Helpless

На крыше здания ветер холоднее, чем там, внизу, в городе. Его рваные холодные порывы словно хотят сдуть меня отсюда, швырнуть вниз, на не успевающий высохнуть от луж асфальт, но в этой игре природе навряд ли удастся победить меня. Город стреляет в ночь зажигающимися тут и там яркими огнями, но власть ночи всегда сильнее, и она медленно поглощает каждый уголок, каждый плохо освещаемый сантиметр. Сверху гораздо интереснее наблюдать за этой своеобразной войной тьмы и света. Свесив ноги с края выступа крыши, делаю очередные подсчёты. Женщина с коляской, парень-наркоман, Парочка незадачливых прохожих, рискнувших перебежать дорогу в неположенном месте; ещё один строитель сорвался с лесов, да и тот толстяк на остановке. Итого шестеро. Многовато на сегодня. Толстый потрёпанный блокнот почти исписан, и я с некоторой грустью думаю о том, что скоро придётся покупать новый. Не люблю прощаться со старыми записями.        Мамашу с серебристой коляской чуть не раздавил своими колёсами грузовик, непонятно откуда появившийся около детской площадки. Её сыну уготована долгая жизнь — я заметил много цифр над козырьком прогулочной коляски-трости. Он бы точно выжил, если бы даже я не помог им сегодня — в отличие от своей мамы. Она бы не осталась в живых, если бы меня не оказалось рядом. Я даже не обратил внимания, сколько ей осталось, после того, как почти выдернул их из-под колёс. Угораздило же их гулять с самого утра! Листаю страницы назад — напротив записи, сделанной почти в начале блокнота, появляется ещё +1. Итого четыре. Целых четыре гребаных раза я спас этого наркомана от передоза! Я ведь даже предупреждал его после второго, что он помрёт, если не завяжет. Но нет. Не завязал. Странно, за что ему положена такая долгая жизнь, если он совсем не дорожит ею. Каждый раз, когда его откачивают, часы начинают новый отсчёт, показывая ещё двадцать с лишним лет. Поистине, люди не знают цену своей жизни, не знают цену времени. Вот уж кому точно не помешали бы эти двадцать лет, так это Элли — моей нечаянной знакомой, с которой судьба свела нас в прошлом году. В последние годы я стараюсь как можно реже заводить знакомства, но тот раз оказался исключением. Я успел схватить Эллисон, когда она едва не провалилась в открытый люк, где горе-мастера пытались устранить какую-то неполадку, разворошив кучу разноцветных проводов. Один из кабелей почему-то не обесточили, мало того, не со всех сторон установили заграждения. Элли бежала за воздушным шариком, и точно провалилась бы в неосторожно оставленный открытым люк — сами мастера в это время были снаружи и обсуждали какую-то схему. Страшно представить даже, что сталось бы с бедняжкой в тот день. Она так крепко обнимала меня, так жалобно смотрела, что я не смог так просто отпустить её и уйти. Уже тогда Элли знала о своей болезни. Знала, но отчаянно боролась, боролась как только могла. Худенькая, высокая, бледная, но отчаянно счастливая — именно такой я узнал Элли. Для своего возраста эта малышка была слишком умной и словно спешила жить. Она не знала, что я вижу её дату, не знала, сколько ей отпущено — достаточно было слов врачей о том, что она не проживёт долго. Болезнь быстро пожирала её, но Элли держалась как могла. Я так и не рассказал девочке о том, что знаю дату её смерти. Если бы я только мог, то обязательно продлил ей жизнь, но увы, это не в моей власти. Я могу лишь наблюдать за тем, как человек умирает в положенный ему день. Столько лет прошло, а я до сих пор так и не понял, дар это, или проклятье.       Рука машинально водит по чистому листку блокнота, вырисовывая абстрактные линии. На всякий случай вписываю в сегодняшний день и наркомана — так, для статистики. Болтаю ногами, глядя вниз, на теперь уже ночной город. Сердце бьётся ровно, а значит, что поблизости никому не грозит опасность. Надеюсь, хотя бы этой ночью удастся нормально поспать, потому что последнюю неделю было, откровенно говоря, не до этого — даже ночью приходилось сломя голову носиться из одной стороны города в другую, вызволяя людей из различных ситуаций. Несколько раз я наталкивался на суицидников, но их судьба меня не интересует — с их временем всё в порядке, а значит, моего вмешательства не требуется. От остальных людей их отличает разве что цвет табло над головой — не больше. Если у обычных людей цифры высвечиваются красно-жёлтым, то у них — ярко-зелёные, как первая весенняя трава. Цифры сменяют друг друга, отсчитывая время до нуля, но происходит это совершенно обычно, не сбрасываясь внезапно, как это случается с теми, кого приходится вытаскивать из цепких лап внезапной смерти. Сегодня едва не обнулились счётчики сразу у двоих парнишек, которые решили, что успеют перебежать дорогу не там, где следует. До сих пор поражаюсь, как же мне удалось заметить это, ведь я уже собирался уходить оттуда на кладбище. Сегодня непростой день — сегодня день похорон Эллисон. Я не был у неё с утра — не успел принять участие в похоронах. Если бы не та мамочка с коляской, то