Fight

Если описать эту ночь одним словом, то я без раздумий назову её адом. Я не уснула ни на минуту, постоянно думая о чем-то, а как только медленно погружалась в сон, те ублюдки сразу всплывали в моей памяти, и я подскакивала с подушки, как ненормальная. А нормальная ли я? Правая рука ужасно затекла, находившись в одном положении всю ночь, поэтому утром она выглядит помято-синей. Я собрала своим телом все синяки, потому что находить приключения на собственную голову было чуть ли не самым занятным и удающимся делом для меня. Голова ужасно трещит по тем самым швам, которые мешают мне здраво мыслить. Переворачиваюсь на спину, уткнувшись взглядом в потолок и пытаюсь собрать хоть пару мыслей в кучу. Думать не удаётся совсем, в голове крутится столько всего, что мне потребуется минимум неделя, чтобы разобраться с этим. Я даже, черт возьми, не могу придумать, что делать дальше. Именно придумать, потому что практика показала, что свою жизнь я строю по принципу "а, херня, решится само собой". Я никогда не славилась легкомысленной профурсеткой, потому что золотая медаль в школе обязывала быть чрезмерно воспитанной и сдержанной, что часто мешает. Но когда взрослая жизнь встречает тебя не с распростертыми объятиями, на которые ты надеешься, а тактично предлагает засунуть в жопу свою медаль, и, заткнувшись, делать то, что велят взрослые дяди и тёти, как-то очень быстро забываешь о своем воспитании. Шесть часов утра. Суббота. Через пол часа за мной зайдёт мать и позовёт завтракать. Я как всегда, зевая, отвечу, что приду через пару минут, завернувшись в мягкий халат и натянув также сильно, как и тапочки на ноги, улыбку на лицо, выйду к родителям. Съем сухой омлет, запью черным кофе, который ненавижу, кажется, с рождения, и сбегу в универ. Наверное, нужно переодеться, чтобы мама ничего не заподозрила, просто потому что я не хочу говорить ей об этом. Я не в силах предугадать её реакцию: пожалеет ли она меня или начнет орать, что воспитала дуру. Человек настроения, что поделать. С таким остервенением стискиваю с себя одежду, что поражаюсь самой себе: я могу хоть где-то показывать свой характер. Когда я остаюсь в одном нижнем белье, подхожу к зеркалу и вижу, как чуть загорелое на просторах загородной дачи тело заливается красными пятнами, как я похудела размера на два, как осунулась фигура. Как я перестаю быть похожей на себя. Что-то колет где-то под рёбрами, и мне хочется убрать это отражение от себя подальше, желательно, и от других тоже, чтобы никто не видел, как со мной происходит какая-то ересь. Это недопустимо. Моя пижама с длинными рукавами отлично маскирует мою вчерашнюю удачу, я собираю волосы в пучок и расправляю постель, что должна была сделать еще вчера. Белый натяжной потолок вновь завоевывает мое внимание. Где-то на улице кричат прохожие так резко и громко, что я вздрагиваю и укрываюсь одеялом по уши. Интересно: я теперь всегда буду такой пугливой? Но пугливой не значит осторожной. К сожалению. Я хочу верить, что сегодня я вновь вернусь к прежней жизни и не буду ничего бояться, не буду вспоминать вчерашний день и вообще забуду его, как страшный сон. А страшные сны, собственно, забываются? - Иринка, - межкомнатная дверь открывается плавно и я вижу довольное лицо мужчины, - просыпайся, мы ждем тебя за завтраком. - Сейчас иду, дядь Паш. Очень хорошо, что с утра я увидела первым Пашу, а не маму. Видеть её совершенно не хотелось, а дядя Паша способен своими мягкими чертами лица и доброй улыбкой разогнать тучи в моем сознании и вернуть солнце в серую жизнь. Все же в жизни все поровну. Улыбнувшись, мужчина уходит, закрыв за собой дверь и у меня остается не более пяти минут, чтобы собрать себя по кусочкам с постели и, сделав беззаботное выражение лица, выйти к родителям. Переодеваюсь сразу в одежду, в которой собираюсь пойти в институт, потому что задерживаться дома нет никакого желания, иначе я вновь впаду в прежнее состояние, где в свои сети меня поймает депрессия и паника. Но в институте мне точно будет хуже, прогулять пары я не могу. В общем, этот замкнутый куг меня достал, и я ставлю на первое место в списке задач просто уйти из дома. Здесь мне ещё хуже. Завтрак проходит в полной тишине, как и обычно. Простая кофта с длинными рукавами скрывает мои синяки, и никто даже не задается вопросом почему в июне я хожу в подобных вещах. Насрать и им, и мне. Главное, что не пристают с вопросами и я не должна придумывать какую-то нелепую правду, в которую они без особого труда поверят. Мне, наверное, уже совсем не обидо, что моей родной маме давно нет до меня дела, а отчим относится ко мне гораздо лучше, чем она сама. Уже который год подряд стараюсь убедить себя в том, что она всё же хорошая женщина где-то в глубине своей души. - Какие планы на вечер? Я уже было собралась допить кофе и, вымыв за собой посуду, покинуть квартиру, как Паша неожиданно прерывает двадцатиминутное молчание своим странным вопросом, от которого моя мама недовольно выгибает бровь. Дядя Паша невозмутим, как и всегда, продолжает намазывать на тонкий ломтик батона сливочное масло в то время, когда моя мама сверлит его взглядом, а я пытаюсь выдумать