Когда мы встретимся вновь

Иду к тебе; настал и мой черед Идти тропой, которой все живое Из мира света в духов мир уйдет. Иду и радуюсь, что буду вновь с тобою. Пока ты жил – сиял, как огонек, Родной, но темный мир тем светом освещал, И мне в моем пути вновь виден маячок Души твоей. Там будет мой причал. Иду в тот мир, где пребываешь ты, И не боюсь я наших новых судеб, При жизни были неразлучны мы И после смерти снова вместе будем. Dark Конец октября 1918 года. Франция. Военно-полевой госпиталь 1478, раннее утро. Подавив очередной зевок, Жоа с силой тряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна, и, нахмурившись, ускорила шаг. Она все еще никак не могла привыкнуть к хроническому недосыпанию и нередко ловила себя на том, что ее то и дело начинает клонить в сон прямо во время дежурств. Особенно тяжело давались ночные дежурства. «Только этого мне и не хватало!» - недовольно подумала девушка. Ее торопливые шаги глухим эхом летели по пустому темному коридору. Наконец она добралась до палаты, которая находилась на ее попечении, и уже собиралась войти, но тут дверь распахнулась, и ей навстречу вышла Антуанет. От неожиданности Жоа вздрогнула и замерла на месте, растерянно глядя на старшую медсестру чуть прищуренными от света фиалковыми глазами. - Доброе утро, Жоа, - между тем сдержанно поприветствовала ее Антуанет, ее голос звучал, как всегда, спокойно и мягко. Улыбнувшись девушке, она неторопливо прошла мимо. Жоа не успела ответить и молча посмотрела вслед невысокой, медленно удаляющейся фигуре старшей медсестры. После возвращения Антуанет сильно изменилась. Она ни словом не обмолвилась о том, что произошло в 1480, но это было и не нужно: ее потухший взгляд, бледное, неподвижное и какое-то странно-прозрачное, словно выточенное из мутного льда, лицо и поникшие, будто бы придавленные внезапно обрушившимся тяжким грузом, плечи сказали им больше, чем любые слова. Антуанет словно разом постарела на несколько лет и теперь выглядела даже старше своего реального возраста. Вернувшись, она в тот же день приступила к своим обязанностям и выполняла их с теми же скрупулезностью и старанием, что и раньше, но у Жоа отчего-то сложилось впечатление, что она делала это, скорее, по привычке, механически, словно огромная заводная кукла с заданной и тщательно отработанной программой движений, растворяясь в их однообразном повторении и совершенно не сознавая, что же именно и зачем она делает. Для окружающих она осталась все той же Антуанет – собранной, строгой, сдержанно-невозмутимой, а временами даже неприступной старшей медсестрой. И только Жоа, Кенди и Флэнни замечали, какой у нее в последнее время изможденный вид. Шаг за шагом, постепенно и незаметно спокойная, уравновешенная, уверенная и исполненная света, смеха и тепла Антуанет превращалась в бледную, тонкую, молчаливо-замкнутую в себе тень с глазами в пол-лица, обведенными темными кругами, мягкое ореховое сияние которых сменила застывшая отрешенная тьма. Ее словно окружала аура призрачной холодности. Она почти ни с кем не разговаривала и много работала, явно отдавая предпочтение самым тяжелым ночным дежурствам. Работала, словно одержимая, растворяясь в море повседневных мелочей и бесконечном множестве обязанностей. Работа теперь была тем единственным, что вызывало у нее хоть какой-то, пусть даже вынужденный интерес. Она работала и… таяла, как догорающая свеча. Да, состояние и настроение Антуанет Делакруа в последнее время очень беспокоило Жоа. И не только ее, но и Кенди, и Флэнни. Жоа нахмурилась сильнее. Несколько раз она порывалась поговорить с ней, но каждый раз что-то останавливало ее, и дело сводилось к обыденным, ничего не значащим и исполненным лишь вежливого любопытства, вопросам о самочувствии, в ответ на которые Антуанет лишь слабо улыбалась такой же, как и ее лицо, холодно-отстраненной улыбкой, которая больше не освещала ее глаза теплым светом, как раньше, а едва касалась ее губ и, скользнув по ним неуловимой призрачной тенью, исчезала, не оставив следа, словно ее и не было. К тому же, Жоа смутно себе представляла, что именно она хочет спросить у Антуанет или что сказать ей, и опасалась каким-нибудь неосторожным словом или вопросом еще больше растравить рану в душе старшей подруги. Они ничем не могли помочь ей, и от осознания собственного бессилия становилось еще больнее и тревожнее. «Остается только ждать и надеяться, что со временем Антуанет справиться со своим горем и вновь станет прежней, - думала девушка, глядя, как та подошла к двери и вышла из барака. - Хотя, нет, - тут же поправила она себя. - Прежней она уже не станет никогда». Взглянув еще раз на закрывшуюся за Антуанет дверь, Жоа тяжело вздохнула и уже хотела войти в палату, но в этот момент за ее спиной снова раздался стук открывшейся и закрывшейся двери и звук быстрых шагов. Обернувшись, она увидела одну из недавно прибывших в госпиталь медсестер. Девушка была совсем молоденькой, почти девочкой, и, судя по всему, еще не привыкла к постоянному напряжению и нелегким условиям военно-полевого госпиталя, а потому очень нервничала, боясь