точно бы попал к Элли гораздо раньше. Она умерла три дня назад. Я успел попрощаться. Элли не знала о том, когда именно умрёт, но об этом знал я, и специально пришёл к ней в палату за несколько часов до рокового момента. Уж больно устал я смотреть на то, как на моих глазах уходят из жизни дорогие мне люди. Сегодня её хоронили. С одной стороны, я рад, что не успел появиться там и наравне со всеми бросить ком мокрой земли на крышку её гроба, ведь о моём существовании знало лишь ограниченное количество лиц, приближённых к Элли. Сначала та молодая девушка с малышом, потом наркоман, ещё те двое, потом стройка в центре города… Чертовски сложный день, да ещё и погодка как на подбор. Когда я шёл уже на кладбище, чтобы, наконец, ещё раз попрощаться с малышкой, то вдруг заметил её — девушку с двойными часами. Точнее, не её даже, а её часы. Сердце застучало очень странно — и тревожно и радостно одновременно, отчего защемило в груди и заложило уши. Впервые у меня такое. Она сидела на корточках прямо посреди тротуара, а её часы горели двойным цветом — красно-жёлтым и ярко-синим. И если одно табло мерно отсчитывало свои секунды, то на синем время бежало как вода из крана. Впервые вижу такое. Чтобы у одного человека, и сразу две временные линии… Самым странным оказалось то, что на синем табло я не увидел конкретных цифр — они очень быстро менялись, словно не знали сами, сколько им осталось. На душе было спокойно и ужасно одновременно. Это было настолько странно, что я в растерянности стоял, не зная, что делать. Впервые вижу такое. Основные часы, по которым я определяю продолжительность жизни, отображали порядка шестидесяти лет — довольно большая цифра. Не знаю, сколько лет этой девушке, но она должна прожить очень долгую жизнь. Но вот только что означают эти вторые часы? Почему они постоянно менялись, показывая разное время? Цифры быстро сменяли друг друга, становясь то больше, то меньше. Семьдесят лет, потом сразу тридцать, восемнадцать, пятьдесят четыре, двадцать семь, шестнадцать, шестьдесят восемь… И это не считая того, насколько быстро бегали месяцы, и, тем более, дни её жизни! Странная девушка. Странное время. Мне обязательно нужно найти её, чтобы понять, почему так происходит, почему с её временем творится что-то странное. Я видел её глаза — такие красивые и… пустые. Она словно умерла изнутри. Никогда за свою долгую жизнь не сталкивался ни с чем, что хотя бы отдаленно было похоже на то, что увидел сегодня. Очевидно, она испугалась меня, потому что сразу же убежала, спустилась в метро. Первой мыслью было отправиться за ней, не упускать, расспросить, но я не стал этого делать. Метро — не моё место. Мне нечего там делать. Честно говоря, я уже забыл, когда в последний раз бывал в подземках. Хотелось бы верить, что судьба обязательно сведёт меня с ней ещё раз, и при более удачных обстоятельствах. Надеюсь, в следующий раз она не испугается меня, и нам удастся нормально говорить. Сегодня я так и не попал на кладбище к Элли — оно оказалось закрытым, а проникать внутрь я не стал, чтобы не пугать сторожа. Честно говоря, после этой загадочной встречи мне даже расхотелось идти туда. Я постоял около входа в метро ещё минут двадцать, следил за обоими выходами, наблюдал за всеми цифрами в надежде увидеть странное табло, но, по всей видимости, та девушка уехала оттуда. На её месте я поступил бы аналогично, но мысли о ней не дают мне покоя. Что, если она такая же, как я? Что, если она видела моё время? Что, если вторая дата указывает на её умение управлять временем? Непременно, во что бы то ни стало, просто необходимо найти её, и я готов рискнуть всем ради этого. Как часто она бывает в этих краях? Может, она тоже приходила на кладбище?        Ещё один спасённый из-под колёс синей машины мужчина на другом конце города был последним на сегодня. С семи вечера я слонялся по городу в тщетных надеждах отыскать её, но потом решил отложить эту идею. Уже начало смеркаться, а я никогда не покидаю свою территорию с наступлением ночи, если на это нет необходимости. Красно-жёлтые её часы показывали много времени, так что, полагаю, у меня нет явных причин для беспокойства. Холодный ветер так и норовит скинуть меня с крыши, усиливая резкие порывы, но я лишь криво усмехаюсь в ответ. Даже если я сорвусь и упаду вниз, смерть мне не грозит. Бесчисленное множество раз я играл опасные игры, но постоянно выходил победителем. Кажется, кто-то не хочет, чтобы я умирал.        Погрузившись в свои мысли, не сразу понимаю, что с клетчатого листка бумаги на меня смотрит нарисованное моей же рукой лицо этой странной незнакомой девушки. Абстрактные линии затейливо переплелись в знакомые черты, в выразительные глаза, темные распущенные волосы, и я изучающе вглядываюсь в рисунок, сделанный мною неожиданно для самого себя. Кто ты? Какие тайны скрываешь? Что тебе известно?              — Я обязательно найду тебя, — вполголоса произношу я, не отрывая взгляда от изображения, — найду и всё узнаю. Вот увидишь.