Брак

— Тебе очень идет, — заметил Саске, и она посмотрела на него в отражении зеркала позади себя, как на умалишенного человека. — Что? Я что-то не то сказал? Его лицо вдруг приобрело прежние каменные черты. Словно изваяние. — Нет. Она перевела свой взор от него к своей шее, где чарующе переливался разными цветами драгоценный камень. Неожиданный и столь красивый подарок от Саске все никак не укладывался в голове Хинаты. — Это чудесный подарок. Спасибо. Ну да. Что может быть такого в том, что Учиха Саске, некогда холодный и нелюдимый человек, но изменившийся едва ли не на десятую долю, вернувшись из долгого путешествия, преподнесет своей женщине подарок. Не учитывая то, что он вытворял в прошлый раз наедине с ней. Если мужчина не видел в своем поступке ничего странного или настораживающего, то он куда более беспечный человек, чем тот же Наруто. Хината ущипнула себя. Нехорошо это — думать о своем муже в таком ключе. Да и подарок. Это же такая мелочь. Простое проявление заботы и беспокойства, кое сама Хината вложила в нити связанного шарфа или в готовку еды. Ну может и еще что-то, что было глубоко скрыто от неё самой. Она понимала и принимала перемены в себе и своем муже, но все еще пугалась их. — Ты очень красива, Хината. Вновь Саске сделал комплимент, и девушка вспыхнула, не успев понять, что именно сейчас произошло. Любезность и прикосновения, дающие ясно понять, что Учихе нравится, как сейчас выглядит его жена, как бы странно это не звучало. Саске что-то нравится. Абсурд. Из уст мужчины ее имя звучало как нечто сокровенное и трепетное, драгоценное для него. Она выдохнула слишком громко, когда ощутила его руку у себя на талии, поглаживающую живот и бедра под поясом кимоно, чувствуя жар от прикосновения даже сквозь плотную ткань одеяния. Тяжелые, налитые томлением касаний груди стали часто вздыматься, когда пальцы мужчины скользнули вдоль позвоночника к правому плечу и немного сжали его. Она почувствовала на себе вес тела Саске, и волна мурашек не заставила себя ждать. Он прижался к ней со спины плотнее и потянулся правой рукой к раскрасневшемуся лицу. Огрубевшие подушечки пальцев коснулись подбородка и погладили щеку. Скользнув ко лбу, он провел ими вдоль от его центра по носику девушки, скользя постепенно к дрожащим губам и сжатой челюсти. Мужчина чувствует напряжение и, нависая над Хинатой, горячо выдыхает над ухом. Его холодные губы оставляют ряд невесомых отметин на шее, а горячий язык стремится соединить их. Саске не знал, зачем он это делает, но инстинкт твердил о правильном и верном решении: его действия успокоят девушку, подарят ей приятные чувства. Хината выдыхает горячий воздух, скрывая свое отражение в зеркале за слегка запотевшим стеклом, выдавая едва слышимый стон. Саске погружает свои пальцы в ее приоткрытый ротик, скользя по шелковому язычку или ровному ряду зубов как можно глубже, имитируя поступательные движения, о которых Хината стыдилась даже вспоминать. Он вытаскивает опутанные паутиной слюны пальцы, когда Хината опирается на тонкую грань зеркала и неаккуратно скользит по нему дрожащими руками, открывая запотевшее стекло и свое собственное отражение взору глаз. И за гранью его опьяненные отсутствием открытых чувств супруги выглядели как голодные волки. Хината вглядывается еще сильнее и открывает новые границы. У Саске в глазах — туман, во вздохе — тяжесть ожидания, в мыслях — желание, а в ласкающей ладони — обнаженная грудь. Кимоно скользит все ниже, а супруги все ближе к краю. Некуда уже бежать. Хината понимает это и принимает с гордостью. Она распускает тугой узел-пояс и освобождает тело от ненужной одежды. Та упала к ее ногам небольшой кучкой, будучи тут же забытой. И вот она, Принцесса Бьякугана, наследие клана Хьюго, носительница знамени и фамилии клана Учих, сейчас не больше маленькой пташки, лишившейся своего оперения. Обнаженная и уязвимая, открытая перед ним. Он смотрит на нее и не знает, как ему стоит поступить. Двигаться ли вперед, преодолевая преграду