— Не грусти, — сказала Алисa. — Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно. Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес
С событий того времени прошло уже несколько месяцев. Несколько месяцев, полных спокойствия и чего-то большего, того, что летало в воздухе, но практически никогда не было названо вслух. Именно сейчас, спустя столько времени, они, наконец, осознали, что нашли друг в друге абсолютно все, что когда-либо искали. Наверное, самое главное в этом мире — осознать любовь, которая живет глубоко внутри, но редко показывается кому-то снаружи. К каждому человеку нужно подобрать свой ключик, и, открыв сердце, можно сделать удивительное количество далеко не самых очевидных открытий. У каждого в душе есть такая часть, которую мы скрываем и оберегаем, словно зеницу ока, но, в конце концов, её никогда не получается скрывать вечно. И молодые люди эту часть души друг друга уже открыли. Когда Мириам сказала, что собирается связать свою жизнь со спортсменом, вся её семья, как бы помягче сказать, пребывала в таком состоянии, который и шоком-то назвать было нельзя. Мать просто некоторое время смотрела на молодых людей как на умалишенных, отец удивленно всматривался ей в глаза, ну, а Стиан… Стиан со Стиной молчаливо переглянулись, как будто бы молчаливо перекидываясь друг с другом парочкой фраз с явным подтекстом «Мы знали, что так будет». В конце концов, брат тихо пожелал Бенедикту удачи, прекрасно зная, что характер его сестры тяжело вынести любому адекватному человеку. Правда, все это ещё далеко. Где-то там за олимпиадой, которая сейчас стала для Бенедикта главное целью в жизни. Хотя, наверное, она всегда таковой являлась. А, что там будет потом… После. Не знает ни он, ни кто-либо другой. Ну, а тот, кто знает, никогда, увы, этого не расскажет. И да, они ссорились. Почти всегда по мелочам, а большинство их ссор и вовсе основывались просто на том факте, что никто не хотел уступать. Так они и боролись, боролись характерами, боролись мыслями. Они различны в свои убеждениях, но их обоих объединяет то, что они без ума друг от друга. Жить в согласии и мире было бы скучно, а так… Они счастливы. И больше сказать тут нечего, да и, наверное, слова-то уже будут лишними. Тайланд встретил их веселым пригревающим солнцем и теплым морским ветерком, дующим со стороны Сиамского залива. На самом деле Мириам никогда не любила жаркую погоду. Более того, ей было чужда любая погода, когда градусник термометра перешагивал отметку в тридцать градусов, ведь выросла она, мягко говоря, в местах, где солнце, бывало, по полгода не появлялось над горизонтом. Правда, в своём нежелании покидать Германию она была готова уступить. Она вообще научилась понимать и слышать другого человека за это время. Как странно. Ветер за окном мягко шумел, солнце едва-едва поднималось над горизонтом, а Мириам уже была счастлива. Бенедикт совсем недавно ушел обсудить что-то с Симоном и Романом, с которыми они вместе приехали отдыхать, и пропал там минут двадцать назад. Первое время Мириам собиралась уйти к Франциске или девушке Романа, Лее, но тут же передумала, заметив открытый ноутбук с подключенной к нему видеокамерой на кровати. С того момента, как она залезла в неё ещё в той австрийской гостинице, прошла уйма времени, и она, кажется, уже могла влезать в его личное пространство на законных обстоятельствах, но не могла позволить себе сделать это. Знала, что ему не понравится. Мириам хотела сдержаться, но огни ноутбука слишком привлекали её внимание, а внутреннее любопытство слишком перевешивало приличие тогда, когда видеофайлы игриво освещали рабочий стол в окне единственной открытой папки. Видимо, Бенедикта вызвали очень внезапно, раз уж он даже не удосужился закрыть ничего из этого. Девушка аккуратно, но пару раз покосившись на дверь, подтягивает ноутбук к себе на колени, удивляясь количеству отснятых Бенедиктом