Zaubererbruder

Одиннадцать подмастерий по очереди вошли в комнату Мастера. Прямо как тогда, когда Мастер проиграл на дуэли с Пумпхутом, они пришли сюда из желания проведать его. Парни вошли в комнату, которую они знали освещённой только мерцающим светом свечей. Сегодня они не узнали покои Мастера. Утренний свет проникал в комнату широкими бледно-золотыми полосами, преломлялся в блеске оловянных стаканов на столе, блестел на потёртом от времени дереве. И это рисовало в сознании подмастерий совершенно новую картину; картину примирения. Они увидели сидящего на кровати Крабата, прикрывшего глаза, заключившего Мастера в нежные объятия. Тишина окружала обнявшихся, будто защитные одеяния. Юро вышел из толпы подмастерий, шагнул вперёд. Осторожно ступая, он подошёл к кровати — так, точно подходил к алтарю. Он опустился с другой стороны кровати, помедлив, не решаясь подойти ближе. Крабат взглянул на него. В глазах отразилась улыбка. И одобрение. — Мастер? — тихо спросил он. Мастер поднял голову. Он выглядел старым, измотанным — и вместе с тем отдохнувшим. Его голос стал хриплым, но теплее, чем Юро помнил его за все эти годы. — Юро. Он всё ещё уткнулся лбом в плечо Крабата, не разрывая объятий. — Прошу… простите меня, — тихо проговорил Юро. Он покачал головой в ответ: — Нет. То, что ты сказал и сделал, было правильно. Как бы то ни было. Даже если ты замыслил свою речь из коварства — тогда ты сказал это только для того, чтобы причинить мне боль — ты всё же освободил меня от величайшего горя. Запомни этого на будущее: ты сам должен будешь простить себя за эти вещи. Юро вопросительно взглянул на него. Казалось, он ничего не понимал. — О чём вы, Мастер? Мастер тихо рассмеялся. — Когда ты мучаешь кого-то ради личной выгоды, ты вредишь только себе самому. Взгляни на меня, я лучший пример. Пару мгновений Мастер настойчиво глядел на Юро, изучающе оценивал, а затем кивнул. На губах заиграла тёплая улыбка. Он взял Юро за левую руку. — Ты неплохой парень, Юро. Сохрани это. На твоём примере могут научиться многие. И всё же перед тобой лежит долгий путь, потому что ты стремишься к мудрости. С этими словами Мастер закрыл глаза, но не отпустил руку Юро. В этот миг он олицетворял собой полное спокойствие. И было ясно видно, как глубоки перемены в его душе, как сильно сковывала его боль все эти годы и как хорошо ему было от освобождения от его старых шрамов. Перед подмастерьями сидел уже не Мастер-тиран, обирала и мрачный колдун, которого боялся весь мир — нет, эти маски пали. Под ними предстал человек, который долгие годы пребывал в заточении, скрытый от света понимания и слепой — не понимающий, что боль, от которой он желал сбежать, исходит из него самого. Человек, который оставил всякую надежду, который увяз в болоте собственной вины, отказываясь принять руку помощи. Человек, который теперь наконец позволил, чтобы ему показали дверь наружу; наружу, из темницы, назад в жизнь, которую он уже отверг для себя самого. Теперь улыбка озарила лицо Юро: — Спасибо, Мастер, — он сжал руку Мастера чуть сильнее, — Когда я сказал, что без раскаяния не будет прощения… -…тогда ты и сам не понял, что сказал, верно? — закончил за него Мастер. Юро кивнул. — Но теперь, думаю, теперь я это понял. «Раскаяться» значит обдумать собственные поступки, понять их и их причины. Только тогда у раскаяния будет смысл. Теперь я это знаю. И теперь я могу простить тебя. Мастер наконец выдохнул, свободно, но всё же поражённый словами Юро. Из его груди раздался тихий смех, полный облегчения и искренности. А по щекам катились слёзы, и он смеялся от чистого сердца, разрушая последние стены, что так долго отнимали у него свободу. Он наконец свободен от теней прошлого, наконец может отозваться на объятия Крабата — смеющийся и плачущий одновременно, переполненный светом ещё юного дня, он притянул к себе друга, которого нашёл только из-за смерти Ирко. Те, что сидели на кровати, больше не были Мастером и учеником. Они были друзьями. Даже больше, они были братьями по духу. И Крабат подхватил этот смех; он ни разу в жизни не смеялся искреннее. Да, этот путь подошёл к концу. Он стоил крови и принёс ему немало мучений. Он и подумать не мог, что захочет перенести эти муки добровольно. И всё же боль заставила их вырасти, их обоих. Теперь перед Мастером и Крабатом лежала другая тропа, которая будет вести их по другому пути, но всё же разделит их. Крабат глядел в будущее и смеялся: он был готов к тому, что впереди.