Вечно молодая, вечно пьяный

Зима пришла неожиданно быстро, накрыв меня с головой холодами и противным снегом, который меня жутко раздражал. Я, в общем-то, человек осени, поэтому получаю удовольствие от влажной осенней погоды, которая радует меня своим разнообразием: осень может быть золотой, тёплой, ласкающей, либо же хмурой, влажной, но по-своему очаровательной с этими вечными проливными дождями. Аляска же любила лето, теплоту, ласкающее солнце. Короче, мы оба были не в восторге от нагрянувшей так неожиданно зимы. Аляска согревалась при помощи алкоголя, моих свитеров, которые я когда-то стянул у Ремуса, и самого меня. Было, конечно, очень уютно, сидеть с девушкой в обнимку едва ли на 24/7, но был один минус: у Аляски были очень холодные руки, которые она грела об меня. И я, блять, мёрз. Это было воскресенье, официальный день лени, алкоголя и объятий. С самого утра мы зависали в Выручай-комнате, я слушал Аляску, которая, уже кажется в сотый раз, читала мне вслух «Генерала». Я, наверное, мог бы рассказать эту книгу наизусть, словно в слово, точно копируя интонации Аляски, даже если бы меня разбудили для этого в три часа ночи. Но несмотря ни на что, я продолжал наслаждаться теми моментами, когда Аляска мне читала вслух. Так я мог снова почувствовать себя ребёнком. Дочитав главу Аляска отложила книгу и прикрыла глаза, кажется о чём-то думая. Я смотрел на её чуть вздёрнутый носик, правильные черты лица, высокий лоб и наслаждался: лицо Аляски было для меня схожим с портретом, вышедшим из-под кисти какого-нибудь знаменитого художника. – Каковы твои познания в русской поэзии? – Минимальные. Ничего не слышал, ничего не читал и не особо из-за этого страдаю. А что? Что-то не так? – Нет, я просто стихотворение вспомнила. Я как-то общалась с девушкой из России, она была магглой и она была самым образованным человеком из всех, что я встречала. Она познакомила меня с поэзией Пушкина, «Солнцем русской поэзии», как она говорила. Он и правда был очень интересным человеком. Я бы хотела с ним познакомиться. Едва я только приоткрыл рот, чтобы попросить Аляску рассказать мне хоть одно стихотворение этого поэта, как девушка, улыбнувшись кому-то невидимому, так же сидя с закрытыми глазами, начала тихо вещать: – Я вас любил: любовь ещё, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадёжно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим. Аляска читала негромко, полностью отдаваясь процессу, выражая всю свою затаённую нежность и любовь через этот, казалось бы, короткий, но чертовски глубокий стих. От поэзии в целом, а уж тем более от русской поэзии, я был так же далёк, как от большей части предметов, которые изучаю в Хоге, но то, как читала Аляска мне понравилось. Было в этом что-то живое, то, чего мне не хватало раньше. – Красиво. – Дерьмово. Настроение паршивое, – Аляска вздохнула, откладывая книгу и глядя на меня, словно прося помощи, чтобы я помог поднять ей настроение. – Может быть, прогуляемся? – Не хочу. – Почему, детка? – Мне сейчас не хочется отвечать на вопросы, которые начинаются со слов «как», «когда», «где», «почему» или «что». – Что случилось? – я приподнял бровь, не понимая Аляску. Что с ней такое сегодня? – Это что. В «что» я сейчас не играю. Ладно, я пойду. – Она поджала губы и медленно выдохнула. А я почувствовал себя жутко виноватым, несмотря на то, что я нигде косячил. Аляска поднялась и, пока я был в ступоре, ушла, даже не попрощавшись. Сбежала от меня. Я, конечно же, стал переживать, что она сделает что-то с собой, пошёл за ней, желая поговорить, но она игнорировала меня, и мне всё-таки пришлось смириться и уйти. В норму меня привели друзья: Ремус, обнимая, кормил меня шоколадом, а Джеймс рассказывал что-то о том, как он провёл время со своей ненаглядной Лили: они всё-таки стали встречаться, и всё благодаря Аляске. Вполне возможно, но через пару десятков лет, когда Джеймс окончательно доведёт