роликов. Конечно, многие из них она видела, но те, которые он отказывался показывать, привлекали больше всего. Не задумываясь, она открывает первый попавшийся фрагмент, замечая, как на экране возникает их с Леей улыбающееся изображение, рядом маячит светлая голова Романа — одного из лучших друзей Бенедикта, и уже улыбается. Для Мириам казалось удивительным то, как быстро они подружились с этой светловолосой девушкой, и в какой-то момент ей даже показалось, что Лея заменила ей сестру, которой у неё никогда не было. — Бенедикт, — заискивающе произносит она, поправляя лямки купальника, — убери камеру, — Мириам тряхнула своими медовыми волосами, желая отобрать бесящий её гаджет, и резко потянулась к нему, но попытка вновь оказалась тщетна. Это недавний ролик, может быть, двух или трехдневной давности, но при его просмотре у рыжеволосой все равно возникала глупая улыбка. — Да ладно тебе, это воспоминания, — негодующе произносит Лея, на что Мирам только удивленно приподнимает брови и замечает: — Пусть воспоминания живут у меня в голове, а не у него в камере. Посмотрела бы я на тебя, если бы твой с камерой не расставался. — Вот-вот, — коротко добавляет Симон где-то за кадром, и Мириам может поклясться, что слышит его смешок где-то рядом. — Посмотрел бы я на тебя, — таким же тоном добавляет Симон, обращаясь к Лее. — Этот террорист с камерой уже всю плешь нам проел, — присутствующие смеются, а Мириам становится по-настоящему жалко Симона, который, наверное, от местного оператора настрадался больше всех. — У него столько компромата на всю сборную, что он разбогатеет, продав его в желтую прессу. — Мне же нужно жить чем-то после завершения карьеры, — произносит Бенедикт удрученно-восхищенно, словно ему только что подкинули идею беззаботного существования, и Мириам, воспользовавшись его замешательством, вырвала камеру, перемещая её на их внештатного оператора. Теперь в кадре красовались Симон, Франциска и объект практически всеобщей ненависти Бенедикт с надвинутой на лоб кепкой. — Какого быть звездой по-другую сторону пленки? Корона не жмет? — Мириам слышит собственный голос, замечает удивленную мордашку Бенедикта и выключает запись в ответ на общие улыбки и махания в камеру. Как-то раз Бенедикт рассказывал, что его едва ли не выселили из комнаты, когда он первый раз заснял Симона с Франци. Заснял случайно, но получилась эта видеозапись весьма забавной. Все-таки есть у него какая-то особенная чуйка и умение появляться в нужное время в нужном месте. Наверное, именно поэтому Бенедикт стал первым участником детской игры: «Они делают вид, что не вместе, мы — что у них хорошо это получается». Тогда конфликт удалось решить полюбовно, но с тех пор Симон не очень любит его камеру и любые намеки на неё. Пока девушка смотрела эту запись, она улыбалась. Улыбалась от теплоты, которую оно несло в себе, улыбалась от людей, с которыми познакомилась и которые, без преувеличения, делали её жизнь ярче. Она не испытывала такой легкости, не испытывала ничего подобного прежде. И сейчас, именно сейчас, ей стало все равно на то, что практически все они профессиональные спортсмены. Нет в их головах никакого вакуума — теперь она знала это точно. Человека, а тем более его умственные способности, не определяет род его деятельности. — Мы будем готовить еду, — произносит Бенедикт, поворачиваясь в камеру и говоря эту фразу прямо туда. Он открывает холодильник, доставая оттуда десяток яиц и картонную коробку с молоком, тут же расставляя их на кухонном столе, за которым и сидела Мириам, вооруженная видеокамерой. — А футболки в этом доме ещё не придумали, да? — произносит девушка за кадром, и слышно было, как её голос срывался на какие-то странные притворно-возмущенные нотки. Бенедикт облегченно улыбнулся, подавив в себе искренний смех, и, доставая с верхней полки какую-то глубокую тарелку, с видом всезнающего философа произнес: — Будто