какие-то дела, чтобы не принимать участие в любых, придуманных им действиях. Он их уже продумал, однозначно. - Есть предложения? В маме живет юрист, иначе откуда в ней это: отвечать вопросом на вопрос. Я мысленно усмехаюсь, потому что она уже сразу недовольна любым предложением от Паши, которые, вероятно, будут каким-то образом связанны со мной. Ну, не привык человек проводить свободное время с дочерью, никуда не денешься. Но мне самой не хочется никуда идти, не хочется, чтобы меня кто-то трогал. Мне нужно время, чтобы привести себя в порядок и попытаться вернуться на прежние рельсы моего никчемного паровоза-жизнь. - Предлагаю пригласить на ужин твоего жениха, - Паша заглатывает кусок омлета и довольно ухмыляется. Ну, дядя Паша, ну, твою мать. Меня невольно передергивает, и моё сердце замирает в предверии чего-то страшного по-настоящему. Это, по-моему, была самая ужасная идея из всех, что мне когда либо доводилось слышать. Зачем нам здесь Влад? Я вижу, как мамино лицо искажается от презрения к этому человеку и моему кругу общения в целом. Мам, если бы ты знала, как я сейчас презираю их тоже. - Не рановато ли для знакомства с родителями? - моя мама, впрочем как и всегда, недовольно поджимает губы и одаривает меня недоверчивым взглядом. Мне становится неуютно. - Брось, Оленька, - Павел пытается вразумить неразумную жену. Масло масляное. - Девочка уже давно выросла. Почему я понимаю, что "выросла" это, когда ты полностью отдаешь себе отчет о своих дейтсвиях и не творишь всякое дерьмо, а они нет? Я маленькая слабая девочка Ирочка, правда, дядь Паш. Я задерживаю дыхание в надежде, что это поможет сгладить ситуацию, но вместо этого у меня лишь начинает кружиться голова. Я пережевываю дурацкий омлет тщательнее, отчего сводит челюсть, но я не сдаюсь. - Этот невоспитанный хам не будет находиться в моем доме, - её тон непреклонен, и я понимаю, что никто не сможет её переубедить. Слава Богу. Но, черт возьми, мне становится невыносимо противно от того, что моя родная мама, самый близкий человек по крови и всем прочим анализам, не доверяет мне, такой же родной для неё. Я провела всё с вое детство с одной единственной мыслью: стать ещё ближе к ней. Но если тебя отталкивает человек, то что ты можешь сделать? За мои девятнадцать лет мы так и не стали роднее, чем прежде. - Послушайте, - дядя Паша собирается что-то возразить своей супруге, но я его опережаю, - во-первых: Влад не мой жених, а во-вторых, - я делаю глубокий в дох, успевая за это время придумать какую-нибудь банальную ерунду, - он уехал, так что с гостями придется подождать. Мама что-то фыркает в мою сторону, я как обычно пропускаю мимо ушей что именно. Ведь так проще. Убираю за собой посуду, благодарю за вкусный завтрак, оставляю поцелуй на морщинистой от добродушной улыбки щёке Паши и ухожу. Оставляю домашние проблемы в пределах квартиры и тону там, откуда меня вчера спасали двое новоиспеченных знакомых. Мне становится зябко то потоков прохладного ветра, неуютно, потому что я здесь, среди посторонних людей с неизвестными мне мыслями, одна. Тёмные джинсы пропускают холодный воздух, и мурашки стаями бегают по моему телу. Но не только от холода. Я укутываюсь в тёплую кофту, вжимаю в себя шею, стараясь укрыть себя от людей, которые все до одного смотрят на меня, как на обезумевшую. Иду быстро, почти бегу, чтобы быстрее добраться до института, где водятся ещё сотни таких же идиотов, которых я с прошлой ночи избегаю. Мне просто страшно и я не боюсь себе в этом признаться. Хоть где-то моя смелость имеет место быть. Моя паранойя достигает огромных масштабов, когда чья-то рука касается моего плеча и я вскрикиваю: - Ты что, с ума сошла? - Не сойдешь тут с вами. Обязательно со спины подходит, дурёха? Довольная произведённым эффектом Даша обнимает меня за шею, притягивая ближе. Наверняка она слышит мой облегчённый выдох, от чего её радостная физиономия становится более серьёзной и озадаченной. Она даже не может себе представить насколько я рада её видеть, наверное, больше, чем когда-либо. Колиниченко естественно не сможет защитить меня от чего-то или кого-то, но я возлагаю надежды на её природный шарм и обаяние, которые произведут впечатление на хулиганов, и они потеряют дар речи от её неземной красоты. Если бы я произнесла это в слух, самооценка моей подруги взлетела до небес и была равна увеличению инфляции в нашей стране в процентном соотношении. - Как ты? - её серьёзный голос вводит меня в стопор, потому что серьёзной она бывает крайне редко, и меня это угнетает. Значит, она понимает, что я нахожусь в дерьмовом положении, и мне это не кажется, так и есть на самом деле. Значит, я не придумала себе все эти страхи и опасения, значит я могу опять куда-то вляпаться. И ещё сотни таких же "значит" от которых легче мне не станет никогда. - Немного побитая, но живая. Стараюсь выдавить из себя улыбку, но выходит что-то кривое, и Даша не верит мне, я знаю. Она ободряюще вздыхает и берет меня под руку, направляя к институту. Мой растрепанный хвост развивается на ветру, и я выглядела бы как кинодива, если бы не моё поникшее лицо, опущенные плечи и огромные круги под