Танцуй со мной

      Глубокая ночь. Наверное, часа четыре. За окнами тьма, разгоняемая светом фонарей и редкими машинами. В квартире тишина. Мне не спится. Я ворочаюсь с бока на бок, и даже подсчет овец мне не помогает. Я все думаю о своей студии, которая была лишь отмыта от копоти, от сажи, но так не принявшая в себя танцоров. Нужно что-то делать.       Встав в кровати, ищу в телефоне круглосуточные гипермаркеты, еле-еле читая текст сквозь трещины на экране. Выписав адрес, я сложила в сумку старые джинсы, растянутую майку, бандану, кинула не менее древние кеды, набрала в термос кипятка. Я знаю, чем займусь сегодня, в свой выходной.       Такси подвезло меня прямо к гипермаркету, и я, положив сумку в ящик, беру тележку и направляюсь вглубь строительного отдела. Меня интересует краска, скорее всего, красная, но не яркая, как туфли на показе мод, а более темная. Пока думаю, какую именно взять, снимаю с верхней полки ведро белой и кладу в тележку. Не помешало бы приобрести еще несколько валиков, мелких кистей, растворитель и всякой прочей мелочи, без которой я вряд ли смогу нанести краску ровно, ничего не заляпав. Когда я наконец решаю, какой оттенок красного взять, я качу тележку в продуктовый отдел, где набираю сэндвичей, беру хлеб, масло, свой любимый салат и шоколадку. На кассе хватаю еще стопку газет, чтобы застелить пол.       Расплатившись, еду прямиком в студию. После пожара она кажется совсем безликой, серой, безжизненной, будто претерпела что-то очень страшное. Открываю окна, чтобы ушел неприятный запах, и расставляю банки с краской в углу у самого входа. Надо решить, чем заняться в первую очередь: единственной белой стеной, которую я планирую в будущем украсить плакатами, или остальными красными. Пока решаю, расстилаю газеты. По-хорошему надо бы перекусить, но я настолько вдохновлена, что было бы ошибкой отвлекаться.       Решаю всё-таки заняться красными стенами. Открываю первую банку и перемешиваю краску, принюхиваясь и осознавая, что запах у неё не из приятных. К стыкам с белой стеной, в углы, леплю газеты, чтобы не запачкать более тёмным цветом и потом не мучиться с его выведением.       Я достаю из кармана телефон и набираю номер подруги: мы всегда могли позвонить друг другу посреди ночи и потребовать утешения или помощи. И даже сейчас, когда наши отношения немного угасли, и мы стали реже видеться, потому что у обоих работа, я все ещё питаю надежды, что наша дружба сохранилась. Я всё же испытываю некую неловкость и даже стыд за то, что позволила себе с её молодым человеком, но ведь Егор сам сказал, что у них довольно странные отношения, что она к нему ничего не чувствует (это заметил даже Миша). И если у них все-таки дойдет до расставания, я смогу без угрызений совести идти в сторону Крида.       — Алло, — после долгих гудков раздается сонный голос Карины. Она зевает. — Даш, что такое?       — У меня куча идей, я решила отремонтировать студию! — тараторю я, чтобы быстрее все объяснить. — Сейчас! Но одна я точно не справлюсь, поэтому и звоню тебе.       — Даш, понимаешь, я сейчас в аэропорту жду свой рейс на Бали, — медленно произносит та, чем-то шелестя. — Милая, я вернусь через две недели, и мы с тобой замутим такой ремонт — закачаешься! Ой, посадка началась, — на заднем плане голос диктора. — Я побежала, Отложи мне кисточку. Чмоки-чмоки. Увидимся.       Ну ладно, справлюсь и сама, думаю я, убирая телефон на подоконник и продолжая размешивать красную густую жидкость. Когда все готово, я выношу из коморки стремянку, подставляю её к стене и забираюсь, решая пройтись по верхам. Настроение, конечно, заметно падает, но я напеваю себе под нос всякую ерунду, и это немного веселит.       За покраской первой стены я не замечаю, как проходит три часа. Уставшая и нанюхавшаяся, я свешиваюсь из окна, жадно глотая прохладный утренний воздух и наслаждаясь лучами яркого солнца. В животе урчит, но к горлу поступает тошнота от концентрации вредных веществ в моем организме, и я с ногами забираюсь на подоконник, чтобы поскорее проветриться.       Звонит телефон, но я не сразу соображаю, что происходит. Верчу в руках смартфон, пытаясь разглядеть звонящего за трещинами, но потом сдаюсь и просто отвечаю на звонок.       — Да, — произношу хриплым голосом, потому что долго не разговаривала громко.       — Я думал ты спишь и не ответишь мне, — говорит Егор, и я улыбаюсь.       — Я не сплю уже очень давно, правда, — отвечаю, закрыв глаза и облокотившись на оконный проем. — Мне не до сна.       — А что ты делаешь? — мне кажется, что парень хмурится. Хлопает дверь автомобиля, а потом пищит сигнализация.       — Приезжай в студию, и увидишь, — весело произношу я, мне действительно хочется видеть его сейчас.       — Разве вы открываетесь так рано? Артём говорил, что первая группа приходит в десять, и это самые ранние пташки.       — Ко мне в студию, Егор, ко мне, — смеюсь я, чуть не падая с подоконника, потому что закружилась голова. — Надеюсь, ты ещё не забыл дорогу, — сползаю на пол, придерживаясь за стену, и закрываю глаза. Кажется, я слишком много вдохнула, потому что меня накрывает.       — Хорошо, буду очень скоро, потому что я близко, — отвечает Крид и отключается.       Беру из сумки бутылку с водой и выхожу на улицу, настежь распахнув двери студии. Кажется, я вся, вплоть до кончиков волос, пропахлась краской. От такого огромного количества свежего воздуха мне становится не по себе, голова кружится ещё сильнее, а перед глазами танцуют вальсы разноцветные звездочки. Шатаюсь, отходя подальше от здания и заглядывая в окна кофейни: Оксана давно всё восстановила, а я только-только принялась за дело. Но сейчас в помещении пусто, свет не горит.       Делаю ещё шаг в сторону, но меня сильно шатает. Руки слабеют, и бутылка падает на землю. Голова окончательно отрубается, мозг будто плавится, а кровь, наоборот, бурлит, как кипящая вода. Делаю глубокий вдох, но он действует как сильный алкоголь, капитанский ром или абсент. Кожу вдруг начинает щипать, будто тысячи иголок вонзились одновременно. Сначала бросает в жар, но резко становится холодно. Картинка плывет, предметы превращаются в безграничные яркие пятна, а потом и вовсе теряют свет, растворяются, становятся белыми. И все тухнет. Темнота.       Поначалу мне кажется, что я нахожусь в каком-то вакууме, может, сплю в яхте, которая колышется на волнах. Но вскоре понимаю, что трясут меня. Потихоньку начинает возвращаться слух, а после и восстанавливаться картинка. Медленно открываю глаза и привстаю на локтях, но крепкие руки тут же обнимают меня за талию. Приятный пряный запах парфюма.       — Егор, — полушепот-полустон, и я обвиваю его шею, утыкаясь носом в плечо. — Ты наконец приехал, — с трудом произношу слова, в горле пересохло. Голоса тяжелая.       — Д-даша, — запинается Крид, зажимая мою голову между ладонями и смотря мне прямо в глаза. — Что случилось? Тебя кто-то тронул? — встревоженно тараторит он.       — Я красила студию, — выдыхаю. Прикрываю глаза, но парень тут же зовёт меня и заставляет их открыть.       — Ну как ты могла додуматься делать это ночью, да ещё и в одиночку? А если бы я был далеко или вообще не приехал? Ты в своем уме? — столько обеспокоенности в голосе я слышала лишь у отца.       Меня снова вырубает, в голове будто шарики лопаются, кидает то в жар, то в холод, но парень не дает мне опять провалиться в темноту. Поначалу он просто тормошит, называя меня по имени и прося поговорить с ним, но потом берет на руки и усаживает на переднее сидение своего Мерседеса. Расплываюсь по креслу, как амеба.       — Где ключи от студии? — спрашивает Булаткин, снова тряся меня и привлекая к себе внимание. Я что-то говорю про сумку, что-то непонятное даже мне, но он тут же срывается с места.       Меня приводит в чувства авто, которое трогается с места. Наклоняю голову на бок, наблюдая, как ловко управляется с рулем блондинчик, и расплываюсь в глупой улыбке. Кажется, настала пора признать, что я немного переборщила с безудержным желанием делать ремонт. Егор берёт в руки телефон и начинает с кем-то раздраженно разговаривать, упоминая мое имя, но суть я не могу уловить из-за шума в ушах. Чувствую себя ходячей радиостанцией, потому что вместо внятных слов слышу помехи. Снова тошнит, я закрываю рот рукой и открываю окно.       Очередное прояснение наступает в больничной палате: я слышу, как пищат какие-то приборы, а в нос ударяет резкий запах нашатырного спирта. Подрываюсь, но тут же оказываюсь прижатой к подушке и открываю глаза. Слишком ярко. Щурюсь. Вторая попытка тоже не заканчивается успехом, и я повторяюсь только спустя шестьдесят овец.       