Friendship

       Что стоит твоя жизнь, когда ты ничем не дорожишь, и у тебя просто нет стимула дальше существовать? Что же (или кто) тебя может заставить ухватиться за последние нити, способные вытащить тебя из всего этого?       Так сильно твое расстройство еще не обладало тобой. Депрессия в полной своей красе: опустошенная, вывернутая наизнанку душа. Каждый день ты ложился очень поздно. Засыпал со страхом, и просыпался в холодном поту. Тебя преследовали голоса: в твоей небольшой квартире ты не мог найти места, где бы мог спокойно лечь и избавить себя от этих угнетающих реплик из неоткуда. Ты не понимал, что это за чертовщина. Она безумно пугала, каждое твое действие против этой хуйни оборачивалось против тебя — голоса с укором все усиливались. Ты ложился на пол, сворачивался, поджав колени, затыкал уши и выл в надежде, что они исчезнут, но этого не происходило. Ты понимал, что бредишь, эти голоса обвиняли тебя. Обвиняли в том, что ты ничего не можешь, всех подводишь, что ты жалкий предатель, что не достоин всего, что имеешь, что не имеешь сочувствия. Повторяясь день за днём, в этом аду, ты начал думать, что это правда. Зато, когда ты абсолютно ничего не делал, или думал о суициде — голоса молчали. Ты пока не решался на этот крайний случай, но мысли о нем все крутились. Ты вообще постоянно думал. Думал, что эти голоса правы. Постоянно вспоминал. При чем вспоминал моменты, где ты совершал что-то плохое. Ты знал, нужно что-то делать с этим дерьмом. Но… Что? Твои друзья пытались достучаться до тебя, говоря, что ты должен жить дальше ради них, ради своих фанатов. Но что жить ради других? Разве это есть хорошо? Разве это хорошо: заставлять себя против своей же воли? Лишь бы твоему товарищу угодить? Нет. Ты считал, что если и нужно жить, то для этого должна быть причина более весомая. В любой момент ты мог шагнуть на тот край. Тебя по сути ничего не держало, ты даже не ел — кусок в горло не лез, ты лишь пил воду, и по-тихоньку загонял себя в угол. И рано или поздно, ты бы ушёл из этого бренного мира. Конечно, если бы в один момент не произошло одно важное знакомство, изменившее многое в твоей жизни, и подарившее новый лучик солнца в твоей жизни.       Это был типичный день из твоей депрессии. Ты вновь проснулся посреди ночи, и так и не смог заснуть: тебя вновь преследовали панические атаки. Под утро ты решил, что тебе было бы легче, если бы ты выпил, обычно, при панических атаках, тебе это помогало. Но, как назло, алкоголя в доме не было. Ты принял серьезное решение выйти на улицу и пройтись до магазина. Надев на свое сильно исхудавшее тело худи и джинсы, ты взглянул в зеркало. Ты не испугался, увидев огромные мешки под глазами, тебе было не до эмоций, да и не до того, как ты выглядишь, сейчас бы заткнуть голоса, и немного дать отдохнуть своим слуховым анализаторам — ушам… Там был не ты. Это был другой Мирон. От тебя практически ничего не осталось, эти голоса выедали твою психику, тебя самого, твою личность, того самого Федорова с доброй улыбкой. Ты безэмоционально накинул копюшон и прошел в коридор. Длинные, худые и холодные пальцы натянули на ноги кроссовки. Выйдя на улицу, ты, наконец, вдохнул свежий воздух, но поежившись, ты продолжил путь. Ноги от слабости подкашивались, но ты шел. Тебя преследовала тревога, что ты сейчас просто потеряешь сознание. Голова кружилась, и в магазине, только потянувшись за бутылкой, она вдруг удвоилась, а после совсем исчезла из виду. Ты почувствовал тупой удар затылком об пол, а после тьма.       Скопление людей. Девушка кричит, чтобы принесли нашатыровый спирт и ватку, поддерживает твою голову, положив ее себе на колени. Все шумят, осуждают «пьяницу». Но девушка, не уловив запаха алкоголя, попросила их заткнуться, сказав, что это не алкоголь. В скором времени приносят требуемое. Она реагирует быстро: смачивает ватку нашатыркой, несколько раз проводит вдоль носа, не увидев реакции, она немного подержала ватку на небольшом расстоянии от носа. Резкий запах заставляет открыть глаза, и попытаться отстраниться от раздражителя. Зрение по-немногу фокусируется: сверху размытое пятно превращается в девушку с короткими волосами и взволнованными глазами. Ты пытаешься встать, видишь толпу вокруг, инстинктивно накидывая копюшон, чтобы не узнали, продолжаешь вставать: тебе помогает девушка.       -Извини, но пожалуй, тебе не стоит брать этого, — указала она на бутылку Джек Дэниелса, к которой ты вновь протянул руку. Ты впервые за долгое время произносишь слово:       — Стоит, — всё-таки взяв бутылку, ты видишь, как толпа вокруг рассасывается, но девушка остается, ты обьясняешь ей свой поступок, — Без этого я просто сойду с ума.        — Блять, — шепчет она. — Мирон? Тебя пробирает дрожь. Тебя узнали. Ты шагаешь к кассе, оставляя девушку позади, но не тут-то было. Нет, она не была твоей фанаткой, она просто тебя знала. Странно, как она узнала тебя в таком состоянии. Она идет за тобой, в надежде помочь. Ты оплачиваешь долгожданную бутылку, кассирша с большими щеками недовольно и осуждающе посмотрела на тебя. Естественно, устроил такой переполох, купил бутылку и ушел.       — Мирон, — девушка догнала тебя, — что с вами? Как вы себя до такого довели? Ты продолжаешь идти молча в надежде, что она просто отстанет. Но в девушке сыграл герой, она подумала, что если помогла в магазине, нужно всё-таки помочь до конца.       — Уф, да что с вами?       — Ничего, — отвечаешь, пытаясь отвязаться. Ты уже подошел к дому, поэтому бросил небрежное, — спасибо, но я дошел до дома.       — Вы что, издеваетесь? — Возмутилась она. — Я не могу бросить вас.       — Я не хочу никого сейчас видеть, — с горечью произнес ты, отводя глаза.       — Мало ли что вы не хотите! Ты медленно разворачиваешься, открываешь дверь магнитным ключом, и заходишь внутрь. Девушка неуверенно тоже зашла. Дальше — лифт. Ты уже не знаешь, что делать с ней, поэтому забиваешь. Похуй. Если она хочет смотреть на то, как ты бухаешь, пусть смотрит. Да и голоса молчат, когда она рядом. Девушка молчит, выжидает момент.       — Мирон, давайте вы мне все расскажите, я обещаю, что не выдам вас, — произносит девушка уже на кухне.       — Как тебя зовут? — Спрашиваешь, внезапно перейдя на «ты».        — Женя, — произносит она, ты садишься за стол, откупоривая крышку, Женя неуверенно топчется у стола.       — Так вот, Женя, я так понимаю тебе заняться нечем. Если хочешь смотреть, как мне хуево и я бухаю, пожалуйста, наслаждайся, если нет — дверь знаешь где, — после этих слов, ты демонстративно пьешь из горла несколько глотков, затем прикрываешь рот ладонью. Всё-таки алкоголь обжигает.       — Я останусь, но давай ты расскажешь. Мне тоже нальешь. Я пойму. Ты горько усмехаешься. Тебе как-то психолог тоже говорил: «Я пойму», в итоге нихуя. Но всё-таки ты наливаешь в кружку для чая — виски, делаешь жест, приглашая девушку, и отдаешь ей кружку. Алкоголь немного успокаивает. Чувство тревоги отпускает.       — Так, рассказывай, я тебя слушаю. Тебе все равно надо выговориться.       — Со мной ничего такого. Это все моя болезнь. Сейчас просто депрессивная фаза. Немного усложненная, но все же.       — Ты серьезно думаешь, что немного? Как я погляжу, ты не меньше трёх недель такой, если судить по твоему состоянию, — она явно была возмущена.       — Я не знаю сколько. Ты вновь делаешь несколько глотков. Горло продирает, зато ты успокаиваешься. Ты просишь у Жени сигареты, она идет в коридор, достает из куртки пачку с зажигалкой. Ты скудно благодаришь, когда тонкие пальцы протягивают тебе это, и закуриваешь. Впервые за четыре года. Ты наблюдаешь, как дым медленно выходит, когда ты выдыхаешь. После третьей затяжки, голова непривычно кружится, ты упираешься левым кулаком о подбородок, чтобы не делать лишних движений. После ты выкладываешь всю душу Жене, к удивлению, она не смеется, когда ты говоришь о голосах, последующих тебя. Ты просишь ее не уходить. Просишь остаться. Ты понимаешь, что с ней спокойнее. Может это из-за алкоголя, но все же голоса молчат, не насилуют твой мозг. Тебе казалось, что с Женей ты немного возвращаешься. Именно ты, тот Федоров с доброй улыбкой.