глазами. Ира умеет довести себя до невроза, молодец, Иришка. - Когда пойдешь писать заявление? - Какое? - я выгляжу глупо. - Ты вчера головой о ту дурацкую лавочку не ударялась? - Колиниченко теребит мой хвост, - в полицию, куда же ещё? На минуту останавливаюсь и думаю пустой от мыслей головой. Эта банальная мысль не посетила меня за эти сутки ни разу. Я даже и думать забыла о существовании такой вещи, как "полиция". Я слабо верю в то, что тех ребят смогут найти и хоть как-то наказать. Потому что я не верю. Я никому не верю. Не хочу верить. Бесполезно ведь. Да и встречаться с ними вновь не хочется совершенно. У меня перед глазами вновь возникает та лавочка и те ублюдки, от чего я отшатываюсь на два шага назад. Благо Даша вовремя схватила меня за локоть. Нет, не пойду однозначно. Потому что мне, признаю это в сотый раз, страшно. - Я не пойду. - Как это? Так это. Я знаю, что Даша никогда не была в такой ситуации. Я знаю, что Даше трудно понять, как мне тяжело. Но хотя бы проявить капельку сострадания и не терзать меня воспоминаниями она может? Я кормлю свой эгоизм внутри себя, выращивая его до размера безумства. Меня необходимо спасать, но я тщательно отталкиваю от себя всех, чтобы никто не убил во мне чувство обиды, потому что оно греет меня. Поразительная идиотка. - Их не поймают, ты же знаешь. Иногда она кажется мне совсем дурной, и если бы не справка о том, что она поступила на бюджет в институт я бы не верила до последнего. Стараюсь разжевать ей ситуацию до мельчайших подробностей, чтобы она не задавала лишних вопросов. Я хочу быстрее закончить этот разговор, потому что я замерзла и устала. Потому что бесит. - Ты ведь даже не пыталась. - Давай закроем эту тему? Нет и точка. Дарья сдается быстро, настолько быстро, что я даже удивилась этому. Но от меня отстают и я тихо радуюсь, потому что эти разговоры меня раздражают. Неужели не понятно, что мне больно вспоминать этот случай? Да даже мои синяки на руках начинают ныть от этой картины перед глазами. Я отчетливо чувствую талией чужие руки, сковывающий грудную клетку страх, и то, как перехватывает дыхание от ужаса. Проживаю это в очередной раз и нахожусь на грани реальности и моего личного бреда, где меня преследует этот кошмар. Избавьте меня от этого, прошу. - Может сходим куда-нибудь вечером? - спустя десять минут тишины начинает Даша. Это предложение просто сносит мне крышу от обиды. В моей голове взрывается весь собственный эгоизм, который я переодически подкармливала обидами. Я оборачиваюсь и долго смотрю на неё. Она останавливается тоже и хлопает своими длинными ресницами, уставившись на меня. Её голубые глаза светятся недоумением. Мне кажется, что это было самым глупым предложением за всю мою жизнь, и даже идея со знакомством родителей с Владом уже не кажется мне такой бредовой. Куда мы можем пойти вечером, если поход в институт сегодня утром показался мне подвигом?Мне почему-то становится немного грустно, и что-то щемит под сердцем, не то ссадина, не то моя душа. Что-то резко обрывается во мне и я будто теряю опору в жизни. Потому что близкий мне человек не понимает моего состояния.Точнее, она не хочет его понять. . Всматриваюсь внимательно, пристально с наклонностями следователя пытаюсь что-то разведать. - Мать, с тобой всё в порядке? - Нет, Даш, не в порядке. Меня только вчера пытались изнасиловать. Как думаешь, после этого я должна быть в порядке? Я сама пугаюсь своего грубого голоса, и прикусываю язык, чтобы остановить поток грязи в сторону подруги. Я противна сама себе, я не умею бороться с внутренними страхами, я не могу держать удар, когда меня бьют. Я-ни-че-го-не-у-ме-ю. Потому что меня этому никто не научил. Все эти уловки психологов а-ля "игнорируй весь мир вокруг" меня не впечатляют и не действуют. Ошарашенная моей злостью Дарья сейчас смотрит на меня, как на чокнутую, и я полностью с ней согласна. Боже, да я была бы согласна даже на то, чтобы она меня ударила, лишь бы больше не смотрела так. - Даш, прости. Я не хотела, правда. Я…. - Да ладно тебе, - она как-то отстраненно говорит, перебивая меня, и мне становится ужасно стыдно за свое поведение перед самым близким мне человеком. Она, всё же, самая близкая, однако. - Я, конечно, не могу понять, что ты чувствуешь на самом деле, но ведёшь ты себя странно. Может тебя врачу показать? - Давай сразу в клинику неврозов? Я вспыхиваю, совершенно забывая, что только что просила прощения за свою несдержанность. Знаю, что вымещать злость на Дашку - это не правильно, но она меня больше бесит, чем успокаивает. Я не хочу кричать, не хочу ругаться, но что-то странное движет мной, когда я вновь начинаю нести чушь. - Мне просто интересно, Даш: тебя так Сергей очаровал вчера или тебе просто не хватило времени, чтобы узнать: дома ли я, или меня Роман грохнул где-нибудь по дороге? Чувствую, что несу какй-то невразумительный бред, иначе это никак не назовешь. Колиниченко смотрит на меня непонимающе, а я перевожу дыхание, потому что минутой ранее чуть ли не кричала на подругу, которая волновалась за меня, на мой взгляд, слишком мало. Волновалась до этого момента. Мне вдруг становится так неуютно рядом с