допустить малейшую оплошность. «Кажется, ее зовут Кэтрин», - смутно припомнила Жоа, с легким удивлением наблюдая за ее спешным приближением. Лицо девушки выражало крайнюю степень озабоченности и беспокойства, почти тревоги, словно произошло нечто непредвиденное и очень-очень важное. - Мисс Дюваль, - между тем пробормотала Кэтрин, останавливаясь и с трудом переводя дыхание. - Что случилось, Кэтрин? – спокойно осведомилась Жоа - Доктор Люмьер просит всех медсестер, за исключением тех, кто на дежурстве, немедленно прийти в его кабинет. Он сказал, что это очень срочно. - Вот как? – брови Жоа удивленно приподнялись, а на лице отразилось легкое беспокойство. – А в чем дело? - Не знаю, - девушка пожала плечами. - Он не сказал. Вы не знаете, где мадемуазель Делакруа? - Полагаю, у себя в комнате. Ее дежурство только что закончилось. - Ох-х… - расстроенно вздохнула Кэтрин. - Значит, мы с ней разминулись. Зайду к ней еще раз. Спасибо, мисс Дюваль. Вы идете? - Нет, - покачала головой Жоа. - Я заступаю на дежурство. Но если это действительно что-то важное, я уверена, мадемуазель Делакруа поставит нас в известность. Кэтрин чуть нахмурилась, очевидно, досадуя на собственную недогадливость, и согласно кивнула. - Вы правы. Пойду поищу ее. Передайте, пожалуйста, просьбу доктора остальным, - развернувшись, она поспешила к выходу. Жоа молча проводила ее взглядом, она выглядела спокойной и уверенной, и лишь меж тонкими красиво изогнутыми дугами темных бровей пролегла едва заметная морщинка задумчивого беспокойства. «Зачем доктор Люмьер собирает всех, кто не занят на дежурстве? Что такого важного могло случиться?» Спустя четверть часа в кабинете доктора Люмьера было не протолкнуться. Хотя на самом деле здесь собралась лишь меньшая часть медсестер, но из-за тесноты и весьма ограниченного пространства комнаты складывалось впечатление, что началось настоящее столпотворение. Тихие удивленные голоса женщин смешивались в единый нестройный гул. Антуанет пробралась к столу, где в своем любимом кресле восседал доктор Люмьер, на лице которого красовалось привычное невозмутимо-хмурое выражение, но в голубых глазах, прячущихся за сверкающими стеклами очков, светились тревога и беспокойство. - Доктор Люмьер, здесь все, кто сейчас свободен, - тихо доложила она. Старичок мельком взглянул на нее и нахмурился еще сильнее, седые брови мрачно сошлись над его переносицей, а морщины на лбу и в уголках рта стали глубже и заметнее. - Хорошо, - пробормотал он, вставая. Выпрямившись во весь своей небольшой рост, он медленно обвел взглядом собравшихся женщин и громко объявил. – Попрошу минуту внимания! В комнате, как по мановению волшебной палочки, воцарилась гробовая тишина. - Времени у нас не так много, поэтому я буду краток. Нашему госпиталю предстоит передислокация. Те, кто работает здесь с начала войны, - он бросил быстрый взгляд на спокойное застывшее лицо Антуанет, - уже проходили через это и имеют представление о том, как проходят подобные мероприятия, и о трудностях, которые нам предстоят. Наша задача еще более осложняется тем, что передислокация будет проходить по очень сложному и… - он сделал паузу, - …опасному маршруту. Почти рядом с линией активных боев. Поэтому работать придется в еще более суровых и сложных условиях, чем были здесь. Наша задача – доставить раненых в новое место расположения госпиталя и по возможности не допустить ухудшения их состояния. Врачи уже оповещены. Вам нужно немедленно заняться подготовкой раненых к отправлению, а также пройти соответствующий инструктаж. Мадемуазель Делакруа, решение всех организационных вопросов по проведению инструктажа, подготовке раненых и наблюдению за ними в пути я возлагаю на вас. - Хорошо, доктор, - последовал незамедлительный ответ. - Я немедленно займусь этим, - голос Антуанет звучал тихо, ясно и абсолютно спокойно. – Это все? - Да. Машины придут через два часа. Можете идти. Сопровождаемые Антуанет медсестры молча покинули кабинет, но теперь на лице каждой из них лежала печать тревоги и беспокойства. Спустя несколько часов… Колонна медленно ползла по скользкому грязному бездорожью. Прислонившись щекой к холодной металлической перекладине крытого кузова, Антуанет безразлично смотрела на проплывающую мимо изрытую рытвинами и воронками землю, едва прикрытую кое-где тонким слоем недавно выпавшего первого грязно-серого снега. Раскинувшееся над головой небо было каким-то бесцветным, высоким и холодным, словно сделанным изо льда. Белесо-мутная гладь уплывала к горизонту и сливалась с серо-черной бугристой бесконечностью поля, поросшего кустарником, чьи облетевшие ветви, словно воздетые в мольбе руки, были устремлены вверх и слабо дрожали на ветру. Воздух вокруг был таким же мутновато-серым, словно подернутым туманной дымкой, и, казалось, был напоен звенящей тишиной, равнодушием и тоской. Изредка начинал сеять мелкий, почти невидимый снег. Вздрагивая и покачиваясь, машины медленно продирались сквозь мутную пелену, наполняя воздух тихим урчанием моторов и хлюпаньем грязи под тяжестью колес. Двигаться не хотелось. Разговаривать