Сегодня я слышал Бога, она спрашивала то, Чем я и сам задаюсь: "Кем ты стал и что натворил?" Сегодня я повстречал дьявола, Он был очень похож на меня, Но я отвёл взгляд и отвернулся! С распростертыми объятиями, я стою один - Я не самоотвержен, но и не бесчувственен! Как мне понять, где правда а где ложь? Я на проклятой стороне Рая И благословенной Ада Five Finger Death Punch - Wrong Side Of Heaven (с)
Сухо кивнув, чуть улыбнувшись и пропустив дымку доброты, Геллерт Грин-де-Вальд разрешил ей остаться в живых.***
Ночной кошмар должен был прекратиться, ведь всему есть конец. Пусть следующая глава будет ужасней предыдущей, но в этой вязкой, щелочной тине риск кануть в небытие, дышит в самое сердце. Кровоточащие клетки головного мозга жалко пытаются разорвать цикл и поделить на стадии-ступени, которые приведут его… Не к ней. Это он знал наверняка. Вкус предательства пропитал его губы, нёбо, горло и сладким ароматом отдавался на выдохе. Он предвкушал возможные варианты оправданий: его пытали, зелье подавалось обманом, силой, угрозой, бессознательным… К черту. Он пропустил в себя яд и отравил себя не спасенными признаниями. Ненависть и обида уходили по капле через глупость, что его похититель называл пыткой. Еще чуть-чуть, и удивительная человеческая природа выработает иммунитет к Круциатус. А так же к витиеватым заклятиям что рвали его сухожилия, растягивали мышцы, заставляли вибрировать кости. Мягкий баритон между делом ронял проклятья, словно тактичный тон доктора, выдающий рецепт. Приникнув ко дну камеры лицом, - наверно, все же, это лицо, - он вдыхал мокрый и застылый запах камня. Спертая свежесть (только такая ему уготована) остужала пыл ярости. Разрезая плотную темноту его клети, перед ним возникало его собственное лицо. Лучший палач, который пришел разобрать до последнего атома твою, как оказалось, жалкую сущность. С кем, как не с самим собой обсудить туннели и лабиринты своей души? Он (я?) знает, что сказать. Я, я… - Не знаю, осведомлен ты или нет, но когда в деле учувствуют дети – все становится уникально сложно. Я имею ввиду, – мой дорогой костюм, склонился ко мне, - все так, непредсказуемо и сложно. Интересно! Что ожидать от этих пытливых и несдержанных созданий? Сквозь стену аромата железа и соли (моя кровь, мои слезы) протиснулся аромат дорого парфюма. Мужчина потерялся – нет, таким он не пользовался точно. Нет. Приспособился настолько, что меняет выученную роль? - Поэтому не могу тебе сказать, сколько долго мы еще будем работать над этим. Мужчина отвернулся и прижался щекой к стене, что повторяет качества каменного пола. - В чем дело? Ты же не ребенок, мне тебе тоже что ли, объяснять правила вежливости? – блеск, добрая боль, и всего лишь поворот головы. – Надеюсь, ты не против что мы с тобой на ты? Он правда не понимал этой черной сущности, что заставляла похитителя бесноваться и кривляться своим превосходством. Проклятья и настоящие пытки выжали из него почти все, так к чему так привередливо вставлять свои заметки в его уже написанную эпитафию. - Я же делюсь с тобой ценной информацией, своими мыслями! Прямо как ты. Все справедливо. Узник медленно закрыл глаза и встретил насмешку со спокойным огнем в черноте. - Да. Насчет детей. Сколько Тине лет? Веки потяжелели, и он не смог сдержать трепет ресниц. А вот и настоящие пытки. - Двадцать три? Двадцать четыре? Или меньше? Его волшебная палочка в его руках еле дрогнула и ток прожег позвоночник, а судорога скрутила запястья. Тоже его. Мучитель даже не знает насколько облегчает страданья, концентрируя и материализуя боль в определенных участках бесполезного тела. - Зачем упрямиться… Особенно теперь. Боль отступила, и светлая тоска на секунду погладила его своими крыльями: он сохранил ответ. - Брось, я и так знаю. Это дитя на всю жизнь, но это не значит, что я не могу разобраться с ней. Мне кажется, я постарался, и Тина была бы рада покончить с этим. - Не переоценивай свои возможности, - раздался непобедимо-разбитый голос. Персиваль Грейвс ответил. Тихий, полный восторга, вздох-восхищение прокатился по темнице. - Заговорил… - мягко прошипел баритон и Грейвс услышал чужеродный для человечества акцент. - Рад сообщить, девушка вовсе не ненавидит меня. Она только лишь смотрит на меня своими телячьими глазами и нескончаемо просит прощение за все что можно. Видимо, надеется, что так все вернется на место, а было бы чему возвращаться… Грейвс вспомнил свои руки, - те, что спрятаны в атласных карманах, - вспомнил, широкие ладони с буграми мозолей, длинные, сильные и гибкие пальцы. Персиваль взмолился однажды сомкнуть эту силу, присущую только мужской природе, на горле этого существа. - Но она конечно, тоже не заметила существенных изменений. Только разве что, типичное мужское переменчивое настроение. А насчет последнего инцидента; полностью согласен, тут я