ней, кажется, впервые. В секунду она становится мне самой чужой на этой земле, и я готова пойти и расплакаться от обиды на груди любого прохожего. Но не на Даше. Я осознаю, что причиной моего крика становится непонимание подруги, которая никогда не испытывала подобного. - Ир… - Хватит! - рявкаю я настолько громко, что вышедшие на автобусной остановке люди на секунду останавливаются, - я только это и слышу. Ир, Ир, Ирка, Иришка. Бесите меня. Я выливаю всю свою гниль на неё, совершенно не беспокоясь о том, что ей плохо от этого, что она этого не заслуживает. Я просто хочу, чтобы она на минутку почувствовала хоть каплю того, что чувствую я. Мой эгоизм готов буквально извести во мне всё светлое и доброе, отчего я растеряла практически всё самое родное. Я не могу разобрать что творится с лицом подруги, да и не очень то хочу. Просто шмыгаю носом от дождливой погоды, разочарованно смотрю на подругу и, разворачиваясь в другую сторону, молча ухожу, оставляя Дашу наедине со своими психами. Дорога в обход занимает больше времени и я опаздываю на первую пару. Что-то придумываю на ходу, и преподаватель, отмахнувшись рукой, пропускает внутрь аудитории. Даша игнорирует моё появление, старательно записывая что-то в тетрадь. Пусть подуется, мне почему-то всё равно. Не буду же я просить прощение за то, что ей было всё равно на меня. Занимаю место в параллельно другом конце от неё, достаю тетрадь и пытаюсь вникнуть в суть лекции. Какие-то странные рисунки самопроизвольно вырисовываются в моей тетради, я мысленно отключаюсь от реальности, и в сущности не думаю ни о чем. В моей голове сквозняк, который, я надеюсь, выдует все поганые мысли. Мне неожиданно хочется, чтобы этот и несколько последующих дней, будто в фильме, сменились на следующий кадр, где девушка Ирина будет смеяться не истерическим смехом, а просто от чего-то хорошего. Но это всё сказки, конечно. Я чувствую всей жившей внутри интуицией, что эта черная полоса затягивается надолго и мне становится всё тяжелее. Эта дурацкая ссора с Дашей, буквально на ровном месте просто выбивает почву из под моих ног. Всё же Даша есть Даша, она всегда была такой легкомысленной, но это не унимало её преданности и честности. Ну и что, что она не поинтересовалась моими делами? Нам никто ничего не должен. Но, черт, мне всё равно неприятно, мне всё также обидно. Колиниченко прекрасно знала, что мои отношения с матерью желают лучшего, что мы разбежались с Владом, а она осталась у меня одна. Она должна была догадаться, что нужна мне. Или я слишком много требую от людей? - Серебрякова, тебя на вахте спрашивают. Какой-то парень врывается в аудиторию, перебивая преподавателя своим бесцеремонным криком. Я совершенно не соображаю, что происходит и поэтому не поднимаю головы от своих шедевральных рисунков в тетради, но когда Оля, моя однокурсница, толкает меня в плечо и что-то бормочет, я вдруг резко подскакиваю с места и виновато смотрю на учителя. Он отмахивается от меня так же, как и все, и я с недоумением выхожу в коридор. Паренёк давно скрылся, поэтому я бреду по пустому коридору в одиночестве. Кому я понадобилась с утра по раньше? Если Влад опять решил учинить разговор, то мне вообще не стоит идти туда. Я просто морально не выдержу его напора и сдамся, и все мои труды рассеятся прахом. Мне не хочется видеть его вовсе, и картинка самодовольного парня вгоняет меня в панику. Мои ладони холодеют и я потираю их друг о друга. Мне становится страшно, потому что это стало моим обычным состоянием за последнее время, и я не удивлена. натягиваю рукава простой черной толстовки без определённого размера на ладони и скрещиваю руки на груди, съежившись от холода. Шумно выдыхаю, когда почти подхожу к вахте и продумываю десятки вариантов моей пламенной речи, в которой я разрушу все его надежды на нашу беседу. Я не хочу возвращаться к старому. Меня слишком больно огрели по лбу эти чёртовы грабли. Пытаюсь подавить страх в груди, решительно вскидываю голову и мой длинный хвост чуть качается из стороны в сторону от моего ускоренного шага. Но чем ближе я подхожу к вахте, тем больше моя уверенность где-то теряется, сменяясь на удивление. Я развожу руки в непонятном движении. Это просто выше всех моих ожиданий. - Ты меня, наверное, с Дашей спутал, - я ошарашено смотрю на Сергея и останавливаюсь в метре от него. - Я позову её, подожди. Разворачиваюсь, не дождавшись ответа, и собираюсь идти обратно, как Сергей хватает меня за руку, останавливая. Я останавливаюсь и медленно поворачиваюсь в его сторону. Меня прошибает, когда мы встречаемся взглядами, и я на секунду теряюсь в прострации. Я до сих пор ощущаю его горячую ладонь на своём запястье, и этот жест заставляет меня сжаться. Я невольно вспоминаю прошлый вечер, в частости то, как он вытаскивал меня из разгорающейся драки. Выбившиеся из хвоста пряди падают на моё лицо, и я поспешно смахиваю их свободной рукой. Расстояние между нами сокращается до критического. - Нет, я именно к тебе. Его уверенный тон пугает меня. Он отпускает мою руку, и я словно теряю опору, это вводит меня в замешательство, моя голова начинает судорожно соображать, а он, я уверена, слышит, как