Rhapsody

Арсений усмехается. Валерий – тоже. Арсению кажется, что в его комнату приблудилась бродячая кукла. Похожая на него самого рыжими волосами. Разве что он, Арсений, выглядит по-другому: отросшие за дикое лето вихры, тёмные и немного русые даже. А у соседа: пламенно-рыжие аж до талии. - Будешь бросаться расчёсками… - начинает Арсений, но не договаривает, ибо в щёки мгновенно впиваются иглы-струны и обрывают фразу. Арсений щупает кожу, но там, где были буравчики, нет ничего. В глазах Валерия пляшут искры лукавые. Арсений уже точно знает, кому в первую очередь надо набить морду. Этот патлатый наглый оказался сильнее, чем Арсений думал. Думал три дня на больничной койке, а потом пришлось снова вернуться в комнату. И к урокам. На большой кровати соседа валялся старый потрёпанный акинак с потёртым эфесом, связка метательных ножей на выцветшей ленточке (да кто ж их так носит!) и, о все боги языческие, корпус настоящей гранаты. - Где взял? - Там больше нету. - Ой ли? - Я серьёзно, - поворачивается Валерий. – Я последнее стырил. Арсений цокает языком, думает, чешет затылок. - А где именно ты их взял? – спрашивает он с прищуром. В глаза Валерия – дюжий блеск, но Арсений со своею отраслью расставаться не будет, и пусть этот знает… - Эй, Рапунцель, к тебе обращаюсь! Валерий перехватывает его взгляд, и Арсений понимает, что скоро оружия в их комнатушке станет гораздо больше… Так и случилось. Валерий уклоняется влево, ныряет под биту, принимает удар на клинок в правой руке, а левой колет противника в бок. Противник, однако, не дремлет, и бита продолжает сыпаться на Валерия градом. Влад – наблюдатель, Борька – зритель с ярко горящим взором от интереса. Арсений, конечно, знает толк в драках, но и Валерий – тоже. Так что такие спарринги – уже почти что традиция. - Я тогда ещё подумал, что ты слабак, - признаётся Арсений, когда в комнату сквозь витраж проникает закатный свет, и царит повсюду: и на стенах цвета сентябрьских листьев, и на красных пологах кроватей, и на тёмных деревянных столах одна золотая осень. Даже у Арсения в волосах, которые сейчас рыжее, чем в любое другое время суток. - А я думал, что ты просто задира… - отвечает Валерий. Арсений щурится хищником, но незлобно, даже немного игриво. В конце концов, он же сейчас дома, в родной стае. Солнце прячется за поредевшим лесом, уже не таким жёлто-парадным, как раньше. С голыми ветками, с ветром, с утренними дождями и ночными туманами-облаками для тайн и секретов. Стекло окна – холоднее стали, ведь за ним ветра, что гонят океанские волны и заставляют их бросаться на берег. Ветра треплют листья деревьев, и те просыпаются наземь золотыми монетами. Уже не только ночами плачут тучи над головами. В комнате Валеры и Сени хозяева шутят, что это их реквием по солнечным дням и безделью, когда не грызли хрящей и мышц пять чисел и ворохи необходимой работы. А затейливо выкроенными вечерами они сидят и рассматривают то, что удалось найти. Но чаще – просто услышать, увидеть картинку. Тонкие лезвия, способные перерубить и листок, и волос, кожу и сталь, бронзу и медь, древки и клинки. Оба зачем-то ищут, и обоих не оторвать – а остальные шутят, мол, бесили сильнее всех, а стали друзьями навек. Валерий усмехается, ведь для него лучший друг до сих пор один. Но отмечает, что где-то внутри намечается дрейф одиночества льдин.