Брак

Холод Конохи Саске чувствовал не только с приходом зимних ветров и стужи, но и во взглядах прохожих, брошенных ему в спину подобно острым копьям с пропитанным ядом лезвием. Мужчина становился периодически параноиком, зацикливаясь на собственных бедах и совершенных в былых временах преступлениях. Под коркой сознания скрежетал когтями больной и злобный Саске, творец былых, не так давно забытых, злодеяний. И нынешнему Саске, живущему в реальности, ставшему хозяином и создателем собственного пути, казалось, что каждый, неважно кто: мужчина, женщина, младенец, знакомый ему человек или нет — смотрит на него и осуждает, проклиная в грехах прошлого и будущего. Он кривит губы, скрывая горесть в ткани шарфа, прячущего его шею от морозного ветра. Странно, что его вообще стало волновать мнение окружающих. Резиденция Узумаки Наруто, вернее Хокаге деревни, вызывала у него лишь периодический скептицизм и желание не ступать туда и носком собственной ноги. Ведь очередное задание, тянущееся подобно густому меду, не несло в себе радости и не имело сладкого вкуса побед и славы. Вкус совершенных великих дел руками Саске имел в себе нотки железа и запаха гари, будто кровь и горящая плоть. Мужчина опускает веки и считает до пяти. Пора. Саске скользит вдоль коридоров и лестничных пролетов молнией, стараясь не привлекать внимание и сторониться людей. Он ненавидит светские беседы и разговоры о прошлом и будущем «товарищей» по оружию. Зачем они вообще делятся планами и способами их воплощения, когда в большинстве случаев и пальцем не пошевелят для дальнейших действий? Ответа он не знал, да и не стремился к открытию. Ведь все это такая глупость. Проще быть приверженцем идеологии молчания и стремления к целям без их громкого оглашения и распространения. Таковым был и сам Учиха, да и многие его соклановцы. Ныне, увы, почившие, сгнившие в земле. Саске прогоняет черные мысли и стучится коротко в двери главы. Наруто зазывает подчиненного войти и задорным голосом приветствует, говоря что ожидал Саске. Мужчина кивает головой и присаживаясь на диван, закрывает вдруг начавшие пульсировать глаза. Странно. Стал ли раздражителем яркий свет ламп, раннее казавшимся вполне обычным? — Эй, Учиха! Анбу хочет отправить тебя на какое-то сверхсекретное и «ого» какое продолжительное задание по возврату похищенных данных! В донесениях и заметках указан лимит времени больше четырех месяцев. Странно то, что они вообще решили согласовать окончательное решение о твоем назначении со мной. Ладно. Разберусь с этим позже. Саске задумался. Если задание от Анбу, значит ему вновь придется обагрить руку кровью и подобно псу принести назад то, что украли. Его затошнило, а взгляд он направил на ладонь в перчатке. Саске буквально чувствовал как алая жидкость течет ему в рукав, обжигая кожу.  — Знаешь, ты можешь отказаться и я этому поспособствую. Этот чертов зверинец уже обнаглел «в край», загоняв тебя как собаку! — Наруто, порой, умел проводить точную параллель или сравнение, ведь Саске сейчас походил на не более чем побитого пса, неспособного самостоятельно противиться приказам. — Нет, — мужчина спрятал руку под плащом и свел брови к переносице. — Я обязан. Долг. — Черт! Хотелось бы мне пойти с тобой и помочь, но… — взглядом Хокаге окинул скопление бумаг на собственном столе. — Как видишь, я бессилен и закопан в этой макулатуре! Позорище. Саске позволил себе добрую усмешку в сторону друга. Даже получив столь высокий титул, он все тот же Наруто, вечно недовольный жизнью и не терпящий бездействия. В своем стиле. — Какой же ты тогда Хокаге, если покинешь свой пост? Бездарный.  — Обзываться вздумал?! Мужчины прожгли друг друга взглядом, но на этом ссора и потухла. Комнату заполнил громкий смех Наруто и куда более тихий — Саске. Вот она — их дружба. Крепче стали и дольше жизни. — Так уж и быть. За твое нахальство, как только вернешься с задания, пойдешь на внеплановый отпуск! А то вообще от рук отбился, Защитничек Конохи! — Наруто задорно подписывал бумаги и улыбался, принимая удивление друга за благодарность. Саске поднялся с места и направил взгляд на восток, где виднелась крыша его дома и рядом растущее опавшее дерево, нагой стан которого был по-своему прекрасен и величествен. Наруто замечает это и ухмыляется. — Уже скучаешь? — уровню ехидства в голосе Хокаге могли бы позавидовать многие задиры. Саске невольно дергается, теряя каменный задумчивый стан. — Не отвечай. Это и так заметно. Саске хотелось сказать, что он ненавидит этого болвана, но Наруто это и так прекрасно знал и посему лишь посмеялся бы. Ведь ему столько раз доводилось слышать нечто подобное. И неважно, высказано то было в шутку или с реальным ядом в голосе и смысле слов. Потому шиноби промолчит и лишь коротко кивнет, принимая сказанное другом. Наруто улыбается и протягивает ему записи. — Возвращайся цел и невредим. Саске коротко кивает.

