loose lips sink ships

После ночи полной безрезультатных попыток заснуть, проведенной в обнимку с бутылкой белого вина (бутылками, если быть точнее, ночь была длинной), Кларисса чувствует себя выдохшейся и раздраженной. Она намеренно пропускает первый урок французского, наблюдая за тем, как на зеленом поле команда по футболу проводит свою тренировку – погода еще позволяет, да и матч совсем скоро. Девочки-чирлидеры машут помпонами, скандируя по буквам название, отвлекая защитников своими длинными голыми ногами. Стройные, громкие, яркие и активные – Кларисса вспоминает, что когда-то тоже такой была. Она даже помнит какие-то куски из кричалки. А еще вечеринки полные пива и травки, где Изабель всегда танцевала с Джейсом на хлипких столах. Все кажется ей далеким и бутафорским. Ненастоящим. Сигарет с каждой минутой в пачке все меньше. Ее подташнивает, в глаза будто песка насыпали, у самых висков собирается боль, которая к обеду точно перерастет в настоящую мигрень. А у нее еще четыре урока впереди. Домой уйти не получится, улизнуть из школы и шляться где-то в Грин-парке, выпивая горький американо – тоже. Обо всем доложат тут же. А потом придется замазывать новые царапины и синяки. Пожалей себя, кленовая девочка, ведь даже эти еще не зажили. Кларисса дует на озябшие пальцы, и как только этим ярким и шумным на поле не холодно?, думает, что можно было бы пойти в кафетерий и заказать чая с лимоном. Накормить себя чем-то кроме алкоголя и сигаретного дыма. Ее наверняка тошнит, потому что толком не ела почти что сутки. Сбрасывает окурок под трибуны – в густую зеленую траву, смешанную с высохшими стеблями прошлогодних сорняков. - Ты куда это, рыжая? – Кларисса делает вид, что кричат не ей (плевать, что среди всех на поле рыжая только она). Кларисса забрасывает сумку на плечо и уходит прочь, отогревать руки в стенах кафетерия.

***

Там пусто – все прилежные сидят на уроках французского\алгебры\политологии\истории США. Продавщица косится на нее неодобрительно, но делает чай. Черный с лимоном и без сахара. Кларисса выбирает столик в глубине зала, садится, пересчитывает оставшиеся в пачке сигареты, и обжигает нёбо горько-кислым чаем. Но рукам становится теплее и это пока что самое главное. Боль в висках никуда не уходит. Она открывает собрание сочинений Буковски (оно весит меньше, чем любая из ее школьных книг, а пользы от него куда больше), почему-то вспоминает правильного мальчика-миссионера и ей так легко увидеть его неодобрительно скривленные губы от того, какие пошлости и грубости читает не его кленовая девочка. Чай остывает до приемлемой температуры и перестает греть ее руки.

