Навсегда

Это было нечестно. Нечестно. Осознание давалось тяжело. Кто угодно, кроме Джорджи. Все, кроме Джорджи. Уж если ему умирать — то оставляя после себя очередную планку модной индустрии. В окружении преданных поклонников, а никак не здесь, в этой каморке, невидно, неслышно, незаметно. Юкари прислушалась к невнятному гулу, доносившемуся с подиума. Все зрители рады видеть его, ведущего дизайнера показа, молодого и перспективного работника, но никто из них и понятия не имеет, что происходит сейчас на самом деле. Девушка прошлась по пустой комнате. На полу хаотично лежали покрывшиеся пылью скомканные листы бумаги. От нечего делать, она подняла и расправила несколько из них. Эскизы. Эскизы платьев и не только. Нарисованные единожды, зачеркнутые, нарисованные заново, исправленные, обведенные и безжалостно выброшенные. Планы, схемы, счета, списки. Чертежи и наброски. Страницы из личного дневника. Все это уже не имело никакой ценности. Я давно потерялся, Юкари. Что случилось раньше: страшное известие, после которого он опустил руки, или же апатия завладела им еще давно? Хаясака боялась даже думать о втором варианте. Почему это могло произойти? Неужели талантливые люди действительно обречены страдать больше, чем остальные? Почему так рано уходят те, кто приносит в этот мир глоток свежего воздуха? Эти уникальные идеи, смелые мысли не должны быть так забыты и растрачены. Они должны быть обнародованы, иначе он уйдет бесследно, растворится и исчезнет навсегда. Юкари осторожно собрала все обрывки до единого. Когда Коидзуми вернулся, он казался очень усталым. Простой выход на сцену постепенно становился для него непосильным барьером. Отсутствия бумаг на полу он не заметил. Нетвердым шагом Джорджи дошел до кровати и присел на ее край, низко опустив голову и теребя непослушными пальцами короткие волосы. Юкари молча стояла в углу. Ему не нужна была ее жалость. Да и сама она едва ли смогла бы подбодрить его, ведь всю ее прежнюю жизнь их роли были противоположны. Почему же он сдается сейчас? Хаясака сделал несколько шагов вперед и опустилась на пол, вцепившись в старое покрывало. Ей нужно было это. Ему нужно было это. Она потянулась, ловя своими губами губы дизайнера — холодные и бескровные. И все равно — это был тот самый вкус Джорджи. Его не изменило время. Чуть подрагивавшие руки обняли ее сзади, и девушка прижалась к нему теснее. Вкус Джорджи изменился — теперь он стал соленым. Юкари не поняла, кто именно из них плакал. Кажется, они оба больше не могли сдерживаться. Она снова подалась вперед и оказалась на кровати рядом с ним. Теперь во вкус добавилась кровь. А потом Джорджи совсем устал, и они просто лежали рядом. Юкари осторожно касалось губами его макушки, шеи и виска, словно проверяя на ощупь, а он лишь прижимал ее крепче, как будто надеясь, что ее тепло сможет согреть его слабевшее тело. Над ними витал слабый запах его — и ее — любимого одеколона. Оставив спящего юношу, Юкари как можно осторожно проскользнула по уже пустому фойе. Она торопилась привести свои мысли в порядок. Навстречу ей скользнула чья-то тень, и девушка не успела ни опомниться, ни испугаться прежде, чем попала в объятия Изабеллы. Совсем как во время их самой первой встречи. Юкари зарылась носом в ее цветастый костюм. Рядом с Изабеллой всегда становилось чуточку спокойнее. — Все будет хорошо, милая. Когда-нибудь все будет хорошо. Хаясака судорожно вздохнула. — Все это так неестественно… — Да. Но мы должны уважать его выбор. — Выбор? — оцепенела Юкари. — Что это значит — выбор? Большая ладонь успокаивающе гладила ее по голове. — Не думай лишнего. Наверное, у Джорджи был шанс, но он предпочел им не воспользоваться, — Изабелла задумчиво огляделась и продолжила. — Знаешь, часто кажется: и чем может быть недоволен человек в своей жизни? Ведь у него есть все: талант, друзья и возможности. Но он не придает им значения. Таких легко осуждать. Говорить, что они слепцы, не осознающие своего счастья. Но даже такие могут быть глубоко подавленными. Не их вина, что для счастья им нужно неизмеримо больше. Они мыслят слишком масштабно, им трудно насытиться, день ото дня они жаждут большего. В первую очередь, от себя. Они никогда не остаются довольны своими действиями. Порой это становится невыносимо тяжелым бременем. Юкари приглушенно всхлипнула. — Джорджи больше не может жить, и как бы жутко это не звучало, мы должны помочь ему умереть с достоинством. Потому что гордый Джорджи все еще боится смерти. Он был слишком хрупкий внутри.