между ними, перепрыгивая остаток недоверия. Или же остановиться, отвернуться лицом и сердцем к стене, дать ей уйти, остыть им двум и постараться приглушить эмоции, забыться. Не на это он ставил изначально. Да и не поздно еще вернуться к той точке. К точке… чего? Саске слышится в тишине ночи рев пламени и звуки обрушения. Поздно. Саске смотрит на Хинату и слышит ответы в ее шаге, шелесте случайно задетой одежды. Мужчина видит ответы на ранее заданные вопросы в лунных глазах девушки, заполненных доверием и робкой решимостью. Муж чувствует в прикосновениях жены тайны и страхи ее прошлого и, отвечая на них, принимает намерения будущего. А Хината вдруг понимает, что в первый раз действительно касается Саске. И прикосновения эти не формальные, не дипломатичные, не показательные или утешительные, а просто… прикосновения. Такие приятные и горячие, потому что лицо Саске обжигающе пылкое от румянца. А еще под пальцами с каждым касанием играют мышцы и чувствуются кости. И у Саске немного искривленный нос, но длинные, совсем не свойственные мужчинам его круга ресницы. У него тонкой ровной полосой тянется шрам от виска до самой скулы, приятной бугринкой выпирающей на натянутой коже. И действительно бездонные глаза. А еще она поняла, что не может оторвать взгляда уже больше пяти минут, и это слишком долго, открыто и интимно. Хотя, казалось, куда уж… Хината прижимается к Саске обнаженным телом, грудью к груди, смыкая кольцо рук за его спиной, руша мосты к отходу. Она не хочет уходить, ведь причин к этому все меньше. Саске смотрит, как горят те самые мосты бегства, и вслушивается в потрескивание его собственных тлеющих брёвен. Рука мужчины находит свое место на пояснице обнаженной и влажной девушки, притягивая к себе ближе. И он встаёт перед Хинатой на колени, касаясь пальцами живота и острых косточек таза. Отмечает каждый заданный вопрос на протяжении этих месяцев ответом, заключенном в поцелуе кожи и легких прикосновениях. Саске прижимает ее к стене и поднимает правую ногу. У девушки в глазах борьба между робостью, нерешительностью, осуждением собственных действий и приятным желанием. И желание берет верх, когда Саске пресекает тревоги коротким, быстрым и легким касанием языка. Комнату, весь дом, а может и сад, наполняет ее вскрик и резкий вдох, полный томления и настороженности. Но Саске не остановится на этом. За коротким касанием он сделает еще одно — долгое, протяжное, горячее, скользкое и чувственное. А затем еще сотню таких, тысячу. До дрожи и истомы, до криков и оргазма. Так, чтобы она просила не останавливаться, дать ей еще этой ласки и тепла, отдать ей всего себя, чтобы она позабыла обо всем, кроме них. Он хочет, чтобы Хината говорила с ним, кричала от удовольствия, произносила его имя. Какое безумие. Он выдыхает прямо и тяжело, вытягивает язык на полную длину и прикасается им к ее губам медленно, по дюйму, сантиметру, миллиметру, отрезку, равному точке… так медленно, чтобы проникнуться этой девушкой, понять ее вкус, услышать тайны. Так, чтобы она поняла его, приняла намерения и мысли; знала, что нет ничего страшного и ужасного, грязного и похабного в их действиях и намерениях, в том, что они хотят сделать. Донести до нее истину, так мучительно и медленно приходившую к нему. Она запрокидывает голову к потолку, когда Саске завершает уже десятое, а может и сотое касание скользкого, настойчивого языка. Хината уверена, что сейчас упадет, и потому ищет опору в стене, прижимая ладони к ней. Она ведь еще не знает, не может даже позволить себе такую мысль, что удобней всего в таких ситуациях хвататься за волосы партнера, как делала в первый раз. И откуда бы ей знать. Однако, учение и практика есть основа мира, отмечает мужчина, будучи самым скудным учеником. Саске не дает ей даже мгновения на какие-то мысли, вырывая землю из-под ослабших ног, и его рука змеей настигает ее грудь, налитый сосок и упругость возбужденной кожи. Она так тяжело дышит в ритм его дыхания и биения их сердец. А еще она обрывисто