тоже. Большинство раненых дремали, убаюканные мерным покачиванием машины. Антуанет и саму клонило в сон, но она подавила это желание. Она боялась снов. Яркие, красочные и такие похожие на реальность, они больше не приносили желанного покоя, а лишь мучили воспоминаниями и мечтами, которым не суждено было сбыться. Напоминали об утрате. После той ночи в палате для безнадежных военно-полевого госпиталя 1480 Антуанет почти не спала, сознательно и намеренно выматывая себя работой до такого состояния, когда утомленный мозг просто отключался, и она ненадолго проваливалась в странную черно-белую дремоту между реальностью и снами, где не было ни того, ни другого, потому что на них не оставалось сил. Но и здесь были воспоминания. Даже здесь они находили ее, растравляя и без того незаживающую рану и заставляя сердце рыдать кровавыми слезами. И когда боль становилась невыносимой, она вновь всплывала к равнодушному серому свету холодной, жестокой реальности, и все начиналось сначала. Словно бег по замкнутому кругу, из которого не было и не могло быть выхода. Она убегала. Убегала от тьмы, преследующей ее по пятам, под глухим покровом которой таились боль, тоска, безумие и… смерть. Но у нее почти не осталось сил. А внутри все громче и отчетливее, заглушая все чувства и эмоции, звучал голос тоски и усталости. Выпрямившись, она тряхнула головой и потерла глаза, чтобы прогнать дремотную дымку. Усталое оцепенение медленно отступило, но тут же обрушилось вновь, властной рукой смыкая веки. Длинные темные ресницы дрогнули и медленно поползли вниз. Но тут странный звук привлек ее внимание. С силой тряхнув головой, Антуанет открыла глаза и прислушалась. Звук повторился. Необычный, очень тихий, словно отголосок эха далекого воя, он шел откуда-то сверху и постепенно усиливался. Антуанет подняла голову, всматриваясь в бескрайнюю мутно пелену серых туч и падающего снега, но ничего не увидела. А звук приближался, нарастал, превращаясь в нестройный воющий гул. Машина вздрогнула, дернулась и замерла на месте. «Что происходит?» - Антуанет удивленно выглянула наружу. - Всем немедленно покинуть машины!!! – долетел до нее крик доктора Люмьера, в котором явственно прозвучала тревога. – Немедленно! Выводите раненых!!! Отводите их подальше от машин, к кустарнику!!! Как можно дальше от машин, слышите?! За дело!!! Быстрее!!! Шевелитесь!!! Его крик был прерван странным воющим свистом, а затем послышался взрыв, земля содрогнулась, и справа от машины, возглавлявшей колонну, взметнулся столб грязи. «Самолеты… Они обстреливают нас с воздуха! – Антуанет побледнела, а ее глаза ошеломленно расширились. - Господи, они что, совсем с ума сошли?! На машинах же красный крест! Здесь только раненые». Стрекот пулемета и тонкий свист пуль, пропахавших землю справа от остановившейся колонны, привел ее в чувства. - Кенди, Жоа, выводим раненых! – скомандовала она привычным невозмутимым тоном, словно вокруг не происходило ничего особенного. – Я и Кенди спускаемся вниз. Жоа, ты остаешься в машине и помогаешь здесь. Все, кто в состоянии передвигаться самостоятельно, пусть отходят подальше от машин. После того, как выведем всех из этой машины, переходим к следующей! За дело! Девушки спрыгнули на землю, и работа закипела. То же происходило и возле остальных машин колонны. Медсестры помогали раненым выбираться, отводили их подальше и снова возвращались. Особенно трудно было с лежачими больными, но ими занялись врачи во главе с доктором Люмьером, чей уверенный громкий голос то и дело летел над полем, перекрывая грохот взрывов. Земля содрогалась, а в воздух взмывали комья грязи и снега, все вокруг заволокло черным удушливым дымом. Подхватив под руку очередного раненого, Кенди направилась к раскинувшемуся в стороне кустарнику. Как ей помнилось, у этого пациента была глубокая осколочная рана в бок, поэтому двигаться пришлось медленно и осторожно, чтобы ненароком не повредить внутренние швы. Добравшись до места, она помогла ему сесть на расстеленное на земле одеяло и уже хотела снова вернуться к машине, когда сверху донесся жуткий вой, а еще спустя секунду что-то тяжело ударило в землю как раз между нею и машиной. Раздался грохот, в небо взметнулся столб грязи, а еще через мгновение Кенди показалось, что в нее со всей силы врезался чей-то огромный невидимый кулак, и она полетела на землю, которая вдруг словно ожила и заходила ходуном, подобно морским волнам во время шторма. Все вокруг снова заволокло дымом, да таким густым, что на расстоянии двух шагов ничего не было видно. Совершенно оглушенная, Кенди с трудом подняла голову и медленно, словно пьяная, повела взглядом по сторонам. Она ничего не слышала и лишь смутно ощущала, как содрогается под ней земля. Окружающий мир плыл перед глазами, тая в мутной туманной дымке, а в ушах стоял странный звон, как если бы где-то вдалеке звенели маленькие серебряные колокольчики. И этот настойчивый звон отзывался болезненным эхом в голове. Кенди поморщилась. Немалым усилием воли, но ей все же удалось встать на ноги. Тело было непослушным и ватным, колени дрожали. Пошатываясь, она замерла