я делаю глубокий вздох. Его лицо сосредоточенно, я ни разу не видела его улыбки. Он заставляет меня взять себя в руки и принять серьёзный вид. Я выпрямляюсь, и мне кажется, что я стала немного выше. - Я вчера спасибо что-ли не сказала? Неумело пытаюсь разрядить обстановку, но на него это не действует. Ни один мускул его лица не дёргается, и я понимаю, что пошутила неудачно, и, возможно, он посчитал меня толстокожей, раз я смею шутить на такую серьёзную тему. Мне становится неудобно, потому что я вовсе не хотела произвести неверное впечатление о себе, а наоборот, ещё час назад желала жалости от посторонних. Сергей не похож на человека, который пришел меня пожалеть. - Мне не нужно твоё спасибо, - без единой эмоции на лице он даёт мне отпор, - твои знакомые написали на Рому заявление в полицию. - Они не мои знакомые, - рявкаю я, совершенно не вникая в суть его слов. Он меня уже раздражает одним словом "знакомые", и мне абсолютно плевать: шутил ли он в этот момент или нет. - Подожди, как заявление? Я решаю в миг исправить своё положение, как только понимаю, что дело состоит вовсе в другом. Мне вдруг становится так стыдно, что я отвожу взгляд, опуская голову. Упираю руки в бока, обдумывая всю ситуацию, но ни одна здравая мысль, кроме тех, что в моей жизни всё плохо, в голову не приходит. - Ты нужна нам для дачи показаний. Сейчас. Я поднимаю на него глаза и совершенно пропускаю последнюю часть предложения. Господи, я хоть кому-то нужна. Мои глаза загораются радостью, совершенно неуместной сейчас, но мне так хорошо, что он отвлечёт меня от одиночества и… в очередной раз вытащит за руку из пучины проблем. Сергей сокращает между нами расстояние ещё больше, и я могу чувствовать на своей коже его дыхание. Он почти на голову выше меня, поэтому мне приходится запрокинуть голову, чтобы вновь встретиться с ним глазами. От него пахнет приятно, не могу понять чем, но его парфюм мне уже нравится. От него веет силой и решительностью, чего напрочь лишена я. Решительный взгяд карих глаз заставляется меня замереть, и он, как на зло, ничего не предпринимает, поэтому мне приходится подбирать слова, чтобы исправить ситуацию. Меня спасает звонок, от которого мы отскакиваем друг от друга на шаг назад, словно шпарившись кипятком. Студенты, как муравьи, шустро высовываются из аудиторий, заполняя своей толпой коридоры. Я воровато оглядываюсь по сторонам в страхе, чтобы нас никто не заметил. Эта встреча и этот разговор неожиданно кажется мне каким-то секретным делом, и я не хочу, чтобы нас кто-то заметил, поэтому хватаю его за руку, разворачиваю в сторону выхода и решительно добавляю на ходу: - Поехали. Он обгоняет меня и теперь идет впереди. Моя рука, прежде ухватившаяся за его запястье, теперь находится в крепкой хватке мужской ладони, и этот жест кажется мне слишком собственническим, поэтому когда Сергей открывает передо мной дверь, я незаметно скрещиваю руки на груди, предотвращая соприкосновения. Меня что-то одёргивает от желания идти совсем рядом с ним, не потому что он меня чем-то зацепил и я влюбилась по уши с первого взгляда, а потому что мне всё ещё страшно, а от него всё ещё веет защитой. Мы выходим на улицу, где накрапывает мелкий, едва ли заметный дождь. Мы отходим, а точнее бежим, как воры, от дверей института метров десять и останавливаемся, разворачиваясь лицом друг к другу. Он улыбается, будто виновато, смотрит на меня, и я, как дура, улыбаюсь ему в ответ. - Машины у меня нет, - от его извиняющегося тона мне становится не по себе, - такси или автобус? - Если я выберу такси, ты не подумаешь, что я избалованная жизнью девица? Не хочу, чтобы он считал меня мажоркой. Я такая же, как и ты, Сергей. И у меня также нет машины. Моё сердце прокалывает совесть, и я чувствую, что должна избавиться от образа дочки богатых родителей, даже если это так и есть. Я никогда ею не являлась. Но когда он улыбается и усмехается мне, кажется, впервые, я теряюсь и не знаю, что ответить, поэтому он не обращая на меня внимания, просто выходит на обочину дороги и ловит машину. Спустя пару минут мы уже едем в участок полиции, и мне на заднем сиденье в одиночестве вовсе не уютно. Мне кажется, что меня везут в каком-то неизвестном направлении, и всё это заговор против меня, а в конечном итоге я вновь окажусь в руках тех мерзких людей. Я в очередной раз убеждаюсь в наличии у себя паранойи. Сергей едет на переднем сидении, ни разу не повернувшись ко мне. Что за чёрствый сухарь? Разве мальчиков в детстве не учат, что всё что нужно девочке - это внимание? Ехать в одной машине практически с незнакомым мне человеком кажется абсурдом, но если бы не он вчера пытался вернуть меня в состояние живого человека, я бы ни за что на свете не села в эту машину. Я же не сумасшедшая. Наверное. Сбежать из института, Ира, в самом разгаре конца учебного года, ты точно дура. Но я же не могла оставит это дело просто так. Рома помог мне, я постараюсь помочь ему. Баш на баш. Спустя тридцать минут в пути и полной тишине машина останавливается около полицейского участка. Сергей расплачивается с водителем и вылетает из автомобиля, как пробка из бутылки, совершенно забыв