***

Перемены превращают пустые коридоры в тоннели метро в час пик, где невидимые вагоны несут сотни пассажиров по этажам в разные углы школы. Ветка: «Пятница последнего года обучения». Станции: «Французский-госустройСША-живопись-литература-английский». Кларисса уходит из кафетерия прежде, чем ей там станет тесно, как пойманной рыбе в аквариуме. В классе уже толпа. От парней несет проточной водой, пошлыми шутками «Я бы заглотил по яйца, ради чашки нормального кофе» и «Аксом». Девочки-чирлидерши рядом, улыбаются, обсуждают что-то шепотом на ухо, чтобы сделать вид, что это большой секрет. Громкий смех перекрывает шушуканье. Они, как две половины одного целого: где одни, там и другие. - Рыжая-рыжая-рыжая, ты и вправду такая бесстыжая? Кларисса делает вид, что это не к ней. Желание выкрасить волосы в цвет индиго возвращается. - Покажешь свои татуировки? – Один из них наглее всех остальных. Они кажутся стаей гиен, заинтересованных, голодных до зрелища и способных на насилие. Кларисса делает шаг назад, но натыкается на другую живую стену. - Ты чего такая угрюмая? Кто-то вчера много пил? Подростки, которые все еще не понимают, что есть слово «нет». Ее молчание их лишь раззадоривает: они в этой тесной клетке школы знакомы четвертый год подряд, они знаю друг друга, а Кларисса новенькая – инородный элемент в системе – которая не спешит делиться информацией из графы «о себе». - Это же одна из уорнеровых девчонок, Кэнджи, они у него все такие… Это «такие» понимать можно, как кому угодно. Ее скорее сжимает всю изнутри от «уорнеровой девчонки». - Да чушь собачья. Даже его девочки не могут пройти мимо вот этого. – Тот, что наглее все еще впереди. Кларисса не поднимает глаза. – Даром что ли она целый час пялилась на нас на тренировке? Неужто думаешь, что ее интересовала стратегия игры? Он напоминает ей Джейса своей наглостью, непоколебимой уверенностью в своей неотразимости, в том, что все девушки вокруг только и ждут, чтобы стать перед ним на колени и с радостью взять в рот. Кларисса таких терпеть не может. Она знает, что бывают и хуже, намного хуже. Но от тупого бахвальства ей так же гадко. Потому что за бахвальством будут пошлые шуточки, будут прикосновения, будут «хорош тебе быть такой нервной, расслабься и улыбнись» и прочая мерзость. А может и нет. Он может оказаться нормальным парнем. Даже клевым. Шансы шестьдесят на сорок. Но точки над «i» лучше расставить просто сейчас. Желательно сразу кулаками, чтобы у него раз и навсегда пропало желание смотреть на ее татуировки, потому что это личное и оно не для всяких наглых мальчишек. - Тебя же Кларисса зовут, да? Кларисса. Нет, это слишком официально! Как на счет Риссы? Или Риз. Да, мне нравиться Риз. Буду звать тебя Риз. Она смотрит в окно, на оживленную улицу и красно-оранжевые кленовые макушки. Он всегда звал ее не иначе, чем Кларисса. Как и отец. Он вообще-то терпеть не может любые ласковые сокращения. Не мог. Не мог терпеть. - Так что на счет татуировок, а? Скажешь, у какого мастера делала? - Так что на счет не заебывать меня? – Срывается, показывает зубы, злится. По классу пробегает неодобрительный смешок, направленный в ее сторону. А ему хоть бы что. - Нет, так не пойдет. Смотри, дружба работает на том, что мы общаемся друг с другом. Нам нужно разговаривать. Ты пялилась на нас целый час, детка, и не говори, что это не так, потому что это было именно так. Или… постой, ты пялилась на девчонок, да? О, класс! Это еще круче! – Закидывает ей руку на плечо, так по-приятельски. Внутри Клариссы разгорается костром по ребрам то ли ярость, то ли паника. А они гудят ободрительно, как рассерженный улей, вышедший на охоту. Некоторые одноклассницы ерзают, оглядываются на нее воровато, им явно неудобно от этого предположения. Кларисса жалеет, что под рукой нет горячего кофе или чая. Чтобы выплеснуть ему его в лицо. Остается только скидывать с себя наглую руку, как ненужную шелуху, с долей презрения или тотальным равнодушием. На выбор. Она выбирает последнее. Чтобы не нажить себе лишних проблем. - Кишимото, будет очень жаль, если тебя просто перед игрой отстранят за домогательство. Кларисса чуть слышно чертыхается под нос. Его только здесь не хватает. Уорнер появляется в поле ее зрения со своими правильными линиями томфордовских троек и кожаным портфелем. Такой по-кеновский идеальный и выхоленный. Ни дать ни взять – адвокат перед слушанием. Или же обыватель капитолийского холма, попавший в школу по чистому недоразумению. - Не нуди, Уорнер, мы просто разговариваем. – Огрызается на фразу, но Кларисса чувствует, как внутри класса происходит невидимая рокировка сил. Как добрый и положительный мальчик перетягивает на себя часть внимания. И что на него смотрят с некой опаской. – Домогательство. Что за ебанный пиздец. Совсем уже крыша едет со своими взрослыми заморочками, да? Кларисса снова отворачивается к окну, наблюдать за птицами. Пришел и пришел. Черт с ним. - Ей неприятно твое общество, ты давишь на нее, прикасаешься против ее воли, когда она явно сказала, что не хочет говорить. – Перечисляет все педантично, шаг за шагом, значит, какое-то время стоял в классе и наблюдал за происходящим. Ну что за сволочь. – Встань с моего места, Кэнджи. И не матерись, тут никому не интересны твои словесные пируэты. Откуда только и берется в голосе командный тон. Может она в прошлый раз что-то в нем не рассмотрела? Что-то довольно важное, что не свяжешь с мальчиком-миссионером, который раздает еду бездомным? Кларисса скашивает на него глаза, когда Уорнер опускается на стул. Рядом он немного потрёпанней, чем кажется издали. Глаза какие-то потухшие, уже не отдают мхами южной Америки, нет, скорее помороженной канадской хвоей. Будто он чем-то переболел за те три дня, что его не было на занятиях. Ей кажется, что она узнает этот взгляд. А может она просто видит то, что хочет – всего лишь перевернутое отражение себя нынешней. Ей мало что нравится. Испанское солнце давно сошло с ее кожи. Экстази и лизергиновая кислота вымыты из крови. Остался только сигаретный дым в легких. И алкоголь в желудке, смешанный с горьким чаем без сахара. Ни на что не годная, прогнившая изнутри девочка. Какая же ты кленовая? Ты ведь даже не коньячная. Нет, ты – ржавая. Как старые петли, на которых облупилась краска. Между ними все еще ее «катись нахуй» и его гордость. Она не извиняется. Он и не ожидает. Головы других поворачиваются, как у шарнирных кукол, когда приходит кто-то еще. Другой. Кларисса глаз не отрывает от оконных стекол в деревянных рамах, чтобы взглянуть, что там, где там – плевать. - Доброе утро, дети. Голос учителя полосует собой образовавшийся вакуум тишины вокруг. Но не их. Их так и не достает, потому что их тишина это не даже не вакуум, это настоящая черная дыра, такая, что жрет все звуки вокруг. Она поглощена птицами за окном и ветками, прогибающимися под порывами ветра, он – то ли конспектами, то ли своими внутренними демонами (демоны у таких вот хороших и положительных тоже есть, чаще даже ужаснее, чем у самых последних мразей – Кларисса знает, догадывается, не было бы этих демонов, стал бы он с ней возится вот так?). В целом это хорошие и почти удачные попытки показать, что не друг другом интересуются\болеют\живут. Их черная дыра закрывает собой от всяких вмешательств извне. Может что-то у них на лицах написано, на самом дне потухших зеленых радужек, что их не трогают ни разу с вопросами-расспросами: по теме и нет. Время сжимается в тонкую нитку, проходит мимо. И жизнь может пройти так же, не заметят, как не заметили что прошел урок. Остаются сидеть плечом к плечу, даже когда остальные покидают класс, готовятся к встрече со всеми слухами, которые теперь точно будут ползти по стенам и коридорам, вместо плющевых побегов. - Нам нужно готовить доклад. - Угу. Гордость проглатывают одновременно. Нарушают идеальность тишины в своей черной дыре. Друг на друга так и не смотрят. - Напомни тему. - Негативная диалектика Адорно. На «спасибо» у Клариссы просто не хватает мелочи в дырявых карманах совести.