Безмолвие

      Воскресное утро встретило меня яркими лучами, что смогли пробраться сквозь плотные занавески в мою новую комнату. Открыв глаза и, наверное в тысяча первый раз, оглянувшись, я не смогла не улыбнуться. Пылинки кружились в солнечном свете, тихо ложась на одеяло. Тихий голос Шейлы раздавался пением с кухни. Дышать было так легко. Наверное, впервые за семь лет. Никуда не хочется сбегать, не так, как это было раньше. Настолько непривычно, что я не знаю, как себя вести. Вчера, когда все разошлись, Шейла отвела меня в эту комнату:        — Здесь раньше жила Карен, — после тяжелого вздоха, продолжила. — Карен — моя дочь. Какой-то ублюдок сбил её, когда она переходила дорогу. После аварии у неё была амнезия, и ноги совсем не двигались, и я так переживала…       Почувствовав, что она уже на грани истерики, кладу руку на её плечо.       «Я понимаю тебя, Шейла» — сказала бы. Сжала бы руку, возможно, приобняла. Но всё, что я могла — сочувственно водить рукой по спине. Для чего я это делаю? Может, потому, что мою спину никто не гладил. Мне никто не выражал сочувствия, потому что считали слишком маленькой для этого. Никто не поддерживал, никто не сидел со мной долгими бессонными ночами. Я была одна. Это моё наказание. По жизни я одна. Возможно поэтому всё окружающее кажется таким странным. Забота — это что-то ненормальное. Когда сидишь и ощущаешь поддержку, плевать чью, главное — тебе дают возможность отпустить боль. Освободиться от этого. Но у меня такой возможности не было, потому это и впиталось в меня. Шейла ещё много говорит и плачет, и я понимаю: у неё не было возможности выговорится. Я слушаю и киваю головой, это всё, что я могу для неё сделать.       Наконец, встав с кровати, одеваю серые треники и растянутую футболку, которую я вчера нашла в шкафу, на который указала мне Шейла. «Бери всё что хочешь,» — еле слышно выходит из комнаты, оставляя меня наедине со своими мыслями и чистым постельным бельём. Спускаясь по лестнице вниз, чувствую замечательный запах, вперемешку с чьим-то голосом. Проходя мимо обтянутой в полиэтилен гостиной, вижу сидящую за столом Дебби и кудрявого парня. Они увлечённо о чём-то спорят, никого не замечая, Шейла что-то творит на кухне. Когда я приблизилась к столу, женщина меня увидела:        — Рене! Доброе утро, малышка! Завтракать будешь?       Чуть ли не кричит, заставляя меня слегка вздрогнуть. Ребята перестают разговаривать, внимательно на меня уставившись:        — Привет, — Дебби улыбается. Я прохожу к столу, садясь. — Знакомься, это — Лип, наш с Карлом брат, — указывает на парня, тот протягивает руку в знак приветствия.        — Здраствуй, — голос изменился, он сильно возмужал, но он всё тот же. Как давно, Лип?        — Ну так что, Рене, что тебе положить?       Шейла уже стоит рядом, перечисляя блюда, пока я пожимаю парню руку, внимательно глядя ему в глаза. Его рука чуть подрагивает, и я его понимаю, сжимаю более уверенно.        — Есть яичница и, вот тут, бекон, а ещё — тушеная фасоль.       Старательно вглядевшись в лицо парня, я вспоминаю знакомые черты. Всё то, что успела забыть. Он утвердительно мне кивает, это взаимно.        — Тут ещё шарлотка скоро испечётся. Рене?       