бы ты там чего-то не видела, — он развел руками, принося на стол ещё и помидоры, — радовалась бы, такое шоу устраиваю и бесплатно. Всё, режиссер, заканчивай съемку, — коротко командует атлет, ладонями опираясь на стол, а Мириам смеется в объектив, как в прицел. Дальше девушка смотреть не стала. Настроение и без этого взлетело на высочайшую отметку, которую она не собиралась сбивать своими невменяемыми поварскими потугами, за которые ей до сих пор немного стыдно. Но готовить она стала лучше, честное слово. В главном случае из-за того, что приобрела себе очень хорошего учителя. В самом начале папки девушка наткнулась на ещё один короткий ролик. Родная лыжная база. Бенедикт, достающий всех своими дурацкими вопросами, и Эва, дружелюбно махающая в объектив. Наверное, это странно, но при взгляде на неё девушка не ощутила абсолютно никаких эмоций. Ничего. Имя уже не приводило в действие механизм боли, а внешность не впечатывалась в сознание едкой дымкой. Перед глазами только белоснежная трасса родного города, изредка покачивающиеся немецкие сосны и извилистые повороты любимого маршрута. Камера слегка покачивается из стороны в сторону, а практически мертвую тишину нарушает только размеренный стук палок по твердой снежной поверхности. — Эй, Свен, за что ты любишь биатлон? — спрашивает Бенедикт прямо на ходу, замечая одного из юных спортсменов рядом. Он наклоняется к нему уже около здания базы, и только тогда юный лыжник решает ответить: — За эмоции, скорость! — с придыханием восклицает Свен, состроив такое обиженное лицо, что Бенедикту и правда показалось, что он спросил что-то постыдное. — За все, — хочет притопнуть ногой, что и делает, но этот жест не приносит желаемого эффекта, когда он теряет такое хрупкое равновесие, подскальзываясь и встречаясь с прохладной поверхностью земли. Впрочем, мальчуган достаточно быстро вернулся в своё первоначальное положение, старательно делая вид, что ничего не произошло, и вообще всё, что было — это просто иллюзия. Визуальный обман. — А что насчет тебя? — спрашивает Бенедикт, переводя камеру в противоположную сторону и вглядываясь в мальчишечье изображение на экране, что только что появилось в его поле зрения. — Просто, — он задумывается, кинув хитрый взгляд на записывающее устройство. — Я хочу быть похожим на Бенедикта Долля, — с важностью императора галактики произносит парень со всей молчаливой серьёзностью, которую только можно найти у подростка его возраста. Старательно держит невозмутимую мину, но тут же прыскает, увидав скривившееся от неожиданности лицо его старшего коллеги. — Парень, это плохой стимул, — отвечает молодой человек, засмеявшись и качая головой в разные стороны. — Тогда ты никогда не сможешь закрыть все мишени. Здесь запись обрывается, но появляется стареющее лицо Норберта, которого Бенедикт поймал в одном из коридоров родной базы: — Норберт, за что вы любите биатлон? — наверное, в Бенедикта Долля вселился какой-то отчаявшийся журналист, потому что лицо его первого тренера было весьма показательным в этом плане. Он повернулся в камеру, удивленно приподняв брови, а потом так по-доброму, не желая обидеть, но при этом весьма грубо, пробасил с мягкой улыбкой: — Ты абсолютно не меняешься, Бенни, — мягко произнес он, хлопнув молодого человека по плечу, отчего камера в его руках несколько пошатнулась. — За что люблю? За то, что могу ударить по шапке спортсмена национальной сборной, — произносит, лениво растягивая слова. — По крайней мере, если тот не перестанет задавать мне дурацкие вопросы, — он приподнял вверх указательный палец, криво усмехаясь и осторожно добавляя. — Зайди ко мне, я тебя чаем напою. А то вы у меня что-то все с ума сходите. Представляешь, меня уже и тренеры снимать повадились. На такую же камеру… — Тот парень, Алекс, недавно отобрался в юниорскую команду, — девушка вздрагивает от голоса, прозвучавшего у неё над ухом, и