Рукопись, найденная в Смолевичах

Русская шхуна «Дмитрий» 05 июля 18… года, Эгейское море Охотник сидел на юте, подставив лицо теплому ветру. Он болтал босыми ногами, свесив их между балясинами борта, жевал, похрустывая, галету, время от времени прихлебывая из кружки дегтярно-черный и очень сладкий чай, и жмурился от яркого солнца, ярких всплесков воды, яркого синего неба. Кильватер пенился белоснежным кружевом, тоже ярким на фоне синей-синей, даже уже изумрудной волны, брызги взлетали, оседали на бледном худом лице, растрепанных волосах, помятой одежде. Охотник наслаждался каждой секундой короткой передышки и впитывал тепло каждой клеточкой тела. Правда, пришлось выбрать местечко в тени, чтобы солнце не слишком опалило непривычную к нему светлую кожу. Было хорошо. Было спокойно. И почему-то совсем не думалось о том, что ждет его в конце рейса. Потом – это потом. А сейчас – это сейчас. Охотник знал, что этого путешествия он не переживет. Возможно – и скорее всего – для него оно закончится гораздо раньше, чем шхуна пришвартуется в конечной точке маршрута на Британских островах. Это он знал заранее. Помнил о том, какой чудовищный груз несет суденышко в глубине своего деревянного чрева. Но странным образом он не страшился своей судьбы. Он впервые испытывал странное и непривычное ощущение легкости. Наверное, он мог сказать, что впервые в жизни – свободен. Свободен? Здесь, окруженный исчадьями ада, запертый среди воплотившихся в реальность самых жутких ночных кошмаров? Эх, да разве это кошмар? Приходится спать в гробу. Как будто это самое страшное. Отличное односпальное место, тихо, довольно мягко, ниоткуда не дует. И уж точно никто к тебе не полезет незваным, пока ты спишь. Он вспомнил первый день на борту, когда шхуна еще стояла в гавани Варны, дожидаясь сумерек, чтобы спокойно отчалить. Он лег тогда в отведенный ему саркофаг в дальнем углу трюма, вытянулся на спине и понял, что даже если его разоблачат прямо сейчас, он уже не сможет сделать ничего, чтобы попробовать спастись. Ни движения, ни одной попытки уклониться. Словно только сейчас он ощутил навалившуюся на него многолетнюю усталость. Странно, но именно здесь, на борту «Дмитрия», он начал понемногу приходить в себя, оттаивать, оживать, что ли. Впервые чувствовать себя – человеком. Человеком, а не винтиком среди сотни таких же мелких, несущественных и неодушевленных металлических штырьков, пропадет один такой – да и шут с ним, заменим, не велика потеря. Чувство это было внове. И оно было приятным, хотя длиться ему предстояло недолго. Но пока… Из воды выскочил круглобокий дельфин и поплыл рядом со шхуной, едва не задевая борт, потом вдруг резко остановился, словно наткнулся на невидимую подводную преграду, развернулся и со всех плавников почесал в сторону от судна. Почуял неладное. Охотник дожевал галету и с сожалением запрокинул кружку надо ртом, дожидаясь, пока на язык не вывалятся остатки не до конца растворившегося сахара. Можно было подняться, сделать еще чаю, но не хотелось вставать с прогретых солнцем теплых досок, все еще таящих давний запах сосновой смолы. Он отер лицо ладонью, стирая следы брызг, и облизнул обветренные губы. Соленые. Да. Свободен.