на месте, пытаясь справиться со слабостью и унять головокружение и внезапно подкатившую к горлу тошноту. Головная боль усилилась, звон в ушах нарастал. Зажмурившись, девушка прижала ладони к вискам и несколько раз глубоко вдохнула. Стало легче. Она снова открыла глаза и быстро моргнула несколько раз. Туман перед глазами начал рассеиваться, впрочем, как и черная пелена вокруг. И хотя голова все еще продолжала кружиться, а в ушах шумело, она наконец-то ощутила, как тело мало-помалу начинает слушаться приказов мозга, а мысли приходят в порядок, и тут же повернулась к машине. Как ни странно, взрыв не задел ее, но чуть в стороне, как раз на середине пути, по которому Кенди отводила раненых, красовалась внушительная черная воронка, на самом краю которой лежала. - Антуанет!!! – ее крик эхом разнесся по полю. Забыв обо всем, Кенди бросилась к ней, не замечая выстрелов и взрывов, распахивающих землю, но все еще непослушные ноги двигались медленно, то и дело норовя запутаться или зацепиться о какую-нибудь кочку или ямку, а то и вовсе друг за друга. Пошатываясь, неуклюжей хромающей походкой она кое-как добралась до старшей медсестры, над которой уже склонилась Жоа. Антуанет лежала на животе, раскинув руки. Ее глаза были закрыты, а бледное лицо ярким пятном выделялось на жгучей черноте земли и было каким-то неестественно белым. Серая косынка сбилась назад, и каштановые, отливающие медью пряди ореолом рассыпались вокруг ее головы, смешиваясь с рухнувшими сверху комьями грязи и снега. - Антуанет. Жоа осторожно приподняла голову старшей медсестры и положила к себе на колени. - Антуанет, что с тобой?! – она принялась хлопать ее по бледным почти до синевы щекам, чувствуя, как откуда-то из глубины поднимаются страх и отчаяние. – Антуанет. Господи, Антуанет, открой глаза! Сейчас не время, слышишь? Ты нужна нам! - бормотала она, не замечая текущих по щекам слез. - Ты нужна раненым! Не время валяться без сознания! Немедленно открой глаза!!! Темные ресницы дрогнули и медленно приподнялись, открывая потускневшие, словно стеклянные, карие глаза. Секунду взгляд Антуанет был пустым и туманным, а затем прояснился, и в нем отразилось удивление. - Жоа, - беззвучно шепнула она одними губами, ее рассеянный взгляд бессмысленно скользнул по сторонам и остановился на сидящей рядом Кенди. – Кенди… Что? - Слава Богу! – Жоа улыбнулась сквозь слезы. Ей хотелось разрыдаться от нахлынувшего облегчения, но рыдания застряли в горле. – Бомба взорвалась совсем рядом, - сбивчиво забормотала она, с трудом сглотнув неприятный комок. - Я уж подумала, что ты… Что тебя… Ты лежала так неподвижно… И такая бледная… О Господи! Вставай! Нас ждут раненые! Обхватив Антуанет за плечи, девушка осторожно перевернула ее на спину. Тело старшей медсестры тяжело и грузно навалилось на нее, голова бессильно свесилась назад, зрачки изумленно расширились и остекленели, а с побелевших полуоткрытых губ сорвался тихий стон. Стон боли. - О, Господи, - пробормотала Жоа. Кровь отхлынула от ее лица, а фиалковые глаза, еще секунду назад искрившиеся слезами радости, наполнились ужасом. – Нет, - едва слышно прошептала она непослушными губами. – Нет… Этого не может быть! Только не это! Платье старшей медсестры от груди и до талии было буквально испещрено небольшими разрывами, края которых намокли и потемнели. Темные пятна медленно расползались, сливаясь одно с другим, окрашивая серую ткань в черный цвет с этим темно-бордовым, играющим темными тяжелыми бликами отливом, не единожды виденным ею за годы работы, но каждый раз вызывающим отвратительное ощущение беспомощности, бессилия и ужаса. В такие минуты Жоа всегда казалось, что та безликая тень, которую она никак не могла разглядеть, но которая всюду и всегда неотступно следовала за ними, медленно подкрадывается к ней, становится за плечом и замирает. Словно хищник перед неожиданным, но настолько незначительным препятствием, что он не считает нужным тратить даже малейшее усилие на его преодоление и со снисходительным и ледяным терпением насмешливо выжидает, когда же оно исчезнет само по себе и он сможет сполна насладиться тем, что уже принадлежит ему по праву. По самому древнему праву – праву сильнейшего. Выжидает, предвкушая победу… - Жоа! – голос Кенди привел ее в чувства. Жоа вздрогнула. Подняв голову, она встретилась с обеспокоенным, но решительным взглядом зеленых глаз под сурово нахмуренными бровями и внезапно поняла, что забыла о ее присутствии. Забыла обо всем. О гуле самолетов в мутной пелене неба, свисте пуль и грохоте взрывов, даже о раненых. «О, Боже!» - Нужно отвести ее к остальным раненым и позвать кого-нибудь из врачей, - между тем строго, решительно и как-то обыденно распорядилась Кенди, словно речь шла об одном из их обычных пациентов. Именно ее невозмутимо-деловитый, уверенный тон помог Жоа окончательно справиться с потрясением и взять себя в руки. - Ты права, - пробормотала она и, взглянув на белое, словно мел, лицо старшей медсестры с расширившимися почти до предела зрачками, превратившими ее сияющие светло-карие глаза в два черных колодца, наполненные