о моем существовании. Я спешу за ним, набирая скорость, влетаю в здание участка, безоговорочно следуя за парнем, который идет в паре метрах впереди. Мысль о том, что настоящая дружба, хоть и мужская, но всё же существует на этом свете заставляет меня улыбнуться. Я думаю о Дашке, и улыбка меняется на грусть незамедлительно. Мы поднимаемся на третий этаж, Сергей даже не оборачивается в мою сторону, будто сто процентно уверен, что я всё ещё иду за ним. Коридоры этого здания кажутся мне бесконечным лабиринтом, а сплошные люди в форме нагоняют страх на меня. Парень впереди меня уже не бежит, а идет твёрдо и уверено, кажется, в конец коридора. Серые стены, обшарпанный линолиум, поколотые двери - вся эта щедрость государства нагнетает жути на мою расшатанную психику, и я ускоряю шаг, стараясь приблизиться к Сергею, словно маленькая напуганная девочка к взрослому сильному дяде. Он открывает передо мной дверь, и я прежде чем зайти останавливаю взгляд на нём: поддержи меня, если не сложно. Мне чертовски неприятно быть и казаться жертвой, но если это единственный способ получить каплю помощи, то я постараюсь пережить это унижение - быть слабой. Он ободряюще подмигивает мне и, мягко касаясь моего плеча, подталкивает вглубь кабинета. Одинокий кактус на старом подоконнике - первое, что бросается мне в глаза. Но я моментально забываю о кактусе, когда мой взгляд останавливается на Роме, который сидит за столом напротив полицейского и слишком задорно мне улыбается. Дурак, что-ли? - Вот, как и обещал: главный свидетель, а она же потерпевшая. Это слово "потерпевшая" режет мне слух. Сергей обходит меня, обращаясь к… капитану. Четые звезды на погонах. Он заводит руки в задние карманы своих тёмных джинс, и я вижу, как плотное сплетение вен охватывает мускулистые руки парня. Мама, роди меня обратно. Это какая-то пытка - наблюдать за тем, как живалки чуть подрагивает на его руках. Я как дура пялюсь на него сзади, а потом просто перевожу взгляд на Рому, чтобы справиться от наваждения. Чуть помахав парню рукой, я делаю шаг в перёд и… шумно выдыхаю, прикладывая правую руку ко лбу: на лице парня красуется кровавый синяк, почти такой же, как на моих запястьях, его костяшки сбиты, а губа рассечена. - Эта та девушка, которая, как вы говорите, была на месте драки? - начинает лениво капитан, осматривая меня с ног до головы. - Да, - Сергей отвечает нетерпеливо. - Ну, девушка, как зовут вас? Мне опять становится стыдно от того, что всё это происходит сейчас исключительно из-за меня, и этот невинный и добродушный Роман попал в полное дерьмо по моей вине. Я откашливаюсь, избавляя себя от хрипоты, и как-то слишком тихо и неуверенно отвечаю: - Ира… Ирина Анатольевна Серебрякова, - Сергей кивает после каждого моего слова, и мне кажется, что у него нервный тик. - Ну, Ирина Анатольевна Серебрякова, расскажите, что вчера произошло. Я делаю глубокий вздох, а потом чуть приоткрываю рот в растерянности, ищу взгляд Сергея, который смотрит на меня умоляюще. Мне, что, надо прям всё рассказывать? Он будто понимает мои мысли и подходит ближе, зачем, я даже не успеваю понять. Строгий взгляд капитана испепеляет меня, и я опускаю руки, нервно теребя собственные пальцы. - Вчера на меня напали, а Роман с Сергеем меня спасли. - Прямо таки напали? Прям таки спасли? Этот человек в форме начинает меня раздражать, и я невольно поднимаю левую бровь от досады. Ну, нахрена докапываться до человека, а? Будто мой рассказ будет отличаться от сотен других, которых ему доводилось слышать. Но я ловлю на себе сердитый взгляд Сергея и подаюсь вперёд меньше, чем на пол шага. Мы неожиданно оказываемся совсем рядом, он стоит боком ко мне, и я упирают животом в его руку. Это жест развязной девушки без комплексов, но мне плевать, что Сергей подумает обо мне, потому что только так я смогу набраться смелости и рассказать всё. Парень смотрит то на меня, то на капитана, но руку от меня не убирает, а лишь наоборот, чуть разворачивается ко мне корпусом так, что наши руки соприкасаются, и мы почти стоим лицом друг к другу. - Да, прямо так. Вчера вечером, в парке Алое поле, ко мне… - я запинаюсь, опуская голову и разглядывая свои пальцы, набираюсь смелости, когда свежие в памяти картинки возникают перед глазами, - их было трое, - мой голос дёргается, и сквозь свои переживания я чувствую, как его правая рука, которой я касалась своим левым предплечьем, слегка касается моей руки так, что ни Рома, ни капитан этого не видят. Он делает это слишком легко, невесомо, он даже не обхватывает пальцами моё запястье, лишь оставляет на руке мимолетное прикосновение с просьбой продолжать, и я продолжаю. - Они пытались меня… А потом Роман с Сергеем, к моему счастью, проходили мимо. Те стали что-то говорить, и Рома вступился. Потом началась драка, двое убежали, а третий остался, но потом и он убежал… Я говорю невнятно, не подбирая слов. Просто вываливаю всё какой-то неразбирихой полицейскому. Сергей чуть отстраняется от меня, буквально на несколько сантиметров, но я перестаю чувствовать его тепло и ощущаю себя использованной: он был рядом только для того, чтобы я всё рассказала? Я в миг теряю к нему