поступил несправедливо. Выгнать ее надо было давно, но не по такой причине… - Выгнать? - Да. Еще тебе надо было гнать ее из аврориата или не ломать мелодраму, и взять что хочешь от девчонки… - Заткнись, заткнись, - молот разбивал черепную коробку, что он хочет, что он делает, - Клянусь, я… - Ну что? Ты ничего не можешь сделать, ни сейчас, ни тогда. Может, мне уже наконец дать то, что она так просит? Чары, пронизывающие невидимой и частой решёткой темницу, завибрировали. Магия, что блокировала и подавляла силу пленника, топила энергию в венах, наконец дрогнула. Беспалочковая магия удивительна тем, что ее невозможно отследить. С хохотом, выдающим безумного, Геллерт Грин-де-Вальд вскочил с места. Рана была неглубока, но Грейвс успел увидеть заветные рубиновые капли. У него должна быть серая кровь, у такого ничтожества не может быть человеческой сущности. - Откуда! Откуда и как! – восторг дружился с бешенством, - Мало я с вами поработал, мистер Грейвс! Круцио вбивало его тело в стену, но настоящая пытка въелась в сплетения нейронов в его голове, и никакой яд и проклятье не вырежет опухоль. Только если… Под всполохи проклятий, он представил, как она могла бы кошкой, ластиться и клубиться рядом с ним, робко прижимаясь щекой к его плечу. О да, это на нее похоже. Тина могла бы никнуть к нему своей женской теплотой, не роняя серого плаща с плеч. Надо укрыть ее своим теплым пальто, чтобы она не робела и не... Новый спазм боли унес его из камеры пыток в карцер.***
Мерное тиканье часов спасало ситуацию. По крайней мере, так казалось Тине. Ослепительно белая рубашка с иссиня-черным провалом на груди и тонким блеском золотой цепочки часов, - только в таком диапазоне, она и могла смотреть на своего начальника. Гладко зачесанная смоль, оттенялась серебром. Конечно же, благородным. Девушка не выдержала и на выдохе выдала дрожащую и фальшивую ноту волнения. Она буквально прочувствовала, как метнулись черные зрачки по прямоугольнику доклада в ее сторону, - но головы не поднял. Идеально прямая (и ах, длинная) линия плеч прорябила в такт усталому вздоху. Такт ли, сочувствие ли, - но Персиваль принял эстафету вздохов-выдохов. На белоснежном прямоугольнике, испещренным ажурностью черной решетки, Грейвс буквально видит, как перекрещивает каменные руки на тонкой, обнаженной талии, и гибкое тело выгибается вперед, навстречу. Острый треугольник запрокинутого подбородка, медленно поднимается к нему, но перед этим есть время вжечь в память вид изогнутой шеи. Есть доля вечности, прежде чем она распрямится из дуги лука в струну, что вольется в его тело. И тогда бы он принял эстафету вздохов-выдохов. - Так. Неожиданно хриплый голос всколыхнул Тину. - Так, - он не спешил поднимать взгляда, - что удалось сохранить из перекупленного Гнарлаком зелья? - Боюсь, сэр, только это. В узкой дрожащей лодочке, что только что вынырнула из широкого кармана пальто, блеснула крохотная склянка. Грейвс наконец поднял глаза и тут же мучительно зажмурился. Тина поддалась вперед, умоляюще протянув руки, а в ответ получила такой же просяще-страдальческий но отказ. - Сэр! Это все этот новичок! Сколько я его пинала под столом, но ему необходимо было сыпать заклятиями на первом задании! Да-да-да, это и моя вина, но я могу уверить, что вся контрабанда уничтожена… Черные брови сошлись в новом приступе страданий. Широкая ладонь накрыла лицо. До девушки долетело сдавленное урчание кошки-вампуса. Грейвс пытался примириться с утешением, что принесла Тина. Такие звуки он позволял издавать только в присутствии птахи, которая даже не расценивалась как случайная добыча для дикой кошки. А все же стала. И снова сила очарования юности: желторотая Порпентина Голдштейн гневно взывает к неопытности новичка. - Перекупщики и продавцы, а так же поставщики, пойманы. На остальных есть имена и наводки, - упавшим голосом отрапортовала Тина, глядя в перспективу увольнения. С такого утешения надо было и начинать. -Тина. Человек контрастов. Опозоренная и раздавленная перед… всем, Тина боролась со слезами стыда. Она резко бросила косое, блестящее извинение и задохнулась от встречающей ее умильной улыбки. Она охнула сердцем, что билось у нее в горле. - Когда в вас кидают трое обезоруживающие в темной подворотне, вы и на одну сотую не выглядите такой несчастной. - Так опозориться… - слабо проблеяла Тина. - Тина… Грейвс примагнитился к лихорадочному блеску влажных белков, к острым слипшимся иголочкам ресниц, к соленной дорожке на жаркой щеке. - Тина, запомните, пожалуйста, что я вам скажу…***
Камень тихо принял разгоряченную, истертую кожу Персиваля Грейвса. Даже темнота камеры крутилась диким вальсом перед опостылевшем взором. - Если я еще раз столкнусь с твоей соплячкой, обещаю, разговор будет коротким. К великому облегчению и незнанию Тины, Геллерт Грин-де-Вальд разрешил ее участь.