Она мягко постукивает меня по плечу, и мне приходится отвлечься от своих мыслей и повернутся к ней, указав на мюсли, что стояли ближе всего. Шейла тут же пересыпает их в тарелку, заливая молоком. Завтрак прошёл под трёп женщины о том, как она рада, что я тут, и гляделки исподтишка с Липом:        — Рене, ты помнишь, чем мы сегодня будем заниматься? — смотрит внимательно, ожидая ответа. Отрицательно качаю головой. — Ну как же? Одежда! Мы пойдём по магазинам! — восклицает, заставляя меня вновь вздрогнуть.       О боже. Как же я ненавижу ходить по магазинам. Бывала я там редко, а если мне и приходилось, то одежду за меня выбирал кто-то другой, и всех это устраивало; но, боюсь, с Шейлой такой номер не пройдёт.        — Ладно, — хлопнув в ладоши, встаёт из-за стола. — Пора, пора! Дебби, ты идёшь с нами?        — Нет, Шейла, прости, — говорит девушка, отодвигая тарелку с недоеденным завтраком. — Фиона запрягла меня помочь ей с делами сегодня, я бы с…        — Я пойду, — прерывает её Лип, уставившись на Шейлу. — Ну а что, помогу пакеты таскать, да и мужской взгляд иногда полезен.        Дебби смотрит на него, как на дебила, закатывая глаза. Кухня на секунду погружается в тишину, как Шейла, видимо, всё обдумав, говорит:        — Конечно, Лип, — переводит взгляд на меня. — Нам не помешает немного мужской силы сегодня, правда?       Киваю со вздохом, отказываться нету смысла. На казнь меня сегодня поведут двое.        — Замечательно! Тогда собираемся. — Шейла вновь хлопает в ладоши. Встаю из-за стола, относя грязную тарелку в мойку, слыша из-за спины, — Рене, одень что-нибудь из вещей Карен. Они, возможно, будут тебе велики, но что-нибудь да найдётся.       Кивнув словам женщины, я прохожу мимо стола, поднимаясь в комнату. Из шкафа, что стоял у стены, выуживаю чёрные джинсы, молясь, чтобы они мне подошли, и очередную растянутую футболку. Сняв пижаму и оставшись в белье, натягиваю джинсы, что оказались мне в пору. Вдруг дверь в комнату хлопает. Я уже знаю, кто пришёл. Его холодные пальцы скользят по моим плечам, задевая бретельки бюстгальтера. Затем он окружает меня объятиями, утыкаясь в шею губами:        — Как будто сто лет прошло, — я откидываю голову назад, и он прижимает меня ещё ближе к себе. — Я так скучал, малышка.       Повернувшись к нему, я беру его лицо в руки, рассматривая. Знакомые черты, но и что-то новое в нём было, меня это будоражило.        — Что у вас с Карлом? Дебби сказала, что вы, вроде как, встречаетесь, — спрашивает, когда я надеваю футболку.       Отрицательно качая головой, сажусь на кровать, обхватывая колени руками. Я не знаю, что у нас с Карлом. Это словно дремучий лес, в который я не уверена, что хочу входить. Меня всё это пугает и так манит подчиниться, что иногда приходится восстанавливать дыхание, когда я думаю об этом парне. Он такой далёкий, словно я никогда не смогу дотянуться до него, схватить, прижать к себе и не отпускать. Но я не могу, что-то внутри заставляет задуматься, остановится и отказаться от протянутой руки. Плечо сжимают:        — Ты слишком много думаешь, малышка, — произносит Лип, садясь рядом. — Просто отпусти прошлое. Не всё ассоциируется с болью, прими это.       Ложусь на кровать, смотря в потолок. Смогу ли я так жить? Оставив всё в прошлом? Или я не верю в себя. Оттягиваю футболку, потирая повлажневшие ладошки:        — Она моя, — указывает на ткань. — На тебе она смотрится лучше.       Мы лежим на кровати, смотря в потолок; до тех пор, пока Шейла не стучит в дверь, спрашивая, готова ли я. Нет, не готова. Но мне приходится встать. Лип выходит следом, пытаясь придумать ответ, на вопрос: «Что ты делал в комнате Рене?»       Сумасшедший денёк начался.