***

Настоящая зима приходит в жизнь Саске неожиданно, подобно недавним незваным гостям. Она врывается холодным ветром под ворот, гудит в ушах и морозит губы, пытается отнять тепло, подаренное ему женой и ее заботой. Хината посадила в его сердце семя аккурат на начало зимы, боясь, что оно погибнет. Но Саске не позволит этому случиться, потому и прижимает мерзлые пальцы к груди, отогревая памятью и мыслями то, едва ли начинающее пускать в его душу крепкие корни. Ему бы очень хотелось вернуться к былому теплу, терявшемуся в стуже. Жизнь Саске — это извечная погоня по следам не его врагов, возврат украденных не его тайн и защита не его деревни. Решение проблем, нерешаемых в условиях мира и тишины. Жизнь Саске — кровь, бегство, преследования, убийство, скитания, выбор и последствия. И есть ли это жизнь в понимании простого человека, которым мужчина медленно стремился стать? У него появился дом, бывший в прошлом рассадником его страхов, ныне ставшим родным укромным местом. Ему дарована вторая семья в лице светлоокой и нежной женщины, мягкой, словно зефир. Его наградили вторым шансом, правом искупления. И Саске схватится за все это разом настолько сильно, что руку, материальную и эфемерную, станет ломить. Морозный ветер завывает болезненно и протяжно, прогоняя мысли. Мужчина решает, что ему стоит сделать привал и заброшенная хижина на пути станет временным убежищем, пристанищем для уставшего тела. Перекошенная крыша, прохудившаяся в нескольких местах, едва ли державшаяся на ржавых петлях дверь, частично выбитые стекла не вызывали ни капли доверия, а уж симпатии и подавно. Но выбора не было, а ночевка под открытым небом, в компании стужи и первого позднего снега, Саске казались не самыми приятными. Потому из двух прискорбных обстоятельств приходилось выбирать менее худшее. Саске вошел в дом на правах хозяина, без стука и тени сомнения. Он отвязал рюкзак и опустил его на покосившийся и болезненно скрипнувший стол — единственную целую мебель во всех наспех осмотренных комнат. Экая жалость. Все в этой хижине словно вопило о долгом запустении: пыль плясала танцем в свете фонаря, кружась с каждым шагом; осуждающе скрипели доски, умоляя оставить их в покое; обвалившийся потолок сыпал с каждым сильным порывом на голову мелкий мусор. Мужчину пробивает озноб и осознание, что спать, или хотя бы вздремнуть до рассвета придется на полу, гнившем, казалось, на глазах. Саске кладет небольшую подстилку у стены и опираясь на ту, опасливо оглядывает помещение, надеясь, что на него ничего не упадет. Стоит собраться с мыслями и продумать дальнейший ход, пока еще есть время, ведь прошло уже добрых два месяца, а миссия все никак не продвигалась. Мужчина придирчиво осматривал любой след и выпытывал у свидетелей информацию, наблюдал за подозреваемыми и собирал слухи по крупицам, однако, ни на йоту не приблизился к похитителю и это бесило. Раздражало до зуда отсутствующей конечности, становилось признаком слабости и потери сноровки. Ведь раньше, едва ли пол года прошло, было проще. Раньше не было Хинаты и мыслей о ней, о постоянном желании вернуться. Саске осекся. Нет, Хината была и раньше, только не в его мыслях и воображении или, по крайней мере, ее было не так много и не так ярко. И она не становилась его слабостью, просто мужчина не знал, как принять ее и эти мысли окончательно, перестать отбрасывать в самую глубину сознания, неосознанно вызывая вновь. Все это было так непривычно — иметь что-то значимое для себя. Необычно и… приятно. Потому он пил это чувство каплями, поглощал крупицами, теряясь. — Хината, — Саске говорил это имя медленно и горячо, разделяя на буквы, пробуя на вкус, лаская языком, кормя им тишину, наполняя последнюю неким теплом. — Хи-на-та. — теперь по слогам, с правильным и неправильным ударением, удерживая на губах, целуя звучание и мелодичность, мечтательно и резко. Так хорошо и по-родному. Так, как мог только он. — Хината, — горько и терпко, словно неспелая слива, манящая своим скорым созреванием, — Учиха, — крепко, словно сталь. Собственнически. Мужчина прячет блеклую улыбку мерзлых губ в теплоте алого шарфа, связанного почти что с любовью. Саске знает, что уже тогда пальцами Хинаты двигало сердце и его доброта. И потому сердцу мужчины сейчас так тепло, а в душе распускается неведомыми ему ранее цветами весна.