(Не)страдающие от одиночества

— Не касайся ее. Иначе можешь заразиться блохами, — как выяснилось, даже в библиотеке невозможно чувствовать себя спокойно. Во всей чертовой школе невозможно. Слышит шепот за своей спиной каких-то первокурсниц, которые, скорее всего, даже понятия не имеют, что произошло. Штука в том, что в школе совершенно все не имеют понятия. Они просто глупые куклы, не делающие ровным счетом ничего, в то время как Хлоя Буржуа бесцеремонно управляет ими. Решает, что говорить и как выглядеть. Конечно, куклы не могут этому противиться. И с каждым разом у Хлои все больше кукол. Жалкие игрушки. Никто не противится Хлое. Никто не встанет против толпы. Поддакиваем, да улыбаемся, как же. Поворачивает голову в сторону девушек, продолжающих рассматривать ее в упор. Каждой из них максимум по четырнадцать, и в кукольном доме Буржуа им отведена слишком маленькая роль — быть секундной раздражимостью девушки. Простите, конечно, но они не Алья Сезер, которая имеет на Маринетт огромное влияние. Она была неоспоримой частью ее жизни. И еще месяц назад девушка была уверена, что Сезер останется в ней надолго. Сейчас же? После вчерашнего открытого объяснения того, что Алья никогда не станет такой, как прежде, она не хотела иметь с ней ничего общего. Со всеми ними. Маринетт не виновата в том, что Хлоя оказалась такой влиятельной. — Передается воздушно-капельным путем. Советую покинуть помещение, — стиснув зубы, шепчет Маринетт. Библиотека, все-таки. Для пущего эффекта встает со своего места, сделав шаг в сторону испуганных девушек. Они, вскочив, выбежали из библиотеки быстрее ветра. Выдыхает, наконец оказавшись в гордом одиночестве. В последнее время ей гораздо легче находиться в темноте, скрытой от чужих и осуждающих глаз, просто потому что, в самом деле, она уже не знает, когда на нее посмотрят не иначе, как без отвращения. Даже некоторые учителя начали выкидывать мизерные, совершенно беспочвенные и такие неуместные шутки. Мари в очередной раз убедилась в скверном чувстве юмора всех, кто ее окружает, на вчерашнем уроке литературы: — Маринетт? Может ты хочешь прочитать свое сочинение? Девушка буквально подскакивает на месте, ибо публичное выступление она ненавидела больше всего. Особенно после произошедшего. Мари предпочтет стать максимально незаметной, укутаться в одеяло и тихо сопеть, но не выходить к доске под язвительные смешки одноклассников. И даже Альи, никогда не поймет этого. Пусть она с каждым днем и превращалась в омерзительную и наглую стерву, все же продолжит оставаться той Альей Сезер — (бывшей) лучшей подругой Маринетт. Она потеряла ее. Неудивительно, что это разбивает. Ощутимый страх пробирал тело мурашками. Руки неумолимо затряслись, а ведь когда-то она пообещала самой себе не показывать того, как это убивает ее. Она не может обойтись без публичного одобрения, а публичный позор измывает вовсе. — Какая у тебя тема? — Я…У меня…счув… Ничего. Она даже не может произнести это, надсадно разглядывая свою тетрадь, краем уха слышит перешептывания. Перед глазами плывет от накопившихся слез, что от напряжения может хлынуть кровь из носа. Она не выдержит этого! С надеждой смотрит на преподавателя — мсье Белуа, ведь он знает ее тему. Молчит. С кривой улыбкой наблюдая за состоянием девушки. И она наконец осознает все. Единственное, что у нее осталось — это она сама. И надеяться на то, что чья-то голова не забита указаниями чертовой суки Хлои, глупо. Она абсолютно одна в окружении многих людей. Именно тогда стало намного легче. Словно огромный камень боли, зажимающий грудную клетку резко исчез, сменяясь холодным безразличием. Ей стало наплевать на Сезер, так грубо разпорядившую утром приоритеты, на чертового учителя, которому не хватило уважения среди школьников и он пытался добиться его, путем издевательств над Маринетт. По сути, он далеко не первый, кто так делает. Она не собирается больше плакать из-за сборища идиотов. Жалкие… — Ничтожества. Мысли Маринетт перебивает незнакомый голос, доносящийся из-за спины. Девушка разжимает кулаки, сдерживая ярость, вызванную воспоминаниями. Оборачивается, заметив наблюдающего за ней парня, Адриана, кажется. Маринетт хмурит брови в ожидании очередной подлой и совершенно беспочвенной издевки. Не зря же вокруг него постоянно Хлоя вертится. Господи, и почему так много Буржуа в ее жизни?! — Место глупого издевательства уже занято. Ты опоздал, — спокойно произносит Дюпен-Чен, садясь на свое место. Пролистав несколько страниц, она утыкается носом в текст, не вникая в написанное. Ждет, когда он уйдет, дабы иметь возможность расслабиться. Но он не делает этого. Почему? — Я же сказала. Можешь засунуть свое… — Я здесь не для этого. И только сейчас она решается поднять на него глаза. Кажется, неудачный день сегодня не только у нее. Синяки под глазами, взъерошенные волосы, которые, на самом деле, выглядели довольно мило. Пустой, безжизненный взгляд — все это в определенной степени успокаивает Маринетт. По крайней мере, она не одна чувствует себя мерзко. — И что же? — съеживается, когда Адриан придвигает стул и садится на него. Она привыкла находиться вдали ото всех хотя бы потому, что они сами этого хотели. Сдерживает дыхание, скидывая все на неприязнь к этому человеку. Это ощущение для нее не ново. — Мы с тобой пишем лабораторную по химии. Забыла? Ну естественно. В первый же урок их объединили в пару, ибо больше никто не хотел быть с Маринетт. К сожалению, та все ещё была в глубочайшем шоке от того, что новенький, к тому же вполне симпатичный парень (не будем скрывать очевидного) заступился за нее. Ну ладно, она пыталась выяснить причину сделанного им, и версия того, что он вряд ли успел услышать слухи о девушке, казалась самой логичной. Сейчас же, после того как Адриан удосужился поговорить с возмущенной Хлоей и визгами, вроде: «Эта Маринетт — мерзкая. Не смей ее больше защищать!» он в любом случае не станет больше этого делать. А ты на что-то рассчитывала, Дюпен-Чен? Даже смешно. — вопит в голове Маринетт собственная Буржуа. Докатились. — А, ну да, — проговаривает брюнетка, повертев головой, — но я в химии не сильна, так что, думаю ты справишься сам. Подрывается со стула, в точности как те девушки пару минут назад, но ничего не может с собой поделать. Всякий раз чувствует себя не комфортно, находясь в присутствии кого-либо. Адриан перехватывает руку Маринетт, ловким движением посадив ошарашенную девушку обратно на стул. — О, неужели, это же химия? — демонстративно удивляется блондин, вертев в руке учебник, который некогда читала девушка. — Не ври. Думаешь, я сам рад этому? Она забыла как дышать. Во-первых, он коснулся ее. Не то, чтобы она была против, но после того, как Хлоя пустила слух о том, что у Маринетт якобы блохи и они передаются через касание, никто, абсолютно никто не желал касаться ее. Даже находиться ближе, чем за пять метров было противно. Она просто отвыкла от этого. А во-вторых, это значило, что Адриан, чёрт возьми, Адриан не поддавался Буржуа, которая безостановочно заявляла, что является его девушкой. Девушкой. Вот в чем подвох. Маринетт отдергивает руку, фыркнув. — Отвали от меня! — полностью наплевав на разозлившегося библиотекаря, она выбегает, как всегда делает, потирая руку, покрывшуюся мурашками. Адриан уже второй раз выбивает ее из колеи.

