Чужой обычай

      Бывшего учителя моего зовут Зантель. Отчего-то имена большинства квазикобольдов-мужчин заканчиваются мягким знаком и одинаковым окончанием. Они хороший народ, учат людей магии и не вмешиваются в нашу жизнь. Лишь мне, как я считал, не повезло: Зантель, преподававший в Академии волшебства Ланбаст основы магии, всерьёз возненавидел меня. Чем именно я не понравился ему, не знаю по сей день, ведь учился я старательно, дисциплину не нарушал, но Зантель постоянно занижал мне отметки. Год проходил за годом, но ничего не менялось. Мои жалобы на учителя оставались без внимания, и я, не выдержав, стал назло ему хуже учиться, а когда спохватился, что заигрался в месть, оказался исключён из Ланбаста.       Самое удивительное, это то, что Зантель нравился многим ученикам, он странным образом выбирал любимчиков, среди которых оказывались разгильдяи, и пытался вытянуть их из уютного болотца неуспеваемости. Меня же, напротив, топил, не гнушаясь измываться над теми успехами, которыми нормальный учитель гордился бы и поощрял.       Уничтожив чужое будущее, проклятый квазикобольд исчез из моей жизни, как я надеялся, навсегда. Осталось лишь групповое фото с первого курса, которое я не посмел разорвать из-за множества тех, с кем дружу до сих пор, несмотря на то, что я не выпустился, и что прошло уже лет пятнадцать. К тому времени я работал на одном предприятии, косвенно связанном с магией, где работали знающие волшбу бездипломники и те, кто переобучился на мага заочно. Поэтому меня взяли туда с радостью. И как-то раз, когда я гостил у одного из бывших сокурсников, он вдруг обмолвился:       - Ты, наверное, не слышал, Криан, что случилось с нашим учителем.       - Ты о ком? – отозвался я, хотя в этот самый момент рассматривал групповое фото с выпускного, где мог быть и сам. На нём старик Зантель с самым гордым видом глядел вперёд, очевидно, довольный, что самые ленивые и бездарные из его группы получили дипломы и вскоре начнут портить нервы уже не ему, а начальству.       - О Зантеле, разумеется, - слегка удивлённо отозвался друг. – Он в госпитале уже третий месяц. Говорят, уже ничем не помочь.       От этих слов я усмехнулся, едва сдержав злорадный хохот. Да вообще наплевать, что с ним стряслось, жаль только, что до сих пор не помер.       Повернувшись к другу, я заметил в его взгляде, помимо растерянности и беспокойства, крупицу надежды, и эту надежду он выискал во мне.       - Правда, недавно мы узнали кое-что от одного из учёных, которые долгое время изучали всё, что попало к нам из погибшего подземного мира квазикобольдов. Помнишь, в детстве мы играли цветными камешками? Их тогда много было. Они родом из подземного источника квазикобольдов, что остался цел после гибели подземелий. Особой ценности камешки не имели, лишь чем-то походили на драгоценные. Квазикобольды не знали о том, что после переселения к нам они ох как понадобятся некоторым из них. Лет десять назад источник оказался навсегда погребён из-за подземных толчков, и никто бы не вспомнил о нём, если бы недавно наши учёные не выяснили, что в этих камешках заключена целебная сила, спасающая от редкой болезни квазикобольдов, которая возникла после того, как они перестали жить под землёй и подверглись влиянию нашей среды. Эти камешки моментально взлетели в цене ещё год назад, их осталось всего несколько штук, и продавать их квазикобольдам владельцы не спешат. Помнишь, насколько хрупкими они были и как легко стирались в пыль? – Он вздохнул. – Вот и ни у кого из нас ни один не сохранился. Зантель болен именно такой болезнью, она смертельна и мучительна. Скинуться и выкупить такой камень не хватит средств, даже если собрать вместе всех выпускников Ланбаста. Мы опросили всех, кого нашли – ни у кого не сохранилось даже осколка, да и кто станет хранить хрупкие безделушки из детства? Но, может, у тебя что-то найдётся, Криан? Навряд ли, но всё же… Я помню, что тебя выперли, но мы заплатим, сколько попросишь.       - Да нет у меня никакого камня! – возмутился я. – А был бы, Зантель – последний, кому бы я его продал! Меня именно выперли, как ты выразился, потому что сами же и спровоцировали! А я всего лишь пытался стать разгильдяем – одним из тех, с которых Зантель пылинки сдувал! А он взял и перечеркнул мою будущую карьеру успешного мага! Квазикобольды профукали чудодейственный камешек? Ха! Ну а мы-то причём? Помочь им? Да ни за что! Не стоило раздавать деткам цветные камешки, которые вдруг оказались лекарством. Даже будь у меня этот камень, я бы пришёл в госпиталь и знаешь, что сделал? Раздавил бы в пыль у него на глазах! Вот как я его ненавижу! Он убил мои надежды, так пусть поплатится жизнью!       Спустя минуту я был выставлен за порог, но совсем не сожалел о сказанном. Пусть мой друг мне больше не друг, пусть обижается – плевать мне на него, как и на Зантеля. Зато возник интерес (впервые за много лет), какие сокровища я сумею найти на пыльном чердаке.       Как ни пытался я вспомнить, что сделал с камешками в детстве, и лежит ли один из них на чердаке – так ничего из памяти и не выудил. Зато всерьёз полагал, что поступлю именно так, как сказал, если найду камешек. Из Интернета я узнал, что зовётся он скарнит, имеет палитру всех цветов радуги (иногда все семь в одном) и таит в себе те минералы, что питали иммунитет детей квазикобольдов, когда те употребляли его в пищу. Взрослые им не питались – сформированный иммунитет больше не нуждался в подпитке. На поверхности же, где совсем другие болезни, в том числе и эта, новая, атакующая только их, полученная в детстве защита сильно слабела, а скарнита, о котором никто из взрослых и не вспоминал, уже не осталось. Никто не знал, что так случится, что скарнит способен победить новую болезнь, ведь квазикобольды не занимались наукой, химией, не создавали искусственных лекарств, да и почти не болели, живя под землёй. Да и в целом были наивным народом, не подумавшим об опасности неизвестных им болезней, способных поразить организм.       Позабыв о еде и отдыхе, я целый день рылся на чердаке в адской грязи, чтобы совершить не менее грязный поступок, лишив Зантеля последней надежды. Как же я жаждал узреть его предсмертные мучения, как мне не терпелось увидеть выражение его морды, когда скарнит, что я ему принесу, рассыплется в прах под моею ногой!       И когда в глубине одной из коробок что-то блеснуло, внутри, вопреки всему, не разгорелось злорадное торжество. Напротив, я в смятении застыл, увидев камешек. Разум охватил невероятный страх, когда я осознал, что просто не сумею поступить, как задумывал.       Полагая, что ненависть к учителю тверда и непоколебима, я лелеял в себе это чувство, как непреложную истину, пронёс через все эти годы, ни на миг не забывая, кому обязан своим падением и кому никогда этого не прощу. Теперь же держу в ладони целое состояние и вместе с этим – выкуп за бесценную жизнь. Неужели во мне что-то изменилось, а я даже не заметил этого?       Отправиться в госпиталь я так и не смог. Вместо этого отослал скарнит анонимно, подписав, впрочем: «От одного из ваших учеников». Пусть и дальше сдувает пылинки с тех, кого вытягивал из болота, и никогда не узнает правду.       Расставшись с камнем, я испытал смешанные чувства. Зачем поддался справедливости, когда обида всю жизнь твердила: «Отомсти!»