нечеловеческой болью, обеспокоенно нахмурилась. – Антуанет, ты должна нам помочь… Ты должна встать. Мы с Кенди отведем тебя к остальным раненым и позовем доктора. Все будет хорошо, но ты должна нам помочь. На мгновение ей показалось, что Антуанет ее не слышала, но тут затуманенный болью взгляд старшей медсестры чуть прояснился. - Я постараюсь, - одними губами шепнула она. Кенди и Жоа осторожно подхватили ее под руки и помогли подняться. Закусив губу, чтобы не застонать, Антуанет заставила себя встать и замерла, тяжело опираясь на плечи девушек, на бледном лбу выступили капли пота. - Держись. Потерпи немного, - бормотала Жоа, словно заклинание. - Все будет хорошо. Очень медленно, мелкими шагами они направились к кустарнику. Когда они добрались до места, Кенди быстро расстелила на земле первое подвернувшееся под руку одеяло, и они осторожно уложили на него Антуанет. Длинные темные ресницы старшей медсестры дрогнули и поднялись, открывая остекленевшие от боли глаза, но с побелевших губ не сорвалось ни звука, а взгляд, устремленный в мутно-серую высь, был застывшим и тусклым, словно у слепой. Да и зрачки не отреагировали на свет, оставшись расширенными до предела колодцами мрака, опоясанными тонкими, почти незаметными колечками радужки. - Антуанет. Жоа протянула руку и ласково коснулась щеки подруги. Она была какой-то слишком холодной, влажной и неприятно липкой от выступившей испарины. Внутри снова зашевелился страх. - Держись, милая, - она обернулась к стоявшей рядом Кенди. – Я побуду с ней, а ты найди доктора Люмьера. - Хорошо. Кенди бросилась на поиски доктора, а Жоа снова повернулась к Антуанет. В этот момент губы женщины чуть шевельнулись, словно она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни звука, а лишь глубоко вздохнула и тут же закашлялась. Из уголков ее губ появились тонкие алые струйки и медленно поползли вниз. На фоне белой кожи они казались неестественно темными, почти черными. «О, Боже… Нет! Не может быть!» Ее взгляд скользнул по окровавленной груди старшей медсестры, и Жоа почувствовала, как внутри все похолодело. Страх поднялся, с головой накрывая ее своей черной всепоглощающей волной, удушливым комом подкатил к горлу. «Легкое…» Она побледнела и, сняв косынку, принялась вытирать густые темные струйки с такой поспешностью и так тщательно, словно пыталась вместе с ними стереть и свои подозрения. Словно это простое движение могло изменить неумолимо надвигающуюся реальность. В безумной надежде, что ее догадка - всего лишь досадная ошибка, и рана Антуанет вовсе не так тяжела и опасна, как та, о которой свидетельствовали эти безмолвные мрачные вестники. Но ее надеждам не суждено было сбыться, и кровавые струйки тут же появились снова и медленно заскользили по щекам. Но на этот раз они были гуще и обильнее. Скапливаясь в уголках рта, они неумолимо ползли вниз, угрожающе поблескивая. Словно невидимый художник широкой кистью водил по ее лицу, разрисовывая его густыми темными подтеками, играющими зловещими ярко-алыми отсветами уходящей жизни, превращая его в ужасную окровавленную маску. - Антуанет! – хриплый голос доктора Люмьера вернул ее на землю. Жоа вздрогнула и, обернувшись, увидела стремительно приближающегося начальника госпиталя, следом за которым бежала Кенди. – Ох, mon Diue, да что же это такое!!! – не обратив внимания на Жоа, доктор подбежал к одеялу, на котором лежала Антуанет, и буквально рухнул на колени. Окинув взглядом ее окровавленную грудь, он нахмурился и, осторожно приподняв ее руку, принялся нащупывать пульс, кустистые седые брови мрачно сошлись над переносицей. – Да что же это такое? Как же так? – беспрерывно бормотал он, словно заезженная пластинка, в его голосе отчетливо звучали нотки отчаяния и тревоги. Жоа не было видно его лица - его скрыли растрепавшиеся и упавшие вперед, когда он наклонился, седые пряди - но по его суетливым и каким-то рассеянно-беспомощным движениям она поняла, насколько сильно он обеспокоен. - Что с ней, доктор? – все же спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тише. Где-то в самой глубине ее души все еще таилась безумная надежда на то, что все обойдется, хотя разумом она прекрасно понимала, как глупо и безосновательно надеяться на такое, когда реальность явно и непреложно свидетельствовала об ином исходе. Услышав ее вопрос, доктор Люмьер поднял голову и удивленно посмотрел на стоящих перед ним девушек, словно только сейчас заметил их присутствие, но, тут же спохватившись, сурово нахмурился. - А вы почему до сих пор здесь?! – строго осведомился он, сверля их пристально-мрачным взглядом, синие глаза за круглыми стеклами очков сверкнули привычным брюзгливым недовольством. – Что, никогда раньше не видели осколочных ранений?!! А ну, марш к раненым!!! – не замедлил последовать приказ, произнесенный самым безапелляционным тоном, который они только слышали от старичка за все время работы в 1478. – Работы невпроворот, а они стоят, рты разинули, словно две глупые деревенские клуши, в жизни не видевшие раненого человека!!! – принялся он яростно отчитывать девушек. – Сооружайте