***

Сбегает с третьего урока. За всю неделю он так и ни разу не посетил литературу, и на самом деле, даже не заметил этого, если бы не возмущенный отец (другим он не бывает). Парень лишь безразлично скинул на пол портфель, оставив гневания Габриэля без ответа, зная, как сильно он это ненавидит. Адриан хочет, чтобы отец, которого он даже не может назвать папой, ненавидел его. Презирал, потому что любая эмоция лучше нещадного безразличия. А разве у роботов есть эмоции? Уходит, злобно поглядывая на Хлою, пытавшуюся его догнать. В самом деле, с каждой секундой она все сильнее раздражала Адриана. В особенности тем, что безостановочно искала любую возможность поиздеваться над Маринетт. Не знает, почему, но чувствует мнимое желание защитить девушку. И он не может назвать это ощущение жалостью. Наоборот, некое родство. Она не казалась ему поверхностной, пускающей слухи, не зная по сути ничего. Маринетт была тихой, одиночкой, и по правде сказать, это привлекало его больше всего. Она не стремилась подружиться с теми, с кем не хочет иметь никакого дела, как поступают остальные. Они терпят, улыбаются в лицо, а за спиной распускают слухи. Они насквозь прогнивший фальшью и сквозимой неуверенностью в себе, потому что одни они никогда не справятся. Они противны. Они жалкие. Не Маринетт.