? К чему спасать жизнь квазикобольду-самодуру, который, должно быть, и на смертном одре не сожалеет о содеянном? Идя домой, я вспоминал, с каким упоением он надо мной издевался, издевался над мальчиком, который в слезах садился за уроки, не понимая, в чём его вина и как именно нужно учиться, чтобы тобою гордились? От этих мыслей руки мои сжимались в кулаки, махать которыми было уже поздно. Пойдя против себя, я так и не понял, зачем сделал это, ведь меня ему было не жаль, отчего же мне жаль его? Или я просто не хотел, чтобы кто-то узнал про то, какой ценностью я владею, и избавился от скарнита наиглупейшим способом, подарив заклятому врагу и обидчику? Я решительно не понимал собственных действий, в голове творился сумбур, и когда, наконец, я добрался домой, мне не хотелось ни еды, ни развлечений. Впрочем, наутро я снова пошёл на работу, и пару недель старался избегать любых новостей, связанных с квазикобольдами. А потом не выдержал и залез в Интернет. Там вот уже больше недели на всех сайтах одна и та же новость будоражила умы людей и квазикобольдов. Один из них (имя не называлось, но, конечно же, это Зантель) исцелился благодаря анонимной посылке с драгоценнейшим скарнитом. Прочитав далее, я внезапно воспрял духом: а вот и шанс унизить его! Вот чем этот поганец заплатит мне за спасённую жизнь!       Профессор Зантель просил разыскать того, кто прислал посылку. Этого я раньше не знал, но, оказалось, в обычаях квазикобольдов есть один пунктик, которым стоило воспользоваться. Он гласит, что если кто-либо спасёт квазикобольду жизнь, тот обязан навеки стать его рабом. При этом хозяин может делать с ним, что угодно, распоряжаться, как вздумается, и наказывать любыми способами. Если же квазикобольд покинет его, другие квазикобольды поймают и приведут его обратно к хозяину, жестоко наказав.       Ради такого стоило объявиться, но я вовсе не собирался соблюсти этот дурацкий обычай и всю жизнь терпеть подле себя ненавистного учителя, пусть и целиком покорного мне. Нет, решил я, пусть Зантель вымаливает у меня разрешение стать рабом. Пусть ползает за мной на коленях, подкупает деньгами и думает обо мне днями и ночами. Я хотел, чтобы он сошёл с ума от этого желания, от невозможности пойти наперекор древней традиции. Когда он поймёт, что бессилен меня уговорить, его навсегда закроют в приюте для умалишённых, и в этом будет моя победа над ним! Вот чего я возжелал, и возжелал с такой жадностью, что и сам на миг ощутил безумие в давнем желании отомстить. Правду говорят: не избавляй врага от мук быстрой смертью. Пусть живёт и страдает, осознавая, что натворил.       Несколько дней спустя я направился к дому Зантеля. Стояло лето, и квазикобольд проводил свой отпуск, отдыхая после болезни в тишине и покое. Я уже представлял, как он изменится в лице, когда узнает, какому именно ученику обязан жизнью.       Случилось иначе. Он долго и внимательно вглядывался в меня, молчавшего, затем всё-таки узнал и тут же напустил на себя знакомый до боли недовольный вид. Не понимая, зачем я здесь, профессор решил прогнать меня, вероятно, подозревая, что от меня исходит опасность. И тут я произнёс:       - Так вот, значит, как вы «рады» видеть того, кто спас вашу никчёмную жизнь!       Зантель застыл, непонимающе уставившись на меня, а затем сделал то, чего я совсем не ожидал. Он рассмеялся.       Даже не так. Он откровенно захохотал, опираясь когтистыми лапками о край проёма, и долго не мог успокоиться. Я терпеливо ждал, когда пройдёт этот приступ смеха, но тут его сменили знакомые с Ланбаста издевательства:       - Ты?! Да чтобы ты, ха-ха… Глупый мальчишка, вечно пытавшийся прыгнуть выше головы, мнящий себя великим магом будущего… Как же, как же! Ты так и не поумнел, Криан, присвоил чужие заслуги, как не стыдно?! Явился на мой порог, чтобы поиздева…       И тут я схватил его за лапу и крепко прижал ладонь Зантеля к своему лбу. Наша магия пробудилась, повинуясь древнему заклинанию, что я произнёс про себя. Квазикобольд умолк и застыл, просматривая вместе со мной воспоминание из детства, где я, дошкольник, принимаю из лап прохожего квазикобольда небольшой яркий камешек, переливавшийся фиолетовым и голубым. Но и я в тот момент изумился, почувствовав эмоции Зантеля. Меня словно током ударило: этим прохожим оказался он, мой учитель!       