навесы. Используйте все, что можно! И приглядывайте за ранеными!!! Вдруг кому-то из них уже помощь нужна, а вы тут прохлаждаетесь без дела!!! Вы зачем сюда приехали: помогать или ворон считать и глазеть по сторонам?! - Но… - попыталась было возразить растерявшаяся от такого мощного гневного натиска Жоа, но доктор Люмьер не позволил ей закончить. - Ничего не желаю слышать!!! – еще более строго и резко перебил он, седые брови сошлись над переносицей, а синие глаза засверкали гневом и возмущением. – Немедленно за работу!!! Я сам займусь мадемуазель Делакруа. Сейчас вы все равно ничем не можете помочь ни ей, ни мне, так помогайте тем, кому можете! Вы хирургические медсестры военно-полевого госпиталя или кто?! Почему я должен напоминать вам о ваших обязанностях?! Все вокруг работают, а вы торчите тут без дела со слезами на глазах, как две слабонервные кисейные барышни, готовые рухнуть в обморок при малейших неприятностях. Ну, да, рана! Осколочная! А чего вы ожидали? Мы ведь как-никак на войне! Но она еще жива. Антуанет очень сильная и здоровая женщина, у нее крепкий организм. Она справится. Особенно если вы наконец-то займетесь делом вместо того, чтобы отвлекать мое внимание, и позволите мне помочь ей! Как вы думаете, что она сказала бы вам, увидев, как вы толкаетесь без толку возле одного раненого, которому все равно не можете помочь, когда десятки других нуждаются в вашей помощи и все вокруг работают, не покладая рук?!! Уж она устроила бы вам нагоняй с внеочередным инструктажем!!! - Но… - Все! Хватит болтать! Брысь отсюда, и чтобы я вас не видел, пока все не выполните!!! За работу! За работу!!! Безотчетно повинуясь его приказу, Кенди и Жоа бросились туда, где остальные медсестры и врачи пытались соорудить навесы из одеял, которые удалось вытащить из машин. Последнее, что успела заметить Жоа, прежде чем работа поглотила ее с головой, это то, как доктор Люмьер снова опустился на колени рядом с Антуанет Делакруа, и на его лице уже не было гнева, а только усталость и бесконечная печаль. Налет продолжался недолго, и спустя еще четверть часа, окончательно расстреляв автомобильную колонну, самолеты с гулким воем устремились к горизонту и растаяли в мутном сером небе. Как ни странно, но никто из раненых серьезно не пострадал и, благополучно отведенные подальше от машин на небольшую поляну в глубине кустарника, они расположились под наспех сооруженными навесами под бдительным присмотром медсестер и врачей, которые тем временем разводили костры. Благо веток вокруг было предостаточно, а поскольку снег еще толком не выпал, то они были достаточно сухими и хорошо разгорались. Довольно скоро послышался негромкий, но веселый, навевающий воспоминания о домашнем уюте, треск пламени, а воздух задрожал и наполнился мягким стелящимся дымом. Завершив осмотр последних раненых, Жоа помогла им разместиться вокруг ближайшего костра, заботливо набросив на плечи каждого одеяло, и направилась к Антуанет. Старшая медсестра лежала на том же месте, где она ее оставила – возле растущего в отдалении куста, чьи раскидистые, облетевшие ветви нависали над ней, словно пытаясь оградить ее от жестокого холодного мира. Рядом по-прежнему сидел доктор Люмьер, а у изголовья стояли уже освободившиеся Кенди и Флэнни. Они стояли совершенно неподвижно, склонив головы. Жоа не видно было лица подруг, но от их застывших, словно мраморные статуи, фигур исходили волны напряженного ожидания и… той же бесконечной печали, почти скорби, что четверть часа назад она прочла на лице старого доктора. «Господи, нет… Нет!.. Не может быть!!!» Она ускорила шаг, но внезапно накатившая слабость заставила ее остановиться. Колени мелко задрожали, и Жоа показалось, что если она сделает еще хотя бы шаг, то просто упадет. Она замерла и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь и подавить поднимающуюся откуда-то из глубины волну паники. Помогло. Страх отступил. Медленно, нехотя, словно зверь, которого заставляют расстаться с полученной в кровавой битве добычей, но все же отступил. Закрыв глаза, Жоа попыталась мысленно отключить эмоции и отрешиться от происходящего, заняв позицию стороннего равнодушно-холодного наблюдателя. Она прибегала к этому приему крайне редко и, по большей части, именно в такие вот минуты сильного душевного напряжения, когда, казалось, еще минута – и она взорвется, как котел, в котором скопилось слишком много пара, и устроит самую настоящую, обыденную до тошноты, женскую истерику со слезами и воплями. Это помогало всегда, помогло и на этот раз. Девушка почувствовала, что начинает успокаиваться. Дрожь в коленях прошла, сведенные мышцы расслабились. Открыв глаза, она чуть нахмурилась и продолжила путь решительным, твердым шагом. Подойдя ближе, Жоа наконец увидела Антуанет, которую до этого скрывали доктор Люмьер, Кенди и Флэнни. Она лежала в той же самой позе, что и четверть часа назад, ее глаза были закрыты, а ресницы отбрасывали длинные темные тени на бледное застывшее лицо. Жоа почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Закусив губу, она быстро моргнула несколько