Лили и у неё просто не будет права отказаться, они поженятся и именно тогда я скажу самую трогательную речь, непременно упоминая заслуги Аляски в сведении этих двоих друг с другом. – Мы вчера впервые ночь вместе провели, это было офигенно, – Джеймс закатил глаза, едва не визжа, от переполнявшего его удовольствия. Видимо чертовка Эванс реально хороша в постели, потому что наш олень очень даже неплохо разбирается в девушках и имеет весьма внушительный сексуальный опыт. – Все мысли только об одном, – Ремус мягко улыбнулся, как-то машинально скользя подушечками своих длинных пальцев по шероховатой обложке какого-то старого, покрытого пылью, учебника. Джеймс как-то неловко пожал плечами, и, клянусь сигаретами Аляски, покраснел! Джеймс-Мать-Его-Поттер засмущался! В тот момент я очень пожалел, что под рукой у меня не было камеры, я должен был занять это! – Поттер, а ты стесняшка! Чёрт, спасите меня и мою печень, я умираю, – разразившись безудержным смехом, я просто лежал на диване, положив голову на колени Ремуса, в то время, как смущённый, но привычно-озорной Джеймс лупил меня какой-то подушкой. Больно, кстати, лупил. Вечер пролетел незаметно и, когда мои глупые шутки, касающиеся Джеймса и его ночи с Лиличкой, надоели даже мне, не говоря уже о Джиме с Ремусом, мы решили, что самое время отправиться в Царство Морфея. В башню мы поднимались, едва не разбудив добрую половину обитателей башни Гриффиндора, с оглушительной смесью громкого топота и истеричного смеха Джеймса, которого, как моего лучшего друга, жутко рассмешило то, как я уткнулся пахом в какой-то, слава Богу, закруглённый угол стола. Лучшие друзья, хули. Уже лёжа в постели, стянув с себя осточертевшую за день одежду, я взял в руки телефон и хотел написать смс Аляске: пожелать ей доброй ночи или чего-то в этом роде, но увидел, что она сама мне написала и улыбнулся. – О, Сиречка влюбился, как пятнадцатилетка! Боже! Это так мило! Я сейчас заплачу! – и Джеймс со всем своим талантом, скрытым так глубоко внутри него, что иногда даже сам Поттер забывал о том, что бывает талантлив, смахнул воображаемую слезинку и удовлетворённо улыбнулся, потому что отомстил за все те шуточки, которые звучали ранее. – Совет вам, да любовь! Горько! – Сладко, блядь. Иди нахер, Поттер. Не включай во мне стёбную машину. Поттер поднял руки в примирительном жесте и отмахнулся от меня. «Сириусли, я беременна. И нет, ребёнок твой, я уверена. Кто последний, тот и папа». Я не могу описать, какая буря эмоций накрыла меня в тот момент: удивление, радость, ошеломление, желание одновременно убиться и плакать от счастья – всё это слилось воедино и наполнило меня полностью, до отказа. У меня закружилась голова, к горлу подкатил комок, ладони непроизвольно сжались в кулаки, а на языке осталось эхо невысказанных слов. – Пиздец… – это было единственное, что я смог произнести в ту секунду, раз за разом перечитывая присланное Аляской сообщение. Мародёры недоумённо смотрели на меня, а потом Джеймс, как самый храбрый, точнее, как самый близконаходящийся подошёл ко мне, взял в руки мой телефон и скользнул взглядом по написанному. Кажется, у него тоже был шок: его длинные пальцы как-то по привычке зарылись в густые каштановые волосы, всклокочивая их. В спальне повисла напряжённая тишина, нарушающаяся лишь тихим скрипом кровати Ремуса, который метался и думал стоит ли ему подойти и посмотреть что же случилось. – Рем, Ал беременна от Бродяги. Ремус перебрался поближе ко мне, сев на край моей кровати и посмотрел на меня так… сочувствующе? Взволнованно? Поддерживая меня или осуждая? Я честно не знаю, мне было слишком хреново в этот момент. Пару минут мы сидели просто в тишине, слушая, как за окном воет ветер, бьётся о прочное оконное стекло. В этот момент мне показалось, что всё хорошо и спокойно, а потом я снова вспомнил об Аляске. Всё было Катастрофически хреново. Я нашёл в себе силы для того, чтобы