Память ребёнка расплывчата и лица копирует плохо, да и в детстве все квазикобольды были для меня на одно лицо, но если тот, кому показывают воспоминание, узнает в нём себя, для показывающего всё станет чётким.       Прервав контакт, Зантель отшатнулся, шумно дыша, я тоже впал в ступор от увиденного. Не иначе насмешка судьбы, не иначе, что где-то неведомые силы знали, что мы нужны друг другу.       На меня глядела со страхом пара глубоких, чёрных глаз квазикобольда. Я по-прежнему не собирался исполнять этот их чёртов обычай, но прежде мне хотелось, вопреки своему отношению к этому существу, кое-чем ответить – наверное, чтобы просто поддержать напуганного по моей вине старика.       Сделав шаг, я склонился и заключил в крепкие объятья своего строгого учителя, которого так ненавидел, и в этом объятии попытался выразить надежду, что он сожалеет о прошлом, раскаивается, или хотя бы чуть-чуть благодарен мне за то, что я для него сделал.       Сразу прижавшись, да так, что стук его сердца отдавался во мне, он вцепился в мою одежду и долго плакал, не в силах перейти на слова, да и не мог пока подыскать нужные. Наивный, он не знал, что обида жива, и что не стоит так меня обнимать, да ещё и рыдать на моей груди. И всё же мне было чуточку жаль этого старого дурачка, ради которого я дал слабину.       Он затащил меня внутрь, и мы поговорили. Конечно, Зантель понял: что-то не так, ведь говорил я нехотя, не разделяя его чувств. Выслушав его радость и раскаяние о прошлом, я осознал всю искренность этих слов, но гордость собственную уничтожать не собирался.       - Я не смогу вас простить. Ланбаст был моей мечтой и надеждой, а вы до сих пор зарываете в землю чужие таланты, профессор.       - Тогда зачем же ты отдал скарнит? – помолчав, спросил он.       На этот вопрос я ответа не знал. Протянув лапу, Зантель коснулся моей ладони, и руку пришлось резко убрать.       - Ты и сам не знаешь, верно? – покачал он головой. – И не доверяешь мне. Но что-то тебя подвигло так поступить. Может, с самим собой ты не до конца откровенен, мальчик?       - Я давно не мальчик. Прощайте, - не выдержал я и поднялся. Конечно же, уйти мне не позволили, и едва настал тот самый момент, когда он заикнулся о долге стать рабом, я рявкнул:       - Выберите любого из своих учеников, кто больше нравится, объявите его владельцем скарнита и пресмыкайтесь перед ним, а я – выше этого!       Не став выслушивать возражений, я телепортировался прочь, не забыв рассеять магический след, чтобы учитель не последовал за мной. Отправиться пришлось не домой, а в один из отдалённых парков, где, сев на скамью, я откинулся назад и долго копался в себе, прикидывая, как быстро Зантелю надоест преследовать меня, и надоест ли вообще. Я сильно жалел, что спас ему жизнь, поддавшись секундной слабости к самому невыносимому на свете существу, и не собирался исполнять чужой обычай, особенно если мой отказ причиняет ему страдания, чего я и желал.       