед ней та самая Азра, о которой ей рассказывал Монс, которая когда-то жила в той же квартире, и именно она когда-то по утрам готовила ему этот черный кофе. Внезапно Эрикссон почувствовала себя третьей лишней, словно она некоторое время лишь заменяла Азру, но вот она вернулась и… Кара поспешила прогнать от себя дурацкие мысли. — А почему мой вкус на кофе должен был измениться? — вопросом на вопрос ответил Монс, и Кара мысленно восхитилась этим ответом, который как бы говорил Османцевич о том, что его жизнь не перевернулась с ног на голову только потому, что она ушла от него. — И то верно, — засмеялась шатенка, но по ее глазам Кара поняла, что эта реплика Монса задела ее. Эрикссон испытала смешанные чувства. Она была удивлена, но вместе с тем и негодовала: неужели Азра правда думала, что он все еще должен был винить себя, страдать из-за ее ухода и скучать по ней, если сама поставила в их отношениях жирную точку? Она не думала, что он мог найти ей замену? Черт, Кара подловила себя на мысли, что сама думала о себе, как о какой-то замене кому-то. Их с Монсом чувства друг к другу и их отношения не зависели ни от какой Азры. Ни от кого, кроме их самих. — Что ты здесь делаешь? — наконец поинтересовался Сельмерлёв, делая глоток горячего кофе и пытаясь выглядеть как можно более спокойным. Внезапная встреча с бывшей, с которой было связано много неприятных воспоминаний и чувств, много боли, действительно застала его врасплох. С той самой последней встречи, когда ударами набата прозвучали ее слова «Я действительно не хочу тебя видеть. Не сейчас… никогда!», они не виделись ни разу. В отличии от него, она сменила номер, сменила место жительства и, казалось, старательно избегала всяких, даже случайных встреч с ним. И хотя это было больно, он понимал, почему она так поступала. Но ее появление в студии «Warner» стало для него громом среди ясного неба. — Занимаюсь юридическими делами компании, — пожала плечами Османцевич, ведь это было само собой разумеющимся, и добавила, засмеявшись: — Я все еще занимаюсь скучными юридическими штуками. А твоя жизнь круто изменилась… —– при этом она бросила взгляд на Кару, словно именно она была самым большим и самым важным изменением в жизни Монса, а не его победа на Евровидении и рост его карьеры. — Работаешь над новым альбомом? — Да, — кивнул Сельмерлёв, — понемногу записываем новые песни. Он не знал, о чем спросить ее. Столько времени прошло… Он привык к жизни без нее. Нет, не так. Он отпустил ее из своей жизни, он оставил ее в прошлом. А теперь она снова стояла перед ним, как старая знакомая. Больше, чем просто знакомая. Когда-то они были очень близки, но теперь казались друг другу совсем чужими. И вместе с тем в его голове царил сумбур мыслей, всплывали давние вопросы, оставленные без ответа в 2014-ом году. Та недосказанность, что осталась тогда, сейчас висела между ними плотной стеной, разделяя. Сельмерлёв бросил взгляд на Кару, которая выглядела растерянной, словно не знала, как ей себя вести, и почувствовал перед ней вину за то неловкое положение, в которое поневоле ее поставил. Блеск, царящий в ее глазах еще полчаса назад, сменился подозрительностью, направленной на Азру. Кара крутила в руках стаканчик с кофе, но так и не сделала ни единого глотка, что свидетельствовало о беспокойстве и нервозности. Эрикссон ощущала это напряжение, что повисло между ними всеми, и понимала, что этим двоим есть, о чем поговорить, но не знала, хочет ли того сам Монс. Она же сама не хотела быть свидетелем выяснения их отношений, хотя осознавала, что это, так или иначе, касалось ее самой. Кара уже хотела было оставить их наедине и выйти под предлогом неотложного звонка или еще чего-то в этом роде, когда в комнату зашел Майкл, сообщая об окончании перерыва и приглашая Монса назад к микрофону, за стекло. Сельмерлёв кивнул, поставил на стол стакан с недопитым кофе и, бросив извиняющийся взгляд на девушек (задержав его на Каре), исчез за дверью, но уже через несколько секунд они могли видеть его сквозь огромное стеклянное окно. Эрикссон поняла, что осталась с Азрой наедине, и внезапно ощутила слабость в ногах, не понимая, почему чувствует себя подобным образом. Она прошлась в конец комнаты и опустилась на диван, по-прежнему сжимая в руках стаканчик с кофе. Османцевич присела рядом. — Так ты и есть та самая Кара? — поинтересовалась она, наконец концентрируя все свое внимание на Эрикссон. — Та самая? — недоуменно перевела на нее взгляд Кара, имея нехорошее предчувствие касательно следующей реплики. — Которая поведала общественности нашу с Монсом историю расставания. — Я… — опешила она. Утверждение было прямо в лоб. Напускная вежливость и радужность исчезли, в голосе собеседницы Эрикссон уловила насмешку и язвительность. — Да ладно, мне все равно, — хмыкнула Азра, закидывая ногу на ногу и откидываясь на спинку дивана. — Вот только интересно, почему ты с ним? И что еще интересней, почему он все еще с тобой? Кара почувствовала, как чувства растерянности и вины превращались в злость. По какому праву она разговаривала с ней таким образом? — Странный у тебя интерес, как для девушки, которая послала его куда подальше два года назад, а о событиях прошлого года спрашивает только сейчас, — не осталась в долгу Эрикссон: язвительность появилась сама собой. — А тебе палец в рот не клади, — усмехнулась Азра. — Журналистский инстинкт, прости, — наигранно виновато улыбнулась Кара и наконец сделала глоток немного остывшего кофе, хотя бы на несколько секунд закрывая от себя лицо шатенки. — Хм… когда-то он не очень-то жаловал журналистов. — Времена меняются, – бросила Эрикссон, чувствуя, что девушка не просто нравится ей все меньше и меньше, а даже вызывает антипатию. Посмотрев на нее, Кара подумала о том, что после произнесенных ею слов они обе подумали об одном и том же, и поэтому посчитала нужным добавить: — И люди тоже. Азра некоторое время смотрела на нее, словно пыталась понять, что же такого особенного было в этой блондинке, что делало ее привлекательной в глазах Монса. Возможно, абсолютная несхожесть с ней? И дело было не только во внешности и возрасте, было еще что-то внутреннее, что ощущалось даже за такое короткое время их знакомства. Возможно, Кара лучше его понимала? Или умела уступать, жертвуя своими интересами? — Только сильно не расстраивайся, если выяснишь, что это не так, — бросила Османцевич напоследок и встала с дивана, бросив на Эрикссон последний взгляд прежде, чем выйти из помещения. Кара почувствовала, как лицо заливает краска, а стаканчик в руке запрыгал в ее трясущихся руках. Вспышка злости на миг ослепила ее, и впервые в жизни ей захотелось сделать что-то подобное — вылить не успевший остыть кофе на голову этой Азре! Такого негодования она не испытывала даже к Томасу, который, притворяясь ее другом, поступил с ней, как последний подонок, найдя выгоду для самого себя. Тот хотя бы был довольно чужим человеком, тем более для Монса. Но девушка, которую он любил, которая якобы любила его… Как она могла отпускать подобные высказывания? Зачем говорила их ей? Неужели это была месть за то, что когда-то он сделал ей больно? Но черт возьми, прошло два года! Зачем нужно было снова бередить тот пепел? То, что случилось между ними, касалось только их двоих, она же не имела к этому отношения, и Османцевич не имела никакого права давать ей какие-то советы!