выйти спальни, прячась под мантией-неведимкой Поттера, и забив на все правила, даже не смотря в Карту, чтобы, не дай Мерлин, не попасться в руки кого-нибудь из Профессоров, дошёл до башни Рэйвенкло, а там, у входа встретил одну из подружек Аляски. Снял мантию и подошёл к ней, вдыхая насыщенный запах курева, исходящий от неё. – Где Ал? – она вздрогнула, услышав мой голос, и посмотрела на меня мутным, кажется, пьяным взглядом и ассиметрично улыбнулась, но не так красиво, как это делала Аляска. Совсем не как она. – Уехала. Свалила из Хога, сказала, что ей срочно надо куда-то. Что-то говорила много и быстро, но я не помню, – девушка говорила медленно, пытаясь выговаривать слова, однако у неё получалось это крайне хреново. Судя по всему девушки успели прилично надраться. – Каким способом она уехала? Она пила? Что она тебе рассказывала? Что между вами было? Она была трезвая? Отвечай! – Ой, Блэк, иди в жопу. Она… про машину что-то говорила. Всё, отъебись, я спать. Девушка махнула мне рукой, игнорируя все фразы, которые я говорил ей в спину, едва не прожигая её ненавидящим взглядом. Вот же сучка. Я принялся строчить смс-ки на телефон Аляски: спрашивал, где она, признавался в любви, угрожал, но абсолютно все сообщения были проигнорированы. Она не написала мне ничего, даже точки, даже пустого сообщения не отправила. Может хотела показать степень своей обиды, может быть была занята, а может… Нет, этого точно не может быть. К середине ночи, я уже не мог думать о чём-то позитивном, мой спящий мозг подкидывал мне ужасающие картинки, и каждая непременно была хуже предыдущей. Я буквально наяву видел пьяную Аляску, ввязывающуюся в драку с какими-то отморозками, которые издевались нею, причиняя моральную и физическую боль, или же я видел Ал, лежащую где-нибудь в жидком перелеске, чьё тело было испещрено сеткой глубоких и не очень шрамов. И от этого мне становилось жутко, и хотелось отдать всё, что у меня есть, лишь бы узнать, что с Аляской всё хорошо и что она жива. Я не получил ответа от Аляски ни в шесть утра, ни в десять, ни в полдень, но продолжал на автомате писать ей какие-то бессмысленные сообщения, сам не понимая, зачем я это делаю. Мне просто физически было необходимо печатать какие-то несвязные слова, скользя пальцами по сенсорному экрану телефона. Я сидел где-то в коридоре, спрятавшись под мантию Джима, неосознанно наблюдая боковым зрением за проходящими мимо студентками, думая о том, что ни одна из них никогда не сможет стать даже на сотую часть такой же незабываемой, как Аляска. Как минимум для меня. Проходящие мимо меня смеялись, обменивались свежими новостями, но ни в одном из диалогов я не слышал упоминания её имени. Неужели никто не знает о том, что она уехала ночью? Неужели никто даже не догадывается о том, что она может быть… мертва. Это было чертовски несправедливо. – Это правда? Мисс Янг? Какая жалость… Надо будет сообщить её родителям. – И Мистеру Блэку. Между ними был роман. Бедная девочка, – Минерва МакГонагалл сжала губы в тонкую полоску, покачав головой и тихо вздохнув. Женщина была серьёзно чем-то озадачена. – Минерва, не могли бы вы это сделать? Мне ещё стоит рассказать эту новость моим ученикам, – Профессор Флитвик вздохнул, каким-то нервным жестом потирая шею. – Я просто не смогу сказать ему об этом. Минерва кивнула, окинув взглядом коридор и остановившись взглядом на месте, где сидел я. Она холодно усмехнулась и снова покачала головой. – Аляска Янг мертва… Я все равно не верю, Минерва. Я не могу поверить в это. Всё произошло так быстро. Бедный отец девочки. В воздухе липким послевкусием повисло слово «мертва», оно слышалось мне в каждом шорохе мантии, проходящего мимо ученика, в каждом тихом покашливании, в каждом глухом звуке, когда гора учебников падает на каменный пол. Слышалось всюду, наполнило до отказа мою черепную коробку, губы сами собой повторяли это. Мертва. Мертва. Мертва.