Под кожей

      Та ночь была бурной и снежной. Снег остервенело бился в школьные окна и стены, ветер завывал сипло и горестно, и наблюдать за бурей с Астрономической башни равнялось тому, чтобы побывать в самом её эпицентре. Драко наслаждался этим чувством — чувством подчинения стихии и силой не стать её заложником. От опасности его защищали прутья смотровой площадки и особые чары, которые ему уже доводилось проверять, когда он выискивал способ проникнуть в Хогвартс извне. Вершину башни окружал невидимый покров, нечто вроде барьера, и вещицы вроде яблока или рваного ботинка из Выручай-комнаты отскакивали обратно, лишь на краткие секунды зависнув на сумасшедшей высоте.       Внизу, в слизеринских подземельях, такого не увидишь. Погодой могут любоваться гриффиндорцы и когтевранцы из своих башен, даже у пуффендуйцев есть окна, выходящие на теплицы, а слизеринцам остаётся довольствоваться мутно-зелёным светом, который источают глубины Чёрного озера. Как вурдалаки, боящиеся солнечного света и свежего воздуха. Иногда этого так не хватало — свободы и хоть чего-то настоящего перед глазами.       Он не помнил, сколько так простоял — как и всегда, впрочем, — и только когда глаза устали от снежного марева, пошёл обратно в подземелье. Портреты, встречаемые им по дороге, спали, мерно похрапывая, и Драко едва удерживался от того, чтобы не зарядить Люмос в их сонные физиономии; останавливало лишь то, что картины поднимут шум, и тогда ему не поздоровится. А неприятностей хватало и без того.       На ступеньках, скользких от покрывающего их мха, Драко замер: послышались голоса. Но кто мог бродить по школе в такое время? Особенно здесь. Слизеринцы не особо любили куда-то выбираться по ночам; на это ещё бы могли решиться гриффиндорцы, но ни один из них не знает, где находится вход в Общую гостиную змеиного факультета. Но голоса точно слышны, ему не почудилось.       Приготовив палочку, Драко всё же пошёл в направлении звука. То, что он увидел, заставило его недоумённо вытаращиться, застыв на месте. А дело всё было в Полоумной Лавгуд, что стояла себе и преспокойно болтала с Кровавым Бароном.       С Кровавым-мать-его-Бароном!       Драко вообще впервые видел, чтобы слизеринское привидение по доброй воле с кем-либо заговорило. Хотя и сейчас, в сущности, говорила только Полоумная, но Барон спокойно слушал, паря прямо перед ней, и только цепи на его руках изредка громыхали, когда он тряс ими, и призрачный звук разлетался под низким потолком. — Какого хрена? — не выдержал Драко.       Призрак выразил своё недовольство гулом и звоном цепей, куда более громким, чем до того, и исчез быстрее, чем Полоумная поняла, что произошло. Она уставилась на нежданного гостя и ничего не выражающим голосом произнесла: — Ты испугал его. — Испугал? Барона, которого все боятся? — Он перестал язвить. — Что ты тут забыла вообще? — Хотела поговорить с Кровавым Бароном, — спокойно ответила Полоумная.       Драко с трудом заставил себя не заржать в голос. Ситуация его почему-то бесила и веселила одновременно. — Ага, а он тебя на чашечку чая позвал, да? Хорош чушь нести, чокнутая. — Почему же чушь? — чуть задумчиво произнесла Лавгуд. — Не один ты любишь говорить с привидениями.       Эти слова ушатом ледяной воды вылились на Драко. Он застыл, точно оглушённый, а по вискам настойчиво билось: «Она знает».       Она знает.       Она знает.       Оназнаетзнаетзнает. — Ты… — у него даже не нашлось слов. — Это ведь женский туалет, — совершенно тускло, безэмоционально отозвалась Полоумная. — Я уже была там. Нужно было прервать вас? — Нужно было убраться оттуда, тупица, — вырвалось у Малфоя в бессильной ярости.       Лавгуд слегка склонила голову, и это заставило Драко действовать. Одно быстрое движение — и девушка уже прижата спиной к влажной, липкой стене подземелья, а в шею ей упирается кончик волшебной палочки, искры из которого сыплются на форменную чёрную мантию и скатываются по ней вниз, к холодным плитам. — Если ты кому-то об этом расскажешь, чокнутая, я лично вырву у тебя язык Режущим заклятьем, поняла?       Драко пытался смотреть ей неотрывно в глаза, чтобы подчинить, напугать, убедить в своих словах, но его злой, затравленный взгляд был бессилен против её — прямого и спокойного, скорее даже безучастного. Это немного отрезвило, и юноша убрал палочку, а затем для верности отшагнул от Полоумной шага на три. Нервно ослабил серебристо-зелёный полосатый галстук, взлохматил волосы, продолжая сжимать волшебную палочку другой рукой. Искры продолжали сыпаться, отскакивая от скользких плит, точно тающий бисер. — Пошла вон, — отрывисто бросил Драко, стараясь, чтобы голос был достаточно твёрд и груб.       Почему-то казалось, что Лавгуд, эта чокнутая, разгадала, что он не сможет привести свои угрозы в действие — и неудивительно, если учесть, что она могла слышать, какие откровения хранятся теперь в недрах её пустой головёнки. Считает его слабым. Тряпкой, плакавшейся призраку мерзкой Миртл. Ни на что неспособным слюнтяем. Теперь, после провала отца, уже никто не воспринимает его всерьёз. Никто.       Но он это исправит. — Я сказал убирайся, Лавгуд!       «Лавгуд».       «Лав».       «Гуд».       Не проронив ни слова, ни взгляда, Полоумная ушла, а вместе с нею затихло и дразнящее эхо. И только убедившись, что рядом никого нет, Драко в бессильной злобе хватил кулаком по стене, а затем сполз по ней спиной и уткнулся лицом в колени, прижимая к губам разбитые в кровь костяшки.