удивленно смотрит на его источник, — ну тот, который хотел быть похожим на меня. — Как давно ты здесь? — Достаточно, чтобы понять, что это похоже на проникновение в личные данные, — Бенедикт улыбается, и именно поэтому его тон и интонации совершенно не пугают. Мириам отворачивается, успев коротко поцеловать его в уголок губ, и открывает очередное видео, что тут же показывает миру её недовольную физиономию. — Ну давай, скажи что-нибудь про волосы и глаза, — Мириам улыбается, рассматривая один из собственных локонов, что при этом освещении кажется рыжим, хотя и не является таковым в полной мере. — Блесни стереотипом, — вызывающе произносит она и всеми силами пытается не смотреть в камеру. Не смотреть в глаза. Только вниз. Только на бумагу. — Вот, — голос Бенни подозрительно доволен, словно сейчас он уличил её в чем-то противозаконном. — Значит, тебе блистать стереотипами можно, а мне нельзя? — у Мириам складывает четкое впечатление, что её топят. Нагло закапывают где-то под льдами Гренландии и радуются тому, что её там точно никто не найдет. — Мои стереотипы, — девушка поднимает указательный палец вверх, привлекая его внимание, — вовсе не стереотипы, а доказанный факт, испытанный на собственном опыте. А твои — лишь вымысел, взятый из народа. Хотя, можешь бежать, — прерывает собственную мысль, оглядываясь, будто боясь, что кто-то может их подслушать, и продолжает, добавляя практически шепотом. — Вдруг порчу наведу? — А потом тебя на костре сожгут, — весело заканчивает Бенедикт и вновь кидает в её сторону какую-то бумажку. — Да пошел ты! — заливисто смеется, удивляясь быстроте его язвительного ответа, что, словно заготовленный, вылетел в свет за несколько секунд. — Далеко? — На тренировку. Только сильно не качайся, чтобы мозг не комплексовал по отношению к мышцам, — возможно, она говорит слишком открыто, ядовито и зло, но, блин, девушка просто не может это контролировать. Это всего лишь шутка, и она уверена, что Бенедикт это понимает. Мириам опасливо косится на Бенедикта, разлегшегося позади, и в очередной раз признает, насколько сильно она ошибалась. Стереотипы, стереотипы и только стереотипы двигали ею. И, прикрываясь ими, она не видела очевидного. Нельзя судить человека, не узнав его. Нельзя клеить ярлыки, не докапываясь до сути. — Знаешь, то, что нас тогда закрыли, кажется мне таким правильным сейчас, — начинает, обхватывая колени руками, — будто вся цепочка встала в один ряд, и так действительно должно было случиться. Не знаю, есть ли смысл копаться в причинах, но знаешь, мне до сих пор интересно, кто нас тогда закрыл? — Норберт, — коротко и отрывисто кидает Бенедикт, обнимая свою девушку со спины. — Он сказал, что не потерпит грызни в стенах родной базы, а в итоге знаешь что? — Что? — Он забыл, — Мириам беззвучно смеется, наблюдая за изменением картинки на экране, и не может поверить во все это. — Забыл, а потом позвонил Томасу, который все ещё должен был быть на базе. Он, конечно, удивился тому, что было сказано по телефону, но пошел нас открывать. — Феерическая насмешка судьбы. Несостоявшуюся реплику Бенедикта нарушает его же собственный голос, доносящийся с экрана ноутбука: — А это для истории. Потом, может, благодарна будешь. — С чего вдруг? — удивлению в её голосе может позавидовать даже горе-актер, что постоянно переигрывает в своих спектаклях, но девушка правда не понимает смысла того, что он ей говорит. — Ну, мало ли. — Это не ответ. — Видишь, я был прав. — самодовольно произносит он и захлопывает крышку ноутбука. — Все правильно, — поднимает вверх указательный палец и забавно морщится. — Ребята зовут на корты, приглашают сыграть партию в большой теннис с Романом и Леей. Ты с нами? — Конечно, — благодарно улыбается, принимая протянутую Бенедиктом руку и поднимаясь с заправленной постели. — Все ведь правильно.Возможно, это вообще самое правильное, что когда-либо с ней происходило.