всё доверие, и сейчас испытываю презрение. Как так то? Я что, обречена на провалы в отношениях с людьми? - То есть вы хотите сказать, что Роман Королёв учинил драку исключительно ради вашего спасения? Я только утвердительно киваю капитану, переводя дух от своей пламенной речи. - А что там делал Новиков? - Кто? - я чуть щурюсь, и Рома издаёт смешок с моего нелепого вопроса. - Сергей Новиков, с которым вы сюда пришли. Я вижу в глазах Сергея насмешку и хочу вытравить её оттуда, ударив по свежевыбритой щеке. Его довольная физиономия меня бесит, и я делаю шаг в перёд, оставляя тем самм его за своей спиной, и вновь скрещиваю руки на груди. Я готова говорить с капитаном сама, без чей либо поддержки. Моя решительность вызвана злостью, и мне плевать как скоро она осядет во мне. - Он помогал мне. Я даже не хочу поворачиваться назад, чтобы увидеть довольную ухмылку на лице парня, но я чувствую её спиной. Капитан устало вздыхает, видимо, мы не первые, кто сегодня озадачивал его своими проблемами. Но кто-то же должен нам помочь. Боковым зрением вижу, как Рома, облокотившись о край стола, вальяжно сидит на стуле и улыбается происходящему. Он меня поражает, потому что окажись я на его месте, то сидела и рыдала бы во весь голос. - Молодые люди, вам разве в ваших хоккейных клубах не говорили, что драться на улице ни в коем случае нельзя? Полицейский обращается к парням, и я открываю рот от удивления. Что? Где им это не говорили? В хоккейных клубах? Чё-ё-ё-рт. Вот, значит, откуда те самые чёрные сумки и такие чёткие удары. Спортсмены, значит. И эта новость легче мне не делает. Насколько я знаю, у Ромы могут возникнуть проблемы. Из-за меня. Серебрякова, ну почему ты такая невезучая? Я даже не могу представить, как буду вымаливать перед ним прощение, если его не оправдают. А о том, каким може быть наказание, я вообще стараюсь не думать, иначе просто сорвусь и начну рыдать. Как обычно. - Товарищ капитан, - умоляюще начинаю я и подхожу ближе к рабочему столу, - они правда не виноваты. Честное слово. Я выгляжу жалко. Настолько жалко, что если бы смотрела на себя со стороны, то рассмеялась бы в голос. Но смеха я не слышу, и понимаю, что окружающие меня понимают и входят в моё положение. Я, наверное, должа буду их отблагодарить за это. - Девушка, знаете сколько у меня тут таких невиновных? - моё лицо искажается в огорчении, что несомненно влияет на капитана, поэтому он, вздохнув, продолжает. - Единственное, что я могу вам предложить: написать заявление на тех хулиганов. Это предложение вводит меня в стопор и я отскакиваю от стола, как ошпаренная. Мне плохо от одной мысли о встрече с теми… людьми. Перед глазами всё плывет, и я уже не различаю, где реальность, а где мой бред. Голова вновь кружится, и мне кажется, что я переживаю вчерашний вечер вновь. Яркими красками насыщаются картинки перед моими глазами, крики в моих ушах становятся громче. Я просто отшатываюсь назад, потому что такое понятие, как "давление" я приняла слишком рано. Неожиданно чувствую чьи-то руки на своих плечах, и моя паранойя исчезает. Меня бережно усаживают на рядом стоящий стул, и тёплое прикосновение ладоней заканчивается слишком быстро. - А без этого никак? Сергей отходит от меня на два шага вперёд, чуть наклоняясь к капитану. Неужели он понял в чём дело? Я дышу глубоко, пытаюсь привести себя в порядок, а точнее просто унять головокружение, иначе соображать я не могу. В помещении нарастает напряжение, которое чувствую исключительно я. Мне кажется, что сейчас начнётся что-то страшное. Настолько страшное, что я не смогу разобрать это совсем. Мне вновь становится холодно, или это всего лишь мои нервы? - Никак. Фраза капитана кажется мне приговором, и мой огорченный выдох слышат все присутствующие здесь мужчины. Я знаю, что если не сделаю ничего для спасения Ромы, то не прощу себе этого никогда. Я хочу встать на сторону порядочных людей, и если не помогу ребятам, то буду приравнивать себя к тем мразям. Не хочу бросаться из крайности в крайность, но делаю это с маниакальной зависимостью. - Я напишу. Никто не спрашивает меня: в порядке ли я или как я себя чувствую. Капитан неэмоционально пододвигает ко мне белый лист и черную ― дурацкий цвет ― ручку. Заставить себя писать не сложно, потому что я просто отключаю все чувства и мысли. И почему мне не пришло это в голову раньше? Делаю всё на автомате. Полицейский даёт мне фамилию того, кто написал на Романа заявление, и я с особым остервенением переписываю это имя на белый лист. Мне кажется, что я совершаю суд над человеком, но это не правильно. У меня нет на это права. Но почему-то у кого-то есть разрешение на то, чтобы делать другим больно и плохо, и это мне кажется чертовски несправедливым. Я пишу быстро, с воодушевлением расписывая всё, что было вчера. Позади меня, прямо за спиной, впритык ко мне, стоит Сергей и назидательно смотрит сверху. Это придаёт мне уверенности, хотя я знаю, что он ничего такого и не подразумевает. Как бы между делом капитан говорит, что нам следует подождать этого придурка в отделении. Ставлю свою уродскую подпись под заявлением, резко двигаю его капитану и, пробормотав что-то вроде "простите", выбегаю из кабинета, срываясь с места. Дверь хлопает поразительно громко, звук стоит неимоверный. Большой подоконник высокого окна становится убежищем для меня, и я сижу, свесив ноги вниз. Тяжёлая от мыслей голова падает вниз, и я вновь переплетаю свои пальцы, справляясь с волнением. Коридор отчего-то мгновенно пустеет, и я могу наслаждаться эхом своих мыслей в одиночестве. Смотрю с одну точку, не сводя с неё глаз. Я осталась одна и это кажется мне самой великой проблемой из всех существующих в моей жизни. Совсем не замечаю, как парень облокачивается о подоконник локтями и смотрит в окно. Я не поворачиваю головы на него, продолжая буравить взглядом длинный коридор. Между нами тихо, но именно это мне сейчас и нужно. - Я думаю, они тебя больше не тронут. Как? Как он это делает? Он чувствует абсолютно всё, что тревожит меня, и говорит об этом так спокойно, что выводит меня из себя. Он врывается в мой разрушенный мир с целью восстановить его, но делает только хуже. Набираю в лёгкие больше воздуха и раскачиваю ногами вперёд-назад. - Ты так уверен в этом. Я не спрашиваю, я утверждаю. Его тон не может передавать ничего другого кроме, как уверенности. Эта уверенность мне нравится, потому что так я чувствую себя спокойнее. Я усмехаюсь и искоса поглядываю, как короткие рукава темно-синего поло обтягивают мускулистые предплечья. Это самое последнее, о чем я должна думать сейчас, но именно его сильные руки становятся центром моего внимания. Это так глупо, Ира. - Я понимаю, что тебе всё это не очень нравится, но… - Да ничего ты не понимаешь. Я так грустно усмехаюсь, опуская голову вниз, что мне становится не по себе, потому что я привлекаю слишком много внимания. Он хочет поговорить со мной о том, что мне не нравится? Окей. Мне не нравится быть здесь, мне не хочется никого видеть из вчерашнего дня, потому что я знаю, что обязательно сорвусь, а вокруг меня нет никого, кто бы мог удержать меня на плаву. Мне не нравится то, как он старается понять непонятные для него вещи. Или его тоже пытались изнасиловать в парке? Думаю, вряд-ли. Я слабая, я признаю это, и мне не стыдно. Оставьте меня одну в углу и не трогайте. Никто. И никогда. Сергей разворачивается в мою сторону, облокачиваясь о подоконник теперь одним лишь правым боком, внимательно осматривает меня с ног до головы. Мне это кажется исключительно осмотром, иначе какого чёрта он так пристально всматривается в моё искажённое грустью лицо. Тонкие пряди, выбившиеся из моего хвоста, загораживают мне взор на парня, поэтому я удерживаюсь, чтобы не посмотреть на него. Я чувствую, как он упирается не то грудью, не то животом в моё колено, и я напряжённо сглатываю. Мне не комфортно. Моё личное пространство нарушено. - Слушай, возьми себя в руки, - гаркает он, от чего я вздрагиваю и удивлённо поднимаю на него свои глаза. - Ты на всё так реагируешь, потерпевшая? Меня передёргивает от того, как он меня назвал. Я даже не беру во внимание то, что он пытается вернуть меня в состояние равновесия. Потерпевшая? Чего? Я действительно так жалко выгляжу? Его недовольно-озлобленные глаза - это совсем не то, что мне хочется видеть. Я хотела, чтобы меня пожалели, но вместо этого получаю нападение. Он действительно заставляет меня взять себя в руки, не давая возможности ещё немного побыть в депрессии и своём подвешенном состоянии. - Не на всё… Я сдаюсь, и он это видит. Его глаза чуть теплеют и находят мои. Они светятся чем-то искренним, и отдают янтарём. Он будто хочет мне что-то сказать, но пытается сделать это взглядом. Как будто я глухая и не пойму его речей. В области колена печёт от непрошеной близости с парнем, и я затаиваю дыхание. Сергей видит моё напряжение и усмехается. Надо мной. Мудак. - Серебрякова, Новиков, - человек в погонах прерывает наш беззвучный диалог, - на опознание. Мне необходимо ровно пять секунд, чтобы осознать куда мы идём. Мой новый знакомый, с которым мы так любезно общались вчера вечером в парке сейчас здесь. Мне вполне хватает этих пяти секунд, чтобы впасть с панику. Унять дрожь в теле становится необходимым и невыполнимым. Полицейский уходит куда-то вглубь коридора, и мы вновь остаемся вдвоем. Труды Сергей идут насмарку, потому что я вновь потерпевшая. Я уже ничего не чувствую и не слышу, лишь представляю, как встречусь со своим страхом. И это изводит меня. Руки сводит холодом, дыхание перехватывает. Мне страшно. - Пойдём. Он заставляет меня спрыгнуть с подоконника. Смотрит на меня так серьёзно, что мне становится не по себе. Сергей так спокоен, а мне наоборот - тревожно. Я чувствую, что сейчас начнётся что-то страшное и цепляюсь обеими руками за подоконник. Эта ситуация напоминает мне сюжет какого-то малобюджетного фильма, и я почему-то в нём тоже участвую. Мои глаза судорожно бегают из стороны в сторону, и я глубоко дышу. Это выглядит очень странно, но мне плевать. Если это успокоит меня, то я буду дышать ещё громче. Неожиданно чувствую лёгкий толчок в бок и поворачивая голову в другую сторону. Сергей глазами приглашает меня идти, и я вновь схвачена в плен силой карих глаз. Он молча идёт впереди, а я беспрекословно следую за ним. Так надо.