стонет, задыхаясь, ведь грудь и соски у нее чувствительней всего; и Саске пользуется этим знанием, касаясь, истязая, лаская, доставляя удовольствие. Хорошо, прекрасно. Ему и ей. Ей больше, и он не возражает. Но когда голос Хинаты снова срывается вскриком, она тревожится о неравноправии их чувств. Саске удивляет ее робкая уверенность и стремление, а еще смущают намерения. Потому что она касается его, делает такие приятные, пусть и неопытные движения и не отрывает взгляда от его глаз ни на дюйм. Снова интимность балансирует на грани; Хината убирает прилипшие к влажным губам волосы, и смотря на свою руку вдруг что-то понимает. Саске тоже… и задыхается в собственном глубоком вдохе. Она обдает слюной тонкие пальцы, погружая их на мгновение в пышущий паром рот, а затем вычерчивая блестящий узор на ладони. Мужчина не может оторвать взора и тяжело втягивает воздух через рот, когда она снова касается его плоти, делает ритмичные, скользящие движения. Так опошлено и безумно, до скрежета зубов стиснутой челюсти, утробного рыка, гортанного стона. Так хорошо и плохо в одном весе. Что-то невероятно новое. Прекрасное. Она становится настойчивей, и он ломается, словно тростинка. В попытке оттолкнуть ее нет пренебрежения или намерения убежать, просто он не хочет ее испачкать. Но Хината хочет этого, прижимается к нему, чувствуя самого Саске куда более глубоко, чем ранее. Мужчина обдает ее своей безумно горячей спермой, конвульсивно подергиваясь, закрывая глаза и постанывая. Пик, достигнутый им, слепит глаза, образовывая под веками фейерверки красок, а в голове воспроизводя музыку. Блаженство, пришедшее впервые, подкашивает ноги. А потом, когда они оказываются на кровати, и садятся лицами друг к другу, придет короткий, но содержательный диалог. — Ты уверена? Я ведь сейчас похож на монстра. И он, отчасти, прав. Обнаженный, взвинченный, без одной руки, но с вновь воспрянувшей плотью... он был похож на нечто граничащее с чудовищем. И только сейчас разум девушки стал бить слабую тревогу, вспомнив о своем страхе перед будущим. Как всегда, у самого рубежа. — Да, совсем немного... — Саске ухмыляется, теряясь, но Хината сплетает их пальцы, смотря из-под опущенных ресниц и улыбаясь мягко, уверенно. — Но я не против быть съеденной тобой. И для мужчины этого достаточно. У Саске упругие мышцы и попеременно резкие движения бедер. У Хинаты вспышки боли перед глазами и в области таза, а еще пугающе много крови, пачкающей черные простыни постели. «Как же хорошо, что они не светлые!» — вдруг твердит внутренний голос женщины, пытаясь отвлечься. Хината издает смешок, разбавленный порцией боли. Она знала, что будет больно и много крови — спасибо Куренай-сенсей за всякий урок и наставления. Но это не отвлекло, не дало трамплина, не подтолкнуло отпустить чувство стеснения и боязни ощутить еще больше боли. По ягодицам теплыми струями ускользали последние остатки детства, расцветая красной розой, а в мыслях шипастой лозой плелась тюрьма из ее страхов. — Взгляни на меня. Голос мужа сквозь пленку обволакивающей ее боли казался далеким, плывущим. Она не открыла глаз. — Хината. Посмотри на меня. Мягко, словно зазывая глупого котенка, взобравшегося на ветвь дерева и боявшегося слезть. Хината была сейчас тем котенком, ослепленным и струсившим, боявшимся боли в случаи падения. Но Саске спасет ее, схватит, не даст коснуться земли. Он протянет руки, и она прыгнет, мягко и бесшумно приземляясь в его объятия. Хината открывает глаза и действительно видит перед собой руки. А вернее, одну, переплетая пальцы. Прыжок без страха, в самую глубину, выгибая в полете спину. А потом снова в вышину, до самых звезд под веками. — Чтобы взлететь… — хрипло, на грани стона и женского оргазма. — Нужно сначала упасть, — более громко, с нотками блаженства и мужского удовольствия. Сплетенные пальцы над ее головой, прижатые к черным простыням, сжимаются крепче с каждым толчком. Доверие перед прыжком и во время взлета принимает реальные очертания в таких жестах.