раз, прогоняя их, и опустилась на колени рядом с доктором. - Почему вы ничего не делаете? – едва слышно прошептала она, взглядом указав на необработанные раны старшей медсестры, в фиалковых глазах светились упрек и отчаяние. – Нужно снять платье, обработать раны, наложить швы, сделать перевязку. Мы должны помочь ей! Как вы можете сидеть, смотреть, как она истекает кровью, и ничего не делать?! Вы же сказали, что поможете ей! Она протянула было руку к Антуанет, но доктор Люмьер перехватил ее. - Оставь ее, - тихо сказал он, бросив на нее быстрый взгляд из-под сурово нахмуренных седых бровей, но в синих глазах читались боль и печаль. - Но… - Нет, - повторил старичок и отвел ее руку, так и не позволив коснуться старшей медсестры. - Но… - Успокойся, Жоа, - едва слышный шепот Антуанет прошелестел в воздухе, подобно легкому призрачному ветерку, и затих. Жоа посмотрела на старшую медсестру. Ее глаза были открыты, но их взгляд был тусклым и каким-то застывшим, неживым, словно стеклянным. – Я сама попросила об этом, - снова прошептала та, едва шевеля побелевшими губами, неровное дыхание с тяжелым хрипом вырывалось из ее груди, словно каждый вздох стоил ей неимоверного труда и отнимал и без того быстро тающие силы. Женщина закашлялась, и темные струйки крови, сочащиеся из уголков рта, снова поползли вниз, оставляя на белоснежной коже широкие дорожки, играющие алыми отсветами. Местами кровь уже начала подсыхать и почернела, оставляя широкие разводы. – Вы ничем не можете мне помочь, - ее шепот звучал пусто, равнодушно и устало. – Оставьте меня в покое. Я так устала. - Тише, - умоляюще прошептала Жоа, прикоснувшись кончиками пальцев к ее окровавленным побледневшим губам, чувствуя, как горло перехватывают рыдания. Собрав в кулак всю свою волю, она попыталась подавить их и даже улыбнулась сквозь слезы, вот только улыбка вышла вымученной, слабой и дрожащей. – Не нужно разговаривать. Береги силы. - Зачем? Я знаю, что умираю, - с трудом пробормотала Антуанет, но ее пустой взгляд был устремлен в серую высь неба, отчего казалось, что она разговаривает сама с собой. - Я этому даже рада. После его смерти у меня больше никого не осталось на этой земле. Я жила пока верила, что он тоже живет где-то здесь. Пусть и далеко от меня. Я всегда ждала его. Но его больше нет. Он больше не вернется. Никогда. Так ради чего жить? - Не говори так! Не смей так говорить! Жизнь так прекрасна! Тебе есть ради чего жить. Ты нужна раненым. В мире еще столько людей, которым нужна твоя помощь. И ты очень нужна нам, Антуанет. Мне, Кенди, Флэнни и остальным. - Вы молоды. Вам предстоит еще долгий путь. А мой заканчивается. Так и должно быть. Кто-то приходит, кто-то уходит. Жизнь продолжается. И вы будете жить дальше. Только без меня. Я устала, Жоа. Я хочу отдохнуть, - она снова закашлялась, кровь потекла сильнее. Дрожащей рукой Жоа вытерла темные подтеки, чувствуя, как слезы неудержимо скользят по щекам. - Тише. Не нужно разговаривать, Антуанет. Береги силы. Ты поправишься. Ты обязательно поправишься, слышишь? Мы тебе поможем. Ты только потерпи. Не нужно разговаривать, иначе тебе станет еще больнее. Губы Антуанет изогнулись в слабом подобии улыбки. - Ничего, - с видимым усилием прошептала она. - Я не чувствую боли, Жоа. Я ничего не чувствую с тех пор, как он умер. Только холод. И усталость. Очень-очень холодно. И я так устала. Но ничего… Скоро я отдохну. Наконец-то я смогу уснуть. И там мне не будет холодно. Там не может быть холодно, ведь там будет Крис. Крис снова будет рядом со мной. Рядом навсегда. Наконец-то навсегда, - ее голос звучал все тише и тише, глаза начали тускнеть, лицо побелело еще сильнее, а черты прояснились и как-то неестественно заострились. И только длинные темные ресницы слабо дрожали, словно крылья мотылька над пламенем свечи за мгновение до того, как окунуться в обжигающе-манящее сияние, вспыхнуть и сгореть. – Он обещал, что будет всегда рядом. Он ждет. Я рада, что ухожу к нему. Я ни о чем не жалею. И вы не жалейте. Здесь не о чем жалеть. Без него я все равно никогда не была бы счастлива, поэтому так даже лучше. Любовь – единственное, ради чего стоит жить. А моей любви здесь больше нет. Я ухожу, чтобы вновь обрести ее. Ищи любовь, Жоа. А когда найдешь – береги. Не отпускай ее от себя. Она такая хрупкая. Слишком хрупкая. Ты не представляешь, что значит жить без нее. Но еще страшнее жить, потеряв ее. Жить воспоминаниями. Я знаю… Я жила так восемнадцать лет. Восемнадцать долгих, холодных лет одиночества. Но те несколько дней в 1480, что я провела рядом с ним, стоили всех этих лет. Так что ловите свое счастье за хвост. Не позволяйте ему улизнуть от вас. Любовь стоит всего. Она и есть жизнь. Мы живем, пока мы любим, и умираем, когда в нашем сердце умирает любовь. Мы умираем вместе с ней. И ни о чем не жалеем. Я не жалею. Ни о чем не жалею. Ни о чем… Не жалею… Антуанет замолчала. Ее грудь слабо приподнималась и опускалась в такт неровному дыханию, которое становилось все реже и реже. Темные ресницы медленно взметнулись вверх и застыли, тусклый отрешенный взгляд карих глаз устремился в