Моей бессоннице

      Зеленая плеть, вьющаяся по руке — скоро она свяжет пальцы, да в землю уведет, откуда пришла, туда и уйдет. Растет из самого сердца каменного, сердца черного, сердца дикого, сердца уставшего. Били его, топтали, ядом травили — не выходит ничего, не иначе, как в живую воду окунали, поэтому так ребра болят на беды грядущие, болят-выворачиваются, ножа промеж себя просят острого и безжалостного, ничего больше не поможет, ведь так и будет ныть от напасти близкой и злой, так и будет предупреждать, хоть и не знает, что ничего с этим не сделать, только приготовиться и затаиться.       Зеленая плеть, вьющаяся по губам — накрепко рот завязывает, ни словечка больше не проронишь, ни лишнего, ни нужного. Забудь язык родной, забудь язык чужеземный, все забудь, ни мысли больше не пригодится, все уйдет в землю, там и останется, там золой изойдет, прахом растворится, новой зеленью вырастет и под палящими лучами рассыпется в ночь темную, в ночь безлунную, в ночь беззвучную, в ночь страшную.       Зеленая плеть, вьющаяся по костям — с белого на белое, все под звездами светится, будто только их и ждало, будто только в них сила есть, будто только ею напиться можно. Костям тем жуткой сказкой прикостровой в траве лежать: каждый в округе знать будет, что в темноте скрежещет-бьется, словно молот кузнечный, и никак, никогда не устанет. Сказка та останется в поколениях, а бой тот останется эхом в скалах, да тенью на душе когда-то смелого, который не иначе, как околдован чем был, когда ступил куда не следует, когда ступил под бой неугомонного сердца.       Травила я его, травила, да не вытравила.