Рядом со мной, прижимая мою руку, в которую воткнула игла от капельницы, сидит Егор, внимательно слушая, что говорит женщина в белом халате. Я тоже это слышу, но пока ничего не разбираю, лишь отдельные слова, но это не позволяет понять общей картины. Оказывается, если зажмуриться и резко открыть глаза, как показывают в фильмах, тоже ничего не произойдет. Когда в палате остаемся только я и Крид, я привлекаю к себе его внимание, сжимая руку певца своей. Тот медленно переводит взгляд, хмурый и встревоженный, но тут же расплывается в тёплой улыбке.       — С пробуждением, спящая красавица, — шепчет он, наклонившись ближе ко мне. Я тоже улыбаюсь, но, как мне кажется, картина складывается неприятная: у меня потрескались губы и, наверняка, огромные синяки под глазами, волосы растрепаны.       — Сколько мы уже тут? — заплетающимся языком произношу я и прочищаю горло. — Дай воды, пожалуйста, — парень помогает мне сделать несколько глотков, удерживая кружку, потому что моя трясущаяся рука вряд ли могла бы это сделать.       — Час, капельница скоро закончится, и мы поедем домой, — отвечает Крид, ставя на тумбу пустую кружку и продолжая сжимать мою руку. — Ты как себя чувствуешь? Голова не кружится? — отрицательно мотаю головой. — Хоть это радует. Я закрыл все окна и саму студию, так что можешь не волноваться. И если вдруг в твою пришибленную голову снова придет подобная идея, будь добра позвать хотя бы меня, — киваю, тихо вздыхая и поджимая губы. Во рту снова сухо, как в Атакаме. Морщусь. — Сколько времени ты провела в обнимку с краской?       — Около трёх часов, кажется, — просто отвечаю я, а глаза певца ползут на лоб.       — Что? — цокаю. — Я взрослая девочка, что хочу, то и ворочу.       — А я потом нахожу тебя в полуобморочном состоянии, — добавляет тот, но его прерывает звонок. Даже не взглянув на экран, блондин сбрасывает и снова обращается ко мне: — Тебе тут прописали кое-какие лекарства, которые помогут вывести токсины из организма, и сказали пить как можно больше воды. С этим-то ты сама справишься? — кажется, от вдруг накатившей злости у меня задергался глаз, но Крид снова улыбается.       — Егор, я не настолько немощная, чтобы не разобраться с какими-то там рекомендациями врача, — хочу принять более удобное положение, перевернувшись на бок, но парень крепко держит мою руку, что и ограничивает мои перемещения. — Может уже поедем? Я себя прекрасно чувствую, голова не болит, я тебя вижу, слышу, только пить охота до жути. Но в целом, я бодрячком, — молю я, смотря на Крида щенячьими глазками, но тот не соглашается.       В палату возвращается медсестра. Она ставит небольшой поднос со шприцем, какими-то ампулами, спиртом и ватой на тумбу рядом и садится на край кровати. Пока девушка что-то регулирует у капельницы, Егор отпускает мою руку и доверяет ей ее осмотр. От прикосновения ее холодных пальцев становится немного неприятно и даже больно, но я держусь, отвернувшись к стене.       — Пока я сбегаю за прописанными лекарствами, можете побыть тут? — обращается к медсестре блондин, и та кивает. — А ты не дергайся, ладно? — цокаю. — Где у вас тут аптека?       — На первом этаже: вход в отделение направо, а аптека в противоположной стороне, — добродушно отвечает девушка, и Булаткин скрывается за дверью палаты.

***

      Гелендваген останавливается у моего дома, и я нехотя выхожу из него. День в самом разгаре, погода теплая, но небо опять хмурое, хотя утро выдалось ясным. Я живу в одном из неплохих районов Москвы, за что спасибо знакомой Крида, поэтому каждый день встречаю множество дорогущих иномарок и разодетых по последнему слову моды людей. И Мерседес Егора как никогда хорошо вписывается в эту атмосферу.       — Ну ладно, пойду домой, — забираю из рук певца сумку, но тот не отдает её мне и накидывает лямку на плечо.       — У меня сегодня свободный день, так что я останусь у тебя, чтобы потом не пришлось снова ехать в больницу, — строго отвечает блондин, а моя челюсть готова поцеловаться с полом. Какая наглость. Какая приятная наглость.       — А если я против? — складываю руки на груди, кривя губы и топая ногой.       — А я тебя и не спрашиваю, — закрывает авто и идет по направлению к моему подъезду. — Пошли, художница.       Только мы оказываемся в квартире, иду в ванную, чтобы смыть с себя больничную атмосферу и грязь, ведь когда я свалилась у студии, подо мной оказалась лишь земля. Егор шуршит пакетом, раскладывая купленную им еду. Он ставит на плиту сковороду, турку, и я спокойно скрываюсь за дверью. Решив по-быстрому помыться, пока Крид будет готовить, я стягиваю футболку, джинсы, нижнее бельё и кидаю их в стиральную машину. Но только я открываю воду, чтобы наполнить ванну, за моей спиной раздается тихий кашель, будто кто-то поперхнулся. Оборачиваюсь. Блондин, застыв в дверном проеме, держит в руках кухонное полотенце.       — Могла бы и предупредить, — хриплым голосом произносит тот, наматывая полотенце на кулак. Кусаю губу.       — Я д-думала, ты будешь готовить, и… — что-то лепечу я, всё ещё стоя к парню спиной и краснея. Не знаю, почему это происходит.       Но стоит мне обернуться, чтобы оценить и снова посмеяться над выражением лица Булаткина, губы певца накрывают мои. Он крепко обнимает меня, а я блуждаю руками по его широкой спине. Егор усаживает меня на работающую стиральную машину, пристраиваясь между ног.       Пока я вожусь с ширинкой его джинсов, Егор ловко снимает футболку. Кажется, я никогда не смогу налюбоваться на его голый торс, в частности, на татуировки. Я хочу оставить поцелуй у парня на шее, потому что с первого раза просекла, как на него это действует, но Крид не дается. Он наматывает мои волосы на кулак и тянет вниз, тем самым не пуская меня к себе и открывая целую площадку для собственных действий. Он крепко целует меня в губы, но потом спускается к шее, слегка посасывая кожу, а второй рукой дразнит меня, водя кончиками пальцев по внутренней поверхности бедер. Опираюсь на машинку, откинувшись назад.       Я ничего не вижу, потому что прикрываю глаза от удовольствия, но прекрасно чувствую, как Егор целует мою грудь, уделяя особое внимание соскам и заставляя меня ерзать, потом спускается на живот, обводит языком вокруг пупка и входит в меня пальцами. В моих губ слетает хриплый стон, а я подаюсь вперед, хватая ртом воздух.       Когда мы возвращаемся, понимаем, что кофе давно убежал, запачкав всю поверхность, и хорошо, что Егор не включил плиту со сковородой. Достаю из шкафа шорты, спортивный топ, и, пока Крид хозяйничает на кухне, привожу себя в порядок.       Я подхожу к парню и утыкаюсь носом ему между лопаток, аккуратно обнимая, и прикрываю глаза. Он разворачивается ко мне, и я снова вижу хитрый блеск в его глазах. Касается носом моей щеки, пальцем оттягивая топ вниз. Его руки спускаются на мои ягодицы и сжимают их.       — Что, по новой? — ухмыляется, наклоняясь ко мне и крепко целуя.

***

Спустя полторы недели Дом Карины

      Мы сидим в комнате девушки, потому что внизу, в столовой, её отец устраивает приём для какого-то важного партнера. И на этом приеме не то, что мне нельзя появляется, Карине тоже нежелательно спускаться.       Подруга вернулась с Бали раньше на несколько дней, но по какой причине, не знаю. Девушка ведёт себя странно, будто её что-то очень тревожит. Блондинка достает из бумажного пакета бутылку виски и ставит на кровать, на которой мы устроились, два стакана. Ловко наполнив их, она берет один из них и, кивнув, залпом выпивает всю жидкость. Пока она наполняет снова, я тянусь за своим стаканом.       — Может, ты все-таки расскажешь, что произошло? — отвлекаю ее я от нового глотка. Ломаю плитку шоколада.       — Мне кажется, Егор мне изменяет, — со злобой и отчаянием в голосе произносит Карина, снова опустошая стакан. — Ведет себя странно, стал совсем закрытым, ничем со мной не делится. Даже целует с неким отвращением.       — Ты все накручиваешь, — стараюсь произносить это как можно спокойнее, а у самой мурашки по коже. Хочется во всем сознаться, но я четко понимаю, что лучше от этого не будет никому. — Просто он устал. Я слышала, Black Star сейчас работает над каким-то масштабным проектом, оттуда и все его странное поведение. Ты сама попробуй столько впахивать.       — Но ты же впахивала, — кажется, подруга выпивает уже четвертый стакан, пока я потягиваю первый. — И ничего, не была такой нелюдимой.       Я не знаю, что и сказать, поэтому просто ем шоколад, рассматривая алкоголь в моем стакане. Карина в отчаянии, и это заметно. Неужели и правда ее так беспокоят отношения с Кридом? Но он говорил совсем об обратном…и я не знаю, о чем и думать.       — Я так люблю его, Дашка, — подруга вешается мне на шею, обнимая. Она начинает рыдать, как маленький ребёнок: взахлеб, произнося неразборчивые слова, кого-то проклиная. А мне становится не по себе. Неужели я смогла довести Карину до такого? Разве я могу быть тем ужасным человеком, который рушит судьбы? Тем более, эти двое вместе уже давно, а я в его жизни появилась только-только. Правильно ли я поступаю?