Так я исполнил свой коварный план, и ещё около месяца всё шло, как по маслу: Зантель, едва кончались уроки, телепортируясь, искал мой магический след и умолял так, как не способен ни один раб на свете, подчинить его себе. Даже со стороны это выглядело отвратительно и совсем не смешно. Порой я думал, что не стоило приходить к нему домой. Выходит, месть и вправду приносит страдания тому, кто её совершает. Я не желал видеть слёзы учителя, растерянность в его взгляде и то, как он менялся. О последнем я узнал случайно, подслушав на улице разговор его нынешних учеников. Сперва это обрадовало меня, ведь Зантель утратил всю строгость, никого не топил, но и не вытягивал. Всё, в том числе и успеваемость учеников, стало ему безразлично. Пустивший всё на самотёк, он завоевал в какой-то мере любовь учеников, но потерял гораздо больше, и прежде всего – себя. Его не волновало качество собственного труда – ничего, кроме исполнения долга, согласно традиции, и моего на это согласия. Я помнил, как, несмотря на нашу с ним вражду, было интересно на его уроках. Из живого, мудрого и внимательного педагога Зантель превратился в унылого, усталого зануду, что думал отныне лишь о роли раба. Но даже ради спасения молодого поколения я не мог уступить профессору. Более того – я не понимал, изменилось ли моё к нему отношение, а ведь от этого и зависел выбор – делать его рабом, или нет. А ещё я опасался, что из депрессии, в которую он впал, выльется новая болезнь, а второго целебного камня у меня нет. И, похоже, я уже пресытился этой игрой в унижение, и былой ненависти не испытываю. Чтобы это проверить, я долго глядел на фото первого курса, но, так ничего и не ощутив, вошёл в Ланбаст и направился прямиком в его класс. Наверняка нахлынувшие воспоминания о гадком учителе пробудят нужные эмоции в окружении той самой обстановки.       В самый разгар занятий я вошёл в класс, испытав на себе непонимающие взгляды учеников и изумлённый – профессора Зантеля. Ну да, ныне лишь он за мною бегает, а тут я сам к нему явился.       Набрав побольше воздуха, я выдохнул, сразу проникшись знакомым запахом и видом, и живо перенёсся в прошлое. Здесь с тех пор мало что поменялось: всё тот же цвет стен, большие, широкие окна, парты, освещение, доска… Ну и, конечно, учитель, слегка постаревший и явно недовольный прерванным уроком.       Ни одного звука не сорвалось с моих уст, я уловил, что ненависти ко всему этому больше не ощущаю. Взглянув ещё раз на профессора, я убедился: довольно мстить и притворяться. Внутри разлилось приятное тепло, когда наши с ним взгляды пересеклись. Конечно, я знал, что не смогу относиться к Зантелю, как к рабу, да и он, похоже, понимал это. По взгляду моему и по улыбке квазикобольд прочёл всё, что ему было нужно, и обратился к ученикам. Представив им меня, он рассказал о наших отношениях в те времена и покаялся в этом, а ещё – пожелал ученикам не совершать тех же ошибок. О том, что я его спаситель, Зантель, к счастью, умолчал. А я гордился, впервые гордился своим учителем за то, что он вновь переступил через гордость, на сей раз – перед учениками. Пора и мне сделать то же. Но прежде, чем я успел задуматься, как это рабство, или служение, будет выглядеть, Зантель удивил меня тем, что отрёкся от собственной традиции. Только я и понимал, каких усилий ему это стоило, и уважение вместе с гордостью за него затмили собственное облегчение где-то внутри.       - Никто никогда не узнает, кто именно спас меня, - сказал он мне после занятий в пустом классе, взяв мою ладонь в свою и крепко сжимая её. – Пусть думают, что я всё ещё в поисках таинственного спасителя. Теперь я вижу: для тебя это в тягость, и прости, что не увидел этого сразу. Между нами всё изменилось, и души наши открыты друг другу. Наши ошибки впредь не разделяют нас, и всё, что ты сделал ныне – правильно. Никто не сумел бы лучше, ведь ты не только меня изменил – ты изменил самого себя, совершил нечто, усмирив боль прошлого. И пускай эти слова больше свойственны прежнему мне, я всё же скажу: Криан, ты лучший из всех моих учеников!