начинающую темнеть мутную пелену неба. - Вот и вечер, - снова прошептала она, но так слабо, что даже сидевшая совсем рядом Жоа с трудом разобрала ее слова. – Жаль, что не видно, как садится солнце. Мне бы хотелось еще раз увидеть закат. Внезапно взгляд Антуанет прояснился, а на губах заиграла улыбка… Прежняя улыбка, исполненная тепла, радости и покоя, которая озарила ее бледное, испачканное кровью лицо каким-то почти неземным светом. Затем ее губы чуть шевельнулись. Жоа наклонилась ближе, пытаясь разобрать, что она говорит. - Крис… Рука Антуанет слабо приподнялась, словно она пыталась дотянуться до кого-то невидимого, и снова упала на одеяло, длинные ресницы затрепетали в последний раз и замерли. Она ушла мягко, нежно и незаметно, как затихает последний аккорд звучной, исполненной драматизма и чувств симфонии, взятый искусной рукой пианиста. Чуть слышный шепот слился с шелестом ветра в вышине и растворился в нем. Облетевшие ветки задрожали, и последний, еще каким-то чудом державшийся, пожухший листок сорвался и, плавно кружась, опустился на землю. Они еще долго сидели возле нее. Неподвижно и молча, боясь неосторожным движением или словом нарушить эту застывшую тишину, словно бы склонившуюся в торжественно-приветственном поклоне перед равнодушной и всевластной госпожой Смертью. Наконец Жоа протянула руку и осторожно закрыла глаза Антуанет. Веки плавно и легко опустились, скрывая тусклый остановившийся взгляд. Еще минуту она смотрела на ее лицо, такое строгое и холодно-спокойное, с разгладившимися и прояснившимися чертами. Застывшее, словно внезапно оборвавшаяся песня. И такое красивое. А затем сняла косынку и накрыла его. - Доктор Люмьер, - Жоа повернулась к старичку. Ее лицо было совершенно спокойно, а голос звучал тихо, но твердо и ровно, - Вы не могли бы связаться с 1480? Там недавно умер один из раненых. Его звали Кристиан-Пьер де Ла Вреньи. Это тот самый человек, к которому ездила Антуанет. Я хочу знать, куда было отправлено его тело. Мне кажется, Антуанет хотела бы, чтобы ее похоронили рядом с ним. Она любила его. - Понятно, - доктор Люмьер вздохнул и нахмурился. – Думаю, это можно будет выяснить. Когда мы доберемся до нашего нового месторасположения, разумеется. - Почему они расстреляли колонну? – вмешалась в разговор Кенди. – Ведь на машинах же были красные кресты. Как они могли? Ведь здесь только раненые! - Это война, Кенди, - вздохнул старичок. – Она не выбирает. Вообще-то я был готов к этому. - Были готовы? – в один голос ошеломленно воскликнули девушки. - Да. Это не первая колонна с ранеными, которая подверглась обстрелу. Штаб предупредил о возможности налета. Тем более, что дорога проходит рядом с линией боев. Очевидно, враг подозревает, что мы используем санитарные машины не только для перевозки раненых, но и для подвоза оружия. Заметьте, они стреляли исключительно по машинам и, как только колонна была уничтожена, сразу же улетели. - Но люди все равно могли пострадать! – жестко возразила Флэнни. – И пострадали. Впервые за все время их знакомства Кенди видела подругу, вечно-спокойную, невозмутимо-холодную Флэнни, в таком состоянии. Гнев невидимыми волнами исходил от ее высокой и напряженной, словно сжатая пружина, фигуры. Доктор пожал плечами. - Очевидно, они полагают, что это того стоит, - сухо заметил он. – Что такое жизни людей, когда речь идет о победе? Нет, не о победе. О личных амбициях! Да и жертв могло быть значительно больше, если бы мы не были предупреждены о возможности нападения. Я и Антуанет специально проинструктировали всех врачей и медсестер, как следует действовать в подобной ситуации, хотя и постарались, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Не хотели понапрасну беспокоить. Налета могло и не быть, а нервы и так у всех на пределе. Нам тут только нервных срывов и паники не хватало. И без того положение хуже некуда. - Вы правы, - подумав, согласилась Флэнни. - Сам знаю, что прав, - хмуро проворчал доктор и, еще раз взглянув на тело Антуанет, отвернулся и досадливо покачал головой. – Накройте ее одеялом, - коротко распорядился он привычным недовольным тоном. – Не нужно, чтобы раненые видели. Да и вообще ни к чему. Надеюсь, машины придут скоро. И займитесь, наконец, ранеными. - Но… - Мы не имеем права раскисать, хлюпать носом и сдаваться! Что бы ни случилось, но работа - прежде всего. Слишком много человеческих жизней зависит от этого! Наш бой продолжается, – он направился к кострам, но, сделав несколько шагов, обернулся и внимательно и строго посмотрел на девушек. – Антуанет сказала бы вам то же самое, - добавил он и продолжил путь. Еще мгновение Кенди, Флэнни и Жоа смотрели, как он уходит, а затем поспешили следом. Доктор Люмьер был прав – их бой продолжался. 9 ноября 1918 года в Германии произошла революция и король Вильгельм был свергнут с престола, а спустя сутки, 11 ноября 1918 года, на станции Ретонт в Компьенском лесу между Германией и странами Антанты было подписано перемирие, положившее конец Первой мировой войне. Но многие